Перейдём к финалу: в 2002 году Московский городской суд заочно признал Калугина виновным в государственной измене и приговорил его к пятнадцати годам лишения свободы в колонии строгого режима. Так была поставлена закономерная точка в оценке личности одного из столпов «демократической оппозиции» в СССР в годы перестройки.
Но и после этого Калугин продолжал публиковать в США душещипательные «разоблачения» деятельности КГБ СССР и утверждать, что Крючков сводил и продолжает сводить с ним «личные счёты».
Подобные высказывания Калугина всерьёз давно никто не воспринимает, хотя лишний раз не мешает напомнить читателю, что Крючков, давая оценку тому или иному сотруднику КГБ, ориентировался всегда и прежде всего на результаты его служебной деятельности, а не на свои личные симпатии или антипатии. Служба — прежде всего. Таким принципом он руководствовался и в оценках сотрудников ставил во главу угла их профессиональные качества. Примеров тому немало, приведём один, пожалуй, наиболее показательный.
Когда Крючков был выдвинут на должность председателя КГБ, встал вопрос о том, кто возглавит ПГУ. Остановились на кандидатуре Л. В. Шебаршина — профессионального разведчика, имевшего большой опыт работы в зарубежных резидентурах и центральном аппарате. Однако по целому ряду принципиальных вопросов взгляды Леонида Владимировича резко расходились с позицией Крючкова, что тем не менее не стало препятствием для его высокого назначения. Например, Шебаршин поддерживал идею Калугина (тогда инициативы предателя многие принимали за чистую монету) о департизации и деполитизации КГБ.
Выступал Шебаршин и за выделение разведки в самостоятельную структуру, независимую от Комитета госбезопасности. Мотивировал он эту идею спецификой разведывательно-оперативной деятельности, удалённостью объектов разведки от Центра, а главное — её непричастностью (по мнению Шебаршина) к «репрессивной деятельности органов госбезопасности» в 1930-е годы. Выведя разведку из системы правоохранительных органов, к которой относился КГБ, считал он, можно было оградить её от оголтелой критики правых сил в настоящем и будущем.
Это предложение Шебаршина обсуждалось летом 1989 года на заседании Коллегии КГБ СССР, но оно было отвергнуто подавляющим большинством членов руководящего органа Комитета госбезопасности. Успехи в борьбе с противником будут гораздо эффективнее, — подчёркивалось на Коллегии, — если все оперативные, чекистские силы собраны в один кулак, если работа идёт в едином сплочённом коллективе профессионалов-единомышленников. При этом значительно экономятся и финансовые ресурсы.
Добавим также, что дискуссии в КГБ по этому вопросу для «правых сил» не были большим секретом. Более того, они их подогревали со стороны, так как вполне обоснованно считали, что выделение разведки в самостоятельную организацию может стать крупным шагом на пути к развалу всего КГБ, что было их «голубой мечтой». Естественно, Крючков это прекрасно сознавал. Понимал он и то, к чему может привести деполитизация важнейшего политического инструмента государства. Кстати, основная линия внешней разведки КГБ так и называлась: «ПР» — политическая разведка.
Напрашивается вопрос: правильно ли поступил Крючков, назначив начальником ПГУ человека, чьи взгляды противоречили его убеждениям? Одни говорят, такое кадровое решение делает ему честь, другие полагают, что он совершил серьёзную ошибку. Впрочем, читатель вправе сам делать выводы…
В кадровой политике Крючков руководствовался одним важным принципом: главный источник кадрового пополнения ПГУ — территориальные органы госбезопасности, в первую очередь управления КГБ союзных республик, в составе которых, наряду с Московским и Ленинградским управлениями, действовали собственные подразделения внешней разведки. Территориальные органы стали и школой, и своеобразным фильтром для многих сотрудников Центра и зарубежных резидентур. Такому принципу подбора кадров он не изменил и на посту председателя КГБ, справедливо полагая, что работа «на земле» является важным фактором проверки профессиональной годности человека и правильного формирования его мировоззрения.
