Рационализм Крючкова создавал у большинства окружающих впечатление, что они имеют дело с совершенно бесстрастным, а порой и жёстким человеком. Но, как считают близко знавшие его люди, такое представление о нём довольно обманчиво. За внешним обликом, манерой поведения Владимира Александровича проглядывала натура добрая и даже в чём-то наивная. Иногда это выражалось даже в жестах. Извиняясь перед человеком (свои ошибки он всегда признавал), он слегка прикасался к его плечу. Такой же жест означал и высшую степень поощрения.

Крючков не прочь был и подшутить над кем-либо из своих коллег. Н. С. Леонов рассказал автору о таком случае. Как всегда, в начале рабочего дня дежурный офицер Информационно-аналитического управления пошёл к начальнику разведки на доклад. Выслушав доклад и задав несколько вопросов, Крючков предложил офицеру… составить ему компанию и выпить вместе с ним. Тот, хорошо зная о требованиях Владимира Александровича к служебной дисциплине и его крайне воздержанное отношение к спиртным напиткам, поначалу растерялся. Но, поразмыслив (мало ли что бывает в жизни, может быть, человеку надо поправить здоровье «после вчерашнего»), согласился. Да и как откажешь руководителю ПГУ! Крючков достал бутылку виски, два стакана, произнёс традиционное: «Будем здоровы!» А через несколько секунд офицер понял, что его разыграли: в бутылке из-под виски оказался берёзовый сок…

Очевидно, привычку сдерживать свои эмоции (в ранней молодости она за ним не водилась) Крючков приобрёл в период своей прокурорской деятельности в Сталинграде (служитель закона всегда строг и холоден). Эта привычка, укоренившаяся в дальнейшем на дипломатической работе, помогала ему создавать в чекистском коллективе должную рабочую атмосферу, соответствовавшую сложным и ответственным задачам, которые решались в КГБ. Вместе с тем она служила своеобразной защитой от чрезмерных психических нагрузок, выпадавших на долю Владимира Александровича.

Раскрывался Крючков, даже можно сказать — преображался, в семье. Он очень чутко относился к жене, был внимателен, но в то же время взыскателен к детям, любил повозиться с внуками, отдавая им всё своё душевное тепло. Любовью и тактом Владимир Александрович умел устранять трения, которые проявлялись иногда в семье вследствие непростого характера Екатерины Петровны. Младшему сыну позволялось многое, со старшим отец общался «на равных», но и требовательность к нему была особой. Неоспоримый авторитет и главенство в семье Владимиру Александровичу обеспечивали его исключительная порядочность и способность все возникающие дома конфликты улаживать по справедливости, без обид.

Сплачивала семью склонность к совместному досугу, при этом предпочтения, которые отдавались занятиям в свободное время, формировались под влиянием главы семейства. Зимой вместе совершали длительные лыжные прогулки. Крючков настолько любил лыжи, что брал отпуск в основном в феврале. В марте на смену лыжным вылазкам приходили длительные пешие прогулки. Владимир Александрович очень любил ходить по грибы и покопаться в огороде на даче в Ясеневе. Правда, поскольку особыми агрономическими способностями он не обладал, то чаще всего с упоением занимался вечерним поливом грядок. А вот, к разочарованию «настоящих мужчин», охоту он не любил и рыбалкой не увлекался, считая эти занятия напрасным времяпрепровождением (будем снисходительны к такой точке зрения). Претили ему и всевозможные застолья и посиделки — по той же причине.

С. В. Крючков особо отмечает, что отцу было присуще неустанное стремление к расширению своего кругозора, причём он старался не просто узнать что-то новое для себя, но и увидеть всё своими глазами. Как только появлялась малейшая возможность, семья отправлялась в короткие поездки по стране. Владимир Александрович разработал целый план посещения наиболее интересных подмосковных усадеб-музеев, городов Золотого кольца и других историко-культурных мест России. Всей семьёй побывали в Поленове и Абрамцеве, Мелехове и Ясной Поляне, Владимире, Суздале, Переславль-Залесском, Боголюбове, Ростове Великом, Калуге — всего и не перечесть! Крючков испытывал подлинное удовлетворение, что тяга к истории, к русской культуре и искусству прочно укоренилась среди самых близких ему людей.

