***

— Ты чего это сегодня, как увидела Алексея, так прям побелела вся, как будто не человека, а самого нечистого увидела? Знаешь его, что ли? — спросил вечером Алексей, приехав, вскоре после Валентины, домой.

— С чего ты взял-то? — стоя перед плитой, боясь посмотреть на него ответила Валентина. — Так просто, воздух видать такой, цветёт может чего, вот голова и закружилась. Мало ли чего может быть с человеком.

— Да? Со стороны другое казалось, — подозрительно посмотрев на неё ответил Алексей. — Чего приезжала-то? К тётке Любкиной не пошли, а сразу домой. Меня, что ли, подозреваешь? Ну, теперь-то убедилась, где я бываю. Спокойна теперь?

— Есть будешь или там поел? Ужинать скоро готовить не на кого будет. Мотаетесь все, кто где.

— Кто где, — недовольно повторил Алексей. — Я на работе, да вон парню помогаю, у Кати работа, а вот где твоя любимица мотается, это уже сама себе вопросы задавай.

Валентина на этот раз промолчала, не стала, как всегда, защищать дочь. Да и не до того ей было. То, что хотела забыть всю жизнь, то, от чего пряталась двадцать лет, вдруг всплыло наружу. Как теперь дальше жить с этим, зная, кто этот парень, которому её муж помогает, чей он сын? Давний грех, взятый на душу, стал с новой силой давить на сердце. Жить, как прежде ей уже не получится, она это чувствовала, но что делать, как быть, она не знала. Мысли одолевали, не давая сосредоточиться.

«Сказать ему всё? — думала она, когда муж ушёл в комнату. — Убьёт ведь. Как себя поведёт, узнай правду? Страшно, но и так тяжело. Думала всё, прошло. Забыла всё, не возвращалась туда, а нет, всё, как и прежде, вернулось. Не даст она мне жить, не даст».

Всю ночь Валентине снилась Серафима, грозя пальце, снова и снова напоминала ей о той давней тайне, что скрепила их двоих. Давно уже не было Серафимы, но так и не отпускала она её, казалось, что даже оттуда крепко держала в своей власти. Валентина просыпалась, крича и толкая мужа. Он, не выдержав, перебрался спать в коридор, на раскладушку.

— Тебе, Валь, нервы бы полечит надо. Совсем с ума сходишь. Орёшь всю ночь, вчера вот представление устроила. Обратилась бы тогда куда, что ли, чем так и самой, и других мучать, — в сердцах бросил он ей, беря подушку.

Она и сама понимала, что так долго продолжаться не может. Ей и самой казалось, что она сходит с ума от этих воспоминаний, но что она могла поделать? Страх навсегда сковала её, то давнее обещание, нарушить которое она не могла, боялась, зная, чем может это обернуться.

На следующий день, вскоре после того, как Алексей снова уехал в село помогать своему тёзке, к ней снова пришла Люба.

— Ну, как ты тут, подруга? Алексей-то где? Там же, что ли?

— А где ему быть-то? Днюет и ночует там. Мёдом там, что ли, намазано, так и летит туда. Всю жизнь сына хотел, а я всё никак, не могла родить, теперь вот к парню и привязался. Слушай, Люб, я чего тебя хотела спросить-то, — она вопросительно посмотрела на подругу. — Ты не знаешь, что хоть за Рязанцевы-то такие?

— Почему не знаю? Знаю. Степан этот, ну, Рязанцев, отец этому парню, как его зовут-то забыла?

— Алексей.

— Тёзка значит. Так вот Степан с моим Валентином одно время работал, а Тамара — мать Алексея, там у нас в сельпо недолго работала. Он — Степан — уехал куда-то, сын ещё маленький был, развёлся с ней и уехал. Куда, зачем, никто не знает, как в воду канул, а она на Север, говорят, подалась.

— А сын? Ну, он-то чего не с ней-то?

— Его сестра Тамары к себе забрала. У ней самой сын, чуть постарше, ну, она и их сына к себе, как родного вырастила. Она же тоже соседкой моей была, ну, когда мы там ещё жили, на том конце, пока квартиру новую не получили. Говорили, что сын, мол, у них не родной, а откуда, не знаю. Тамару-то уважали все, баба-то она хорошая, вот и молчали все. Да он и не похож на них. Степану даже одно время говорить начали, что, мол, сын-то не твой, кто уж ляпнул, я не знаю, но он с тех пор, говорят, и начал пить, а потом и совсем ушёл. Но это всё слухи, а как там на самом дела, кто знает? Чужая жизнь потёмки, да и я там уже не жила, редко бывала, так что не знаю, что и как.

Валентина задумалась.

«Значит, правда. Как теперь узнать-то? Да и ему сказать… Только надо ли?»

