Заметим, что воззвание подписали будущие активные участники ГКЧП Варенников, Стародубцев, Тизяков, а либеральные СМИ назвали этот документ «манифестом ГКЧП», «прологом августовского путча». Очевидно потому, что и его авторы, и члены ГКЧП руководствовались одним и тем же — своей совестью, чувствовали не только боль за судьбу великой страны, но и свою личную ответственность за её будущее (многие тогда эту боль переживали на кухне)…
Приведённые выше в качестве примеров события и факты свидетельствуют о том, что вопрос о введении чрезвычайного положения в стране назрел и стоял на повестке дня. И большого секрета это ни для кого не представляло, что подтверждает и история, рассказанная автору Н. С. Леоновым.
В июне 1991 года Николай Сергеевич сопровождал Крючкова, выполнявшего правительственное поручение, в поездке на Кубу. Была поставлена задача — решить с кубинским руководством вопрос о дополнительных поставках сахара в нашу страну, испытывавшую тогда трудности с продовольствием. Обстановка на переговорах с Фиделем Кастро была, как всегда, доверительная. После решения основного вопроса (была успешно заключена бартерная сделка) зашёл разговор на больную тему — о ситуации, сложившейся у нас в стране. В ходе беседы Владимир Александрович откровенно заявил, что в СССР есть силы, готовые пойти на решительные действия. При этом присутствовал и советский посол на Кубе Ю. В. Петров, работавший ранее первым секретарём Свердловского обкома КПСС, — человек, близкий к Ельцину, а потому назначенный вскоре руководителем Администрации президента РСФСР (по роковому совпадению, к новым обязанностям он приступил 19 августа 1991 года). Однако его присутствие ничуть не смущало Крючкова, из чего можно было сделать вывод, что Ельцин знал о планах подготовки к введению в стране чрезвычайного положения.
Из протоколов допроса обвиняемого Крючкова В. А.
Крючков:
«В августе 1991 года во время обычных совещаний, широких или узких, то у Павлова В. С., то у Янаева Г. И., то у Бакланова О. Д., вставал вопрос: что делать? У Павлова В. С. остро обсуждалось экономическое положение в стране, в частности, грозящее разрушение финансовой системы страны. У Янаева Г. И. обсуждали продолжающиеся правовые конфликты. У Бакланова О. Д. меня, например, поразило совещание учёных атомщиков-физиков, где речь шла о катастрофическом положении на этом направлении народного хозяйства. Тизяков А. И. рассказывал об остановке многих промышленных предприятий и о том, что она в ближайшие месяцы достигнет катастрофических последствий.
В этих условиях возникла идея ещё раз доложить всё это Президенту СССР М. С. Горбачёву для того, чтобы повлиять на него и уговорить пойти на более решительные шаги в интересах спасения страны, т. е. предотвращения полного краха государства».
А. И. Лукьянов упоминает об одном важном обстоятельстве, которое в нашей печати почему-то обычно обходится стороной:
«Мы не раз говорили с союзным президентом об угрозе, которая нависла над страной, об активизации действий оппозиции, всякого рода экстремистских элементов. 3 августа 1991 года, всего за две недели до так называемого «путча» Горбачёв на заседании Кабинета министров констатировал «наличие в стране чрезвычайной ситуации и необходимости чрезвычайных мер». Причём, как он подчёркивал, «народ поймёт это!»[187].
Обратим внимание: 3 августа Горбачёв обозначил крайне важную проблему перед членами правительства, а 4-го уехал в отпуск, сославшись на обострение радикулита и словно забыв о намеченном на 20-е число подписании Союзного договора.
Вряд ли у кого из здравомыслящих людей вызовет удивление, что члены Комиссии по чрезвычайному положению восприняли выступление президента на заседании Кабинета министров как прямое указание на необходимость перехода к практическим действиям.
Более того, по свидетельству Крючкова (оно есть не только в воспоминаниях, но и в его показаниях на следствии), перед самым отъездом на юг Горбачёв поручил ему, Язову и Пуго ещё раз проанализировать обстановку, посмотреть, в каком направлении может развиваться ситуация, и готовить меры на случай, если придётся пойти на введение чрезвычайного положения.
