Она будет жить, пока я жива, она будет жить… Значит, и я должна?..

Но прежде отпущу.

Чтобы никто не успел меня догнать.

Чтобы очнуться далеко, ближе к центру города, очнуться и замереть, и почувствовать тяжесть, и ощутить свободу.

Я одна.

И это — шанс начать все заново.

«Где ты?»

«Я бы очень хотел тебя увидеть».

«Кажется, в квартире тебя на самом деле нет. Я слышу только шуршание твоего хомяка. Скажи, это нормально, что он так громко шуршит?»

«Да, я знаю, что ты мне не ответишь».

«Но не знаю, как это исправить».

«Я бы хотел так много тебе сказать… Но ты ведь не читаешь эти сообщения, верно? Скорее всего, в данный момент я изливаю душу сам себе. Такая себе психотерапия. Хотя, я уверен, если бы ты все это прочитала, ты бы нашла, что мне ответить».

И через полтора часа — новая порция.

«На самом деле, я уезжаю».

«Как ты просила».

«Если там у меня сестра и отец, а здесь — никого, то я, пожалуй, должен был уехать. Но я все равно себя виню. Как будто я тебя предаю. Но ведь тебе будет лучше, если я уеду? Мне самому будет лучше?».

И вновь:

«Где ты?»

Я не выдержала и ответила:

«На вокзале».

А он отправил мне в ответ: «Я тоже. Ты на ЖД?»

Я улыбнулась. Слабо и едва различимо, но улыбнулась, прежде чем ответить: «Обернись и поймешь сам».

Он недоуменно повернул голову назад — и замер, разглядев меня.

Хотя я в самом деле не хотела видеть больше… никого, никогда, ни по какому поводу. Однако судьба продолжала над мной смеяться — и отправила на вокзал Ярослава именно в тот момент, когда на нем дожидалась своего поезда я.

Я уезжала.

И Яр тоже.

Вот только у меня был с собой лишь маленький рюкзак, а у Яра — чемодан и две большие сумки, которыми он огородил себя, точно стеной. И он совсем не походил на человека, намеривающего вернуться. Больше того скажу — он не походил на Ярослава, которого я помнила.

Впрочем, он с большой вероятностью мог остаться прежним.

Но поменялась я, и вместе со мной поменялись мои взгляды на жизнь.

Я видела Яра совсем другим, а каким — и не могла сказать.

Спустя несколько секунд — две или три, пять или тысячу — Ярослав поднялся с одного из сидений в зале ожидания и, наплевав на свои вещи, направился в мою сторону.

Я стояла шагах в десяти, не больше. У одного из окон, через которые можно было видеть пасмурную привокзальную площадь, припудренную холодным осенним дождем. Стояла, потому что не хотела сидеть, потому что не позволила себе сидеть — я и сама над собой смеялась.

Он подошел ко мне, остановился рядом, и я произнесла:

— Здравствуй, Яр.

Ярослав чуть скривил уголки губ, но ничего не сказал.

Кажется, он понял.

Осознал, что раньше я никогда не здоровалась, по крайней мере, первой.

Осознал, что я не улыбнулась, что даже не то чтобы не шагнула — не наклонилась в его сторону.

Осознал, что мои волосы не отливают привычным рыже-красным огнем — неделю назад, через три дня после всего, я перекрасила их в насыщенный шоколадный как раз затем, чтобы погасить этот огонь.

Быть может, Яр даже разглядел на моем лице слои тонального крема, за которым я прятала свою бледность и никчемность.

— Яна, — кивнул он. — Что ты тут делаешь?

Я перевела взгляд на большие настенные часы. Без пятнадцати три. До прибытия моего поезда остается семь минут.

— Жду, — отозвалась я. — Ещё семь минут, и прибудет мой поезд.

— Мне больше, — отозвался Ярослав.

Я кивнула.

Ледяная королева, выросшая из сломленной принцессы.

Я пообещала себе, что стану такой же безразличной, как мое окружение. Но я не учла света, исходящего от Яра. И сейчас мне больше всего хотелось шагнуть к нему навстречу, чтобы свести расстояние между нами к минимуму.

Я держалась.