Настоящей страстью Владимира Александровича, которую также разделяли все члены его семьи, был, несомненно, театр. Был период (в годы работы Крючкова в разведке), когда семья в полном составе посещала едва ли не все премьеры московских театров. Тщательно подобранная коллекция театральных программ (с неизменными пометками и комментариями Владимира Александровича), статей и отзывов о театральных постановках занимала в доме большой книжный шкаф. Сам он говорил, что в период напряжённой службы в КГБ театр был для него «единственной отдушиной».

Из драматических театров он отдавал предпочтение Театру на Таганке, «Современнику», театрам им. Вахтангова, Ленинского комсомола, МХАТу (имеется в виду тот МХАТ, который существовал до его раздела в 1987 году), часто бывал в Малом, театрах Советской Армии, Сатиры, им. Маяковского, Станиславского, Гоголя, Ермоловой. Кроме того, он увлекался оперой и, кому-то это, наверное, покажется странным, опереттой, неплохо разбирался в классической музыке.

Если в графике работы появлялось свободное время, Владимир Александрович не упускал случая сходить в театр и во время заграничной командировки. Ему было с чем сравнивать зарубежное сценическое искусство, и он пришёл к выводу, что театральная жизнь на Западе несравненно беднее, чем у нас, — и по характеру поднимаемых проблем, и по качеству режиссуры и исполнения.

Любовь Крючкова к театру была поистине безграничной. Видно, столь сильное чувство помешало ему объективно оценить те процессы, которые происходили в нашем театре во второй половине, особенно в конце, 1980-х годов. «По моему глубокому убеждению, — пишет Крючков в воспоминаниях, — советский театр вплоть до последнего времени был фактором положительным, не разобщал общество, а, напротив, очищал, оздоравливал, обогащал его»[115].

С этим утверждением Крючкова трудно согласиться безоговорочно. Ведь усиливавшаяся с началом перестройки поляризация общественно-политических сил в стране нашла отражение и в театральном искусстве, что зримо обозначилось уже в 1986 году на съезде ВТО — СТД (Всероссийское театральное общество было тогда преобразовано в Союз театральных деятелей РСФСР). Идейно-художественное размежевание советского театра отразилось и при расколе МХАТа на две самостоятельные труппы, и в усилении на театральных подмостках линии, направленной на размывание основ советского строя.

Некритическая позиция Крючкова как завзятого театрала, возможно, имеет более простое объяснение, чем мы думаем. Его старший сын рассказывал, что во второй половине 1980-х годов физические и психологические нагрузки на отца, особенно после назначения его председателем КГБ, резко возросли. В результате времени на совместный семейный досуг и любимые занятия у него практически не оставалось — даже дома Владимир Александрович был вынужден постоянно находиться вблизи аппаратов спецсвязи, которые не смолкали ни днём ни ночью.

Ситуация в стране усложнялась, и перед лицом новых вызовов и проблем Крючкову было, конечно, не до театра.

Афганистан оставил в судьбе В. А. Крючкова, пожалуй, не меньший след, чем Венгрия. Владимир Александрович оказался не просто причастным к афганской эпопее, а в течение десяти с лишним лет был с головой погружён в водоворот событий, происходивших в сопредельном государстве, — сначала как руководитель советской внешней разведки, а затем как председатель КГБ СССР. Думаем, читатель хорошо понимает, что Комитет госбезопасности играл в этих событиях не последнюю скрипку. Однако увертюра к драме разыгрывалась фактически без его участия. Первоначально в роли стороннего наблюдателя оказалось и руководство Советского Союза.