Как убеждённый коммунист, Крючков в своей работе опирался на партийную организацию. И это была не просто дань времени — за этим стояла его вера в широкие возможности партийного коллектива, способного не только поддержать достойного человека, но и спросить, если потребуется, с коммуниста любого ранга за отношение к порученному ему делу. А то, что партийная организация представляет реальную силу, он понял ещё в военные и первые послевоенные годы в Сталинграде, сначала — восстанавливая родной город, затем — очищая его от преступных элементов.
Партийная организация центрального аппарата наряду с Коллегией Комитета госбезопасности являлась важным рычагом развития коллегиальных начал в работе Комитета, осуществления контроля за деятельностью председателя и других его руководителей, предупреждения с их стороны нарушений социалистической законности, субъективизма, принятия неправомерных решений.
Следует обратить внимание, что мы ведём речь о роли в партийной жизни важнейшего звена КПСС — первичной партийной организации. Даже в 1980-е годы, когда деятельность верхушки партии и партийной номенклатуры на местах выхолащивалась, а порой и приобретала характер, чуждый самому смыслу существования КПСС, вступала в конфликт с настроениями основной массы членов партии, противоречила интересам советского народа, большинство первичных парторганизаций не сложило оружия, проявляло верность своему предназначению.
Вот почему Крючков был убеждённым противником идеи департизации органов госбезопасности, разговоры о которой стали подниматься в Комитете в конце 1980-х годов. Как и везде в стране, нашлись в КГБ и искренние поклонники этой идеи, и те, кто пытался подстроиться под веяния времени, руководствуясь карьерными соображениями. События августа 1991 года прояснили позиции большинства из них. При этом отметим, что Крючков задолго до этих событий уже чётко представлял, кому из руководящего состава Комитета можно доверять, кого можно привлечь к подготовке ГКЧП и кого не следует посвящать в замыслы по спасению Советского Союза.
Огромное уважение у сотрудников вызывала колоссальная работоспособность Крючкова. Секрет прост — жёсткий распорядок дня и систематические, без каких-либо послаблений, занятия физкультурой. В семье, например, шутили, что по отцу можно сверять часы — настолько верен был Владимир Александрович раз и навсегда установленному режиму. Об этом свидетельствуют и воспоминания В. Ф. Грушко:
«Каждое утро он просыпался ровно в 6.20 и в течение часа делал зарядку по программе, которую разработал сам. Ровно в 9.00 он был на рабочем месте. Напряжённый рабочий день обыкновенно заканчивался в 9—10 часов вечера. Он работал и по субботам, а воскресный выходной можно было назвать таковым лишь условно, потому что Крючков постоянно находился на связи и был доступен в любое время дня и ночи. Для личного состава разведки вообще характерен высокий уровень готовности, собранности, мобильности и подтянутости, поскольку тот или иной руководящий или обычный работник может потребоваться в любую минуту…
Насколько это было возможно, начальник разведки обедал в общей столовой вместе со своими первыми заместителями ровно в половине второго. Это позволяло попутно поговорить о текущих делах. Если он выезжал в Центр или принимал кого-то, то неизменно звонил и предупреждал нас, чтобы не ждали. Раз в неделю, как правило, в субботу вечером, он любил ходить в баню там же, в Ясеневе. Иногда мы составляли ему компанию».
Добавим, что держать себя в форме с раннего утра и до позднего вечера Владимиру Александровичу помогал дневной тридцатиминутный сон — с 12.30 до 13.00. В распорядок дня входили обязательные утренние пробежки и гимнастика, в свободное время он совершал длительные, до 10–15 километров, прогулки, зимой очень любил беговые лыжи, старался как можно чаще посещать бассейн.
По сути дела, это были не просто распорядок работы и отдых, а целая система обеспечения жизнедеятельности, позволявшая не только выдерживать тяжёлые физические, интеллектуальные и психические нагрузки, но и сохранять ясный и проницательный ум. Владимир Александрович ко всему подходил продуманно и основательно. С. В. Крючков утверждает, что не видел у отца ни одного спонтанного поступка, вся его жизнь подчинялась заранее поставленным и тщательно спланированным целям.
