Чтобы получить психологическую характеристику сконструированных ситуаций, в частности, определить их трудность для наблюдателей, на полученном материале проведен анализ продолжительности решения задач в каждой из серий с учетом времени экспозиции, модальности эмоций и индивидуальных особенностей испытуемых.

Количественная обработка данных выполнялась при помощи пакета SPSS 20.0, использовался метод дисперсионного анализа с внутригрупповыми факторами Время предъявления (3 градации), Содержание контекста (3 градации), Экспрессия натурщика (7 градаций). Зависимой переменной служило время решения (ВР) задачи на распознавание экспрессий, усредненное по изображениям всех натурщиков. При нарушении сферичности применялась коррекция степеней свободы по методу Хайн – Фельдта (Huynh – Feldt).

Статистический анализ показал значимость каждого из факторов: Время предъявления (F(2; 104)=82,539, p<0,0 01, η²_p=0,613), Содержание контекста (F(1,585; 82,443)=30,147, p<0,001, η²_p=0,367), Экспрессия натурщика (F(5,016; 260,835)=12 5,916, p<0,0 01, η²_p=0,708) и их взаимодействий: Время×Экспрессия (F(9,746; 506,817)=8,007, p<0,001, η²_p=0,133); Экспрессия×Контекст (F(9,575; 497,894)=11,241, p<0,001, η²_p=0,178); Время×Экспрессия×Контекст (F(21,756; 1131,333)=4,621, p<0,001, η²_p=0,082). Взаимодействие факторов Контекст×Время оказалось не значимо (F(3,380; 175,785)=2,493, p=0,055, η²_p=0,046). Испытуемые значимо отличались друг от друга по среднему ВР (F(1; 52)=1632,744, p<0,001, η²_p=0,969).

При сопоставлении среднего ВР в зависимости от содержания контекста (таблица 1, рисунок 1) использовались апостериорные сравнения (парный t-тест с коррекцией Бенджамини – Хохберга). Все различия между сериями были высоко значимы (t(953)>2,2032, p<0,0292), за исключением серий с кажущимся движением и изолированным лицом при экспозиции экспрессии печали (t(953)=0,3285, p=0,7426).

Согласно полученным данным, по сравнению с контрольной серией (ВР=1352 мс), время, необходимое для распознавания экспрессии в условиях кажущегося движения (ВР=1237 мс) сокращается, а при маскировке рандомизированным паттерном – увеличивается (ВР=1484 мс). Это соотношение сохраняется для всех экспрессий, хотя абсолютная величина различий меняется в зависимости от модальности эмоции. Для «гнева» и «страха» влияние как кажущегося движения, так и маскировки максимально (ΔВР при экспозиции изолированного лица и лица в контексте составляет в среднем 177 мс); для «удивления» и спокойного лица кажущееся движение влияет наиболее сильно (ΔВР=178 мс), а эффект маскировки снижен вдвое (ΔВР=85 мс). Для «отвращения» наблюдается обратное соотношение: при кажущемся движении ВР сокращается на 73 мс, при маскировке – увеличивается на 187 мс. Наименьшие различия ВР имели место при экспозиции «радости» и «печали» (ΔВР=47 мс).

Таблица 1

Среднее ВР (мс) в зависимости от модальности эмоции, времени экспозиции (мс) и содержания контекста

Рис. 1. Зависимость ВР от модальности эмоции, времени экспозиции и содержания контекста

При уменьшении продолжительности экспозиции среднее для всех экспрессий ВР монотонно возрастает (при 200 мс – 1308 мс; при 100 мс – 1357 мс; при 50 мс – 1408 мс). Исключением являются экспрессии страха и гнева, для которых ВР сохраняется неизменным. Продолжительность экспозиции и содержание контекста влияют на ВР независимо друг от друга (взаимодействие факторов оказалось не значимо).