Я не ответила ни на одно сообщение (кроме двух, последних) и проигнорировала звонки. Я в квартире появлялась лишь затем, чтобы покормить Хомячидзе, безнадежно по мне тоскующего. Я собой гордилась. Пока не увидела Яра, тащащего на себе чемодан и две сумки и не замечающего меня, в тот момент скрытую в тени.

— Я сразу должен был все тебе сказать, — произнес Ярослав, не дождавшись моих слов. — Когда мы только встретились, в сентябре.

— Вовсе нет, — я пожала плечами. — Я…

— Если ты только попросишь, я останусь, — заметил Ярослав твердо. — Прости, что прервал.

Он насилу выцепил мой взгляд, и я вздрогнула. Дала слабину. И так близко подошла к тому, чтобы проиграть.

Нет, нет, нет.

Не нужно.

Пожалуйста.

Я смотрела в глаза Яра и понимала, что, скорее всего, никогда больше их не увижу. Эти глаза, сейчас серые, а когда-то голубые. Проницательные, уберегающие тайну глаза. Эти брови. Эти волосы — отливающие золотом волны. Эти губы.

— Я не попрошу, — ответила наконец. — Я знаю.

И не стала ничего уточнять.

Я много чего знала…

Не вытерпела.

Потянулась к его лицу и коснулась щеки кончиками холодных пальцев. Ярослав оказался сдержаннее — его растерянность отразилась лишь только в глазах, но не в движениях.

Он успел не отпустить меня.

Накрыл мою ладонь своей, да так я и стояла, прижимаясь ладонью к его щеке.

Стояла — и даже не пыталась скрыть волнение.

— Ты многое знаешь, Яна, — произнес он спустя вечность, прикрыв глаза. — Многое, но не все.

— Возможно, — согласилась я.

Он вновь посмотрел на меня и коснулся моей ладони, обхватил ее своими пальцами. Я бы подумала, что он в который раз пытается воспользоваться магией, чтобы как-то на меня повлиять… но нет, на мне висело слишком много охранных амулетов, и к созданию некоторых из них я сама приложила душу.

Это были долгие полторы недели.

И я многое успела. Многое, но не замерзнуть окончательно.

— Прости меня, — попросил он вдруг, — за то, что я поступаю с тобой так подло, а сам жду доброты в ответ.

— Ты ничего мне не обещал. Лишь только, может… Но эта проблема решена, окончательно и бесповоротно — да ты и сам знаешь. Так что теперь мучиться?

Я улыбалась.

А внутри что-то кричало.

Яр смотрел на меня, не пытаясь даже скрыть боль.

— Как ты относишься к слову «навсегда»? — уточнила я, и Яр понял намек. Покачал головой.

— Только если оно используется в сочетании: «Навсегда рядом с тобой». — И произнес твердо: — Я ещё вернусь. Обязательно.

— Можешь задержаться — чтобы к твоему возвращению я забыла о тебе окончательно.

Пальцы Ярослава ослабли.

Боль, огонь.

Сама горишь — так поджигай других!..

— Почему так?..

— Потому что так правильно. Верно. Пусть и…

Мои слова заглушил прозвучавший из динамиков женский голос, объявивший о прибытии моего поезда. Я без усилий освободила ладонь и направилась в нужную мне сторону, к одному из спусков, не оборачиваясь. Я теперь всегда знала, куда идти.

Все равно не хватило бы сил что-либо сказать. Я и без того находилась на пределе. Даже одно-единственное точно сказанное слово могло скинуть меня с обрыва, прямо в бездну, кипящую воду, и я бы запросто задохнулась.

Я стояла на перроне, сжимая в руках билет и дожидаясь, пока проводница впустит меня внутрь поезда.

А с неба стеной лил дождь, и листья на деревьях были яркие, как чьи-то сердца. Я не взяла зонт, и с волос стекала вода, и я молилась про себя, чтобы он не смыл с них не самую дорогую краску, чтобы он не вернул мне огонь.

Я должна быть льдом, как мой отец.

Я должна…

Потому что так правильно. И верно.

Пусть и слишком мучительно, Яр.

***

Я не смогла уехать навсегда.

И не потому, что мне не хватило решительности. Я, кажется, вообще забыла о том, что когда-то была робкой и трусливой.

Но потому, что я чувствовала ответственность перед теми, кто так же, как я, любил, и страдал, быть может, даже больше.

Их тоже оставляли не единожды.