— К нашему счастью, церковь смогла начать охоту. Но маги же не только дурные, но ещё и хитрые. Они все идут куда-то своими тайными тропами, чтобы всё переждать. Пережить. Наверняка многие сбегают в Кольнем, но там мы пока бессильны. Но ничего… Однажды мы поймаем тех, кто всё расскажет…

Эгиль ни секунды не сомневался в том, что его призвание — стать палачом. Пытать и убивать магов на благо церкви — разве можно найти занятие лучше? Разве можно найти палача лучше, чем тот, кто ненавидит магов больше, чем главы церкви? Однако в тени ненависти медленно разрастался и страх. Ведь никто не знает, когда в руки церкви попадётся маг, который будет слишком силён, чтобы его смогла сдержать местная защита. Особенно опасны были ведьмы, ведь проклятья — их стезя. И всё равно Эгилю нравилась его работа.

— Знаешь, — отметил он между делом, — когда слой за слоем срезаешь с магов кожу и плоть, многие из них внутри оказываются очень похожи на людей. Это, конечно, тоже обман. Их просто ещё магия недостаточно поглотила. Я видел тех, у кого текла чёрная кровь, у кого кости были цветные. Я доставал из них органы, которые никак нельзя было перепутать с человеческими. Такое уродство не должно существовать. Тем более наравне с людьми. Но, знаешь… Среди тех, кто попадал ко мне, была одна…

Эгиль поморщился и нервно дёрнулся, подходя в воспоминаниях к ведьме. Он даже не знал её имени, ведь это ни к чему, а внешне помнил только что-то такое же кровавое, изуродованное, изодранное, как и многие другие. В его памяти она больше была похожа на сплошную рану, чем на женщину. Он даже помнил, как вырвал ей соски и клеймил половые губы. А лучше бы забыл о ней всё.

Та ведьма была очень сильной, удивительно, как её вообще удалось поймать. Однако задаваться такими вопросами не задача Эгиля, у него другая работа, которую он и выполнял. Чем сильнее маги и ведьмы, тем с ними веселее, тем дольше они остаются в сознании, да и банально живы. С той в этом плане было очень хорошо. На ней целого места не осталось, она вся была в крови, но жива, бодра, полна гнева. Надо было быстро убить её, но Эгилю слишком нравилось смотреть, как она бессильно билась в оковах, как направляла прямо на него опустевшие глазницы. Это было непростительной ошибкой. Защита пыточной не смогла сдержать все силы ведьмы, поэтому, почувствовав близость смерти, она прокляла Эгиля.

— Мне кажется, я до сих пор слышу её… Бог мой… — Эгиль обхватил голову руками и с ужасом посмотрел на Хенбетестира. — Я бы хотел избавиться от этого проклятья. Но это невозможно. Словно это было вчера, я помню, что она говорила. Она ведь, издеваясь, сказала, в чём будет заключаться проклятье. И даже как положить ему конец. Сказала, что остаток жизни я проведу в вечном страхе, а, переродившись, сам стану магом, который обречён связать свою жизнь с ведьмой. Но это породит только страдания. И разорвана проклятая связь будет только тогда, когда стороны простят друг друга. То есть, никогда.

Эгиль запрокинул голову и рассмеялся. Это был смех человека, который с каждым годом всё больше сходил с ума. Который с каждым месяцем приближался к краю. Которого с каждым днём всё сильнее поглощал страх. Именно он уже давно был ведущим чувством, а не ненависть. Та осталась, но просто скромно позволяла чувствовать себя лучше во время работы. Просыпаясь, засыпая, каждую минуту своей жизни Эгиль чувствовал только одно — страх.

— Эта дрянь специально задала невыполнимое условие. Убила мою и без того раздолбанную магией жизнь. Обрекла стать одним из тех, кого я ненавижу. Вот это номер, вот это юмор! — Эгиль смахнул проступившие слёзы, блеск его глаз был совсем нездоровым. — Но это всё когда-нибудь. Может, её сил и не хватило на эту часть. Какая мне разница? Пока я могу, я буду избавлять мир ото всех, кто попал в мои руки. Так, как они того заслуживают.

Он ненадолго затих и прислушался. Он что-то уловил из соседней комнаты, из-за чего губы растянулись в кривой улыбке.

— Кажется, очнулась. Люблю таких, которые быстро в себя приходят. Эй, может, пойдёшь со мной? Посмотришь на работу того палача, о котором только слышал. Не волнуйся, это не займёт много времени. Ей осталось недолго.