Наиболее быстро распознается экспрессия радости (1134 мс) и спокойное лицо (1157 мс); для «печали» (1289 мс), «удивления» (1309 мс) и «отвращения» (1374 мс) ВР увеличивается. Самыми продолжительными являются распознавания «гнева» (1575 мс) и «страха» (1665 мс).

Таким образом, с точки зрения сложности выполнения, задачи распознавания экспрессий в сконструированных ситуациях не являются равноценными. Наиболее благоприятными оказываются условия кажущегося изменения экспрессий, наименее благоприятными – их маскировка. Распознавание кажущегося движения лица совершается легче и по отношению к отдельным стабильным экспрессиям. Это означает, что несмотря на близость средних значений точности распознавания, психологические механизмы восприятия экспрессий лица при маскировке и кажущемся движении различны, а маскирующий потенциал стробоскопического движения и возможности оперативного решения задачи распознавания относительно независимы. Выявленные тенденции проявляются на фоне обратной взаимосвязи точности и сложности оценок.

Барабанщиков В. А., Королькова О. А., Лободинская Е. А. Восприятие эмоциональных экспрессий лица при его маскировке и кажущемся движении // Экспериментальная психология. 2015. Т. 8. № 1. С. 7–27.

Барабанщиков В. А., Королькова О. А., Лободинская Е. А. Роль кажущегося движения в восприятии эмоциональных состояний лица // Лицо человека в науке, искусстве и практике / Отв. ред. К. И. Ананьева, В. А. Барабанщиков, А. А. Демидов. М.: Когито-Центр, 2015. С. 139–158.

С. С. Белова[17], Г. А. Харлашина[18]

Когнитивные способности как детерминанты имплицитного научения закономерностям второго языка[19]

ФГБУН Институт психологии РАН (Москва), ГБОУ ВПО Московский городской психолого-педагогический университет (Москва)

Важность имплицитных процессов для сферы вербального функционирования неоднократно подчеркивалась в психолингвистике (Ellis, 1994; Rebuschat, 2015). Язык представляет собой систему комплексных, высоковариативных паттернов объединения лингвистических единиц, представленных в последовательностях, что позволяет описывать его в терминах статистических закономерностей, подлежащих усвоению. Процессы имплицитного научения здесь могут быть рассмотрены на различных уровнях: сегментации слов, фонотактических, орфографических, морфологических закономерностей, продуцирования речи, усвоения синтаксиса и просодии и других. Значимым здесь является и разграничение сфер усвоения первого (родного) и второго (иностранного) языков, в которых проявлена выраженная специфичность релевантных им имплицитных процессов, в значительной мере определяемая возрастными факторами.

В сфере изучения усвоения второго языка существует давний и глубокий интерес к дихотомии имплицитного и эксплицитного научения и знания. В большой степени этот интерес разгорелся благодаря идее С. Д. Крашена о противопоставлении усвоения языка и научения языку (Krashen, 1981). Усвоение языка – случайный процесс, результатом которого является неявное знание; научение языку – намеренный процесс, завершающийся осознаваемым, металингвистическим знанием. Тезис С. Д. Крашена о минимальности взаимодействия между этими системами вызвал бурную дискуссию и способствовал активности эмпирических исследований. Оставляя в стороне их детальный обзор, отметим, что существует ряд положительных свидетельств в пользу возможности имплицитного научения морфологическим закономерностям (например, Rogers et al., 2015), синтаксическим закономерностям (например, Williams, 2010), аспектам семантики слов (например, Leung, Williams, 2011) во взрослом возрасте. Стоит отметить, что велика методическая сложность оценки осознанности лингвистического знания с помощью поведенческих измерений (Rebuschat, 2013). Но в последние годы в исследованиях находят применение такие технологии как ФМРТ, ЭЭГ и ай-трекинг, что позволяет надеяться на дополнительную информацию о надежности измерений (см. специальный выпуск журнала Studies in Second Language Acquisition, volume 37, issue 2, 2015).