«Я понимал, — пишет Владимир Александрович, — что Горбачёв боялся исключительно за себя, боялся, что с ним могут рассчитаться те, кому он когда-то, как он выразился, «насолил», имея в виду прежде всего Ельцина. В последнем разговоре со мной перед отъездом в отпуск он многозначительно заметил: «Надо смотреть в оба. Всё может случиться. Если будет прямая угроза, то придётся действовать».
5 августа Крючков поручил заместителю начальника ПГУ В. И. Жижину и помощнику первого заместителя председателя КГБ А. Г. Егорову подготовить аналитические документы и предложения по стабилизации обстановки в стране в случае введения чрезвычайного положения. Кстати, в материалах, которые они представили, было рекомендовано воздержаться от применения силовых действий. Язов возложил такую же задачу на П. С. Грачёва, являвшегося в то время заместителем командующего воздушно-десантными войсками.
17 августа, через день после того, как всем стал известен окончательный текст проекта Союзного договора, который предполагалось открыть к подписанию 20 августа (хочешь — подписывай, не хочешь — до свидания), в гостевом доме КГБ (объект «АБЦ») прошло совещание. Чтобы обсудить создавшееся положение и последствия подписания этого документа, собрались В. А. Крючков, В. С. Павлов, О. Д. Бакланов, В. И. Болдин, Д. Т. Язов и О. С. Шенин. На этой встрече присутствовали также первый заместитель председателя КГБ В. Ф. Грушко и заместители министра обороны В. И. Варенников и В. А. Ачалов.
Было решено направить к Горбачёву в Крым, в Форос, куда он уехал в отпуск, группу в составе Бакланова, Болдина, Шенина, Варенникова и в качестве сопровождающего — Ю. С. Плеханова, начальника Службы охраны КГБ (бывшего 9-го управления). Им поручалось ещё раз доложить президенту обстановку в стране, информировать его о резком ухудшении ситуации, убедить отложить подписание Союзного договора до обсуждения на Съезде народных депутатов СССР и обосновать необходимость срочного принятия чрезвычайных мер.
Ответственность за подготовку необходимых в связи с этим документов возложили на Крючкова. По его заданию Жижин и Егоров вместе с начальником Аналитического управления КГБ Леоновым приступили к работе над текстами Заявления советского руководства и Обращения к советскому народу, а также первых постановлений ГКЧП, окончательное редактирование которых было завершено в ночь на 19 августа.
В середине дня 18 августа Бакланов, Болдин, Шенин, Варенников и Плеханов вылетели в Форос. Поначалу встреча с Горбачёвым, продолжавшаяся немногим более часа, носила довольно напряжённый характер — к идее немедленного введения чрезвычайного положения он отнёсся отрицательно. Но после того, как были найдены компромиссные решения, обстановка на переговорах потеплела. Договорились, что президент, который всё же признал целесообразность введения чрезвычайного положения, на время останется в стороне, а его полномочия примет на себя Янаев. Было обусловлено отключить в резиденции президента связь и усилить её охрану, чтобы обеспечить безопасность Горбачёва и его семьи в случае непредвиденных осложнений. На прощание Горбачёв пожал всем руки и произнёс: «Черт с вами, действуйте!»
В последующие дни в Форосе был осуществлён ряд мероприятий — в полном соответствии с договорённостями, достигнутыми с президентом. Это подтвердил в беседе с автором и генерал-майор КГБ В. В. Генералов, который 19–21 августа обеспечивал на территории резиденции президента режим безопасности. Ни о какой изоляции Горбачёва и речи не шло, хотя уже 19 августа тот вдруг потребовал через своего помощника Черняева восстановить связь. Посоветовавшись по телефону с Крючковым, Генералов предложил воспользоваться специальной машиной связи, которую для удобства он был готов подогнать поближе к резиденции. Последовал отказ. Немного позже Горбачёв передал своё желание вылететь в Москву. Но на полученное согласие предоставить ему специальный борт опять ответил отказом. По всему было видно, что положение «узника» Михаила Сергеевича вполне устраивало. Кроме того, между небольшой группой Генералова и многочисленной вооружённой охраной президента (которую, разумеется, никто не разоружал) сразу же была достигнута договорённость «о мирном сосуществовании». Как обычно, свободно приходили на работу сотрудники обслуживающего персонала, каждый день Горбачёва посещал нейрохирург, лечивший и консультировавший его по поводу обострения радикулита. Местные органы КГБ не усиливались и работали в обычном режиме.