— А он где же теперь, всё у тётки живёт, что ли?

— Да нет, вроде, она с сыном, по-моему, так и живёт. Я и не видела её уж лет десять. Ой, нет, вру. Как-то года четыре назад, приезжала туда, ну, помнишь, я тебе рассказывала про Людмилу-то, у ней ещё пальто я перешивала? Ну, вот, зашла от неё в магазин, а она — Сима-то — там, поговорить, правда, не успели, кивнули друг другу, а больше и не видала.

— Она здешняя, что ли? Или тоже землячка? Ну, Тамара и сестра-то эта?

— Нет, они откуда-то подальше, деревня какая-то, я и не знаю. Их оттуда мужья взяли. Вначале Сима вышла замуж за нашего деревенского, это потом они сюда переехали, вскоре, а потом и Тамара за Степана вышла.

— А Серафима эта, за кого хоть?

— Да за Ивана Степного, ну, бабки Серафимы сына младшего.

Валентина побледнела, услышав знакомое имя.

«Опять она. Как будто преследует», — подумала Валентина, снова вспомнив во всех подробностях ту давнюю историю.

— Валь, чего опять, давление что ли? Может врача? — с беспокойством посмотрев на неё спросила Люба.

— Да нет, сейчас пройдёт. Ничего. Просто бабку эту вспомнила. Все ж говорили-то, сама знаешь, чего про неё.

— Говорили, помню. Ведьма говорили, мол, а там, кто его знает. Помню, как боялись её. До чего ж неприятная бабка была, — покачав головой ответила Люба, вспомнив бабку Серафиму. — Говорили, не одного человека сгубила она, правда, нет, не знаю, но говорили.

Валентина повернулась к окну, сердце снова бешено забилось, опять вспомнились слова бабки Серафимы.

«Везде она, прямо преследует, дышать уже не даёт. Действительно, знать, ведьма. Сведёт она меня с ума, либо в могилу», — думала, тяжело дыша, Валентина.

— Валь, может остаться мне? Вдруг чего, ну, давление или сердце прихватит, а рядом никого? — беспокойно посмотрев на неё, спросила Люба.

— Да нет, Люб, не беспокойся. Просто вспомнилась бабка эта, Серафима. Сколько же про неё слухов ходила. Сама её, как огня боялась всегда, — повернувшись к Любе ответила Валентина. — Всё нормально. Уже отошла, от вчерашнего-то. Видать надышалась чем, цветёт там, мож, чего у них? Вот и голова закружилась. Да и тут живём — завод рядом, чем дышим-то? А там воздух свежий, вот и закружилась голова, — как-то задумчиво ответила она.

— Ну, смотри, у меня сегодня дел-то особых нет. К тётке только съездить вот надо и могу опять к тебе?

— Нет, не переживай, всё нормально. Ты езжай, привет там передавай, а я тут, отдохну, полежу немного.

Как только Люба ушла, Валентина закрыв за ней, подошла к зеркалу в прихожей.

«Да, Валя, изменилась ты. Синяки под глазами. А может и вправду поехать куда, отдохнуть? Небось от работы дадут путёвку?» — подумала она, оглядев себя.

Пройдя в ванну, умылась, нагнувшись над раковиной и, посмотрев в зеркало, с ужасом отпрянула назад. Оттуда на неё смотрела Катя, всё также в белом платочке, как и тогда у берёзы. Валентина, сама не зная зачем, брызнула на зеркало водой, видение исчезло.

«Что это? Что со мной?» — не в силах сдвинуться с места, тяжело дыша, подумала она. Но, кое как успокоившись, вышла из ванной.

Весь день она ходила сама не своя, никак не могла ни на чём сосредоточиться. Сходила в парк прогуляться, но и там везде ей казалось, что вон там за деревом опять стоит она, Катя. Вечером готовя ужин, ей вдруг показалось, что позади кто-то стоит, казалось, чьё-то дыхание холодным воздухом касалось её шеи. Валентина резко повернулось, но взгляд упал на раскрытое окно, лёгкий ветерок слегка шевелил тюль.

— Что ты от меня хочешь?! — крикнула вдруг она, сев на табурет. — Что ты мне жить не даёшь?! — и она, закрыв ладонями лицо, горька заплакала.

***

На следующий день, наспех собравшись, Валентина поехала на другой конец городка. Помня только приблизительно дом, где когда-то жила Люба, и то, что он был двухэтажным и двором выходил на небольшую речушку, она начала искать похожий. Благо таких домов здесь было всего восемь, так что отыскать нужный не составило большого труда. Поднявшись на второй этаж, она, подойдя к одной из дверей, нажала на звонок. Дверь открыл молодой человек.