Хенбетестир, кажется, хотел возразить, но Эгиль не обратил на это внимание и потащил его за собой. Ему очень хотелось показать своё творение. Он очень не хотел оставаться сейчас с колдуньей наедине. Зашедший для разговора незнакомец оказался очень кстати. Что толку слушать сплетни? Лучше самому посмотреть на то, как вырываются ногти, с хрустом давятся пальцы, раскалённым крюком разрывается грудь. Эгиль не отпускал Хенбетестира до тех пор, пока жертва не умерла, но стоило гостю уйти, как о нём в самом деле почти ничего не осталось в памяти.

Шли дни. Страх продолжал вытеснять рассудок. Эгиль, как обычно, пришёл в пыточную, но новую жертву к нему ещё не привели. С напускной скукой он рассматривал грязный пол и вдруг заметил блеск. Появилось подозрение, что это у кого-то из недавних жертв выпал потаённый артефакт. В таком случае от него требовалось избавиться, однако Эгиль не мог решиться даже приблизиться к этой вещи. Магические предметы опасны не меньше магов, их глупо вот так просто трогать.

«Но ведь здесь он не должен работать… — попытался убедить себя Эгиль. — Его в любом случае надо убрать с пола. А вынести отсюда попрошу кого-нибудь другого…»

Эгиль подошёл и наклонился. Возле кресла, в котором не так давно сидела та волшебница с фиолетовыми глазами, лежал просто осколок какого-то камня. Необычного камня, да, но сами по себе камни не так уж опасны. Эгиль поднял его, но когда выпрямился и разжал руку, та оказалась пуста. А вместе с тем оказался пуст разум, ушли последние отголоски здравомыслия. В порыве безумия Эгиль раскалил штырь и пробил себе горло.

***

Горло всё ещё жгло, болело сердце, а в голове была какая-то каша. Широко раскрытыми глазами Эгиль бессмысленно смотрел на потолок и пытался прийти в себя. Осознать, что произошедшее было просто сном, пусть и сном о прошлом. Да, когда-то в далёкой жизни это был он, но ведь не сейчас. Сейчас он не сумасшедший палач, который пытает ненавистных магов. Сейчас он ни за что не смог бы сделать ничего подобного. Даже от мысли о таких вещах становилось тошно.

Его трясло, но надо было хотя бы внешне казаться спокойным. Да какое там спокойствие, когда сон ощущался слишком реально? Не просто страшная картинка, на которую смотришь со стороны. Эгиль чувствовал всё, чего касался, ощущал все запахи. Пропустил через себя все эмоции, которые испытывало в те моменты его прошлое.

И всё же… Была одна вещь, за которую можно было поблагодарить сон. Эгиль, наконец, вспомнил, узнал, какое же ещё проклятье висело на нём. Тянулось через многие жизни, возможно, даже дольше, чем проклятье хранителей, ведь оно возымело силу только после чар Ингрид, а она жила во время следующей охоты.

— Кажется, ты была права, — прошептал он, когда нашёл в себе силы сесть. — На этот раз мы сможем исполнить условия и закончить хотя бы это. Знай, с моей стороны прощение точно есть. Надеюсь, ты тоже простишь меня, И.

Гленда забежала на кухню и очень удивилась, что там никого не было. Это показалось странным, ведь даже до пробуждения Мастера Сюзанна вставала очень рано и приходила на кухню первой. Однако на обычном месте стоял завтрак, который надо было подогреть, чем и занялась Гленда. За ней, словно тень, в кухню зашёл Мастер и просто сел в углу. Гленда постаралась не подавать виду, что ей всё ещё было немного неуютно от столь пристального его внимания.

«Может, Сью отошла в огород?» — подумала она между делом.

Скоро подошли Мейнир и Элеонора, было странно, что так и не появилась Ирмелин. Она, в отличие от остальных, не страдала бессонницей, но тоже рано вставала по утрам. На душе становилось неспокойно, но в последние дни тревога стала настолько привычным спутником, что Гленда не обратила на неё внимания, вместо этого она помогала накрывать на стол в столовой. Каким бы условным ни был завтрак, он позволял чувствовать себя людьми чуть больше, чем это было на самом деле. К тому же, Сюзанна ведь очень старалась, слишком бессовестно было бы это проигнорировать.