Владимир Александрович обстановку в стране, сложившуюся к августу 1991 года, характеризует в своих воспоминаниях довольно лаконично, но предельно ясно:

«Конституция СССР, конституции союзных республик были отброшены в сторону как ненужный хлам, в стране наступил хаос и беспредел. Между Центром и союзными республиками воцарилась атмосфера раздоров и противостояния.

Попытки с помощью «демократических», популистских заявлений исправить положение, напротив, лишь ухудшали его. Разрушительные силы делали своё дело: держава катилась в пропасть. Во многих районах страны возникла обстановка морально-психологического террора.

Любой голос в защиту институтов советской власти — легитимной, конституционной — встречал град нападок. Огульно охаивалось всё: история, настоящее, а будущее в условиях советской власти рисовалось как мрачная перспектива».

К июлю 1991 года был готов проект нового Союзного договора, в основном одобренный Верховным Советом СССР. Но окончательная его доработка осуществлялась келейно, за закрытыми дверями. Своё заключение по этому документу дали три большие группы квалифицированных юристов, каждая из которых работала самостоятельно.

23 июля на совещании новоогарёвской группы в соответствии с принятым ранее решением Верховного Совета СССР было решено договор доработать и провести его подписание в сентябре — октябре, после обсуждения и утверждения текста Съездом народных депутатов СССР. Однако 29–30 июля на закрытой встрече в Ново-Огарёве Горбачёв, Ельцин и Назарбаев решили подписать новый договор 20 августа без его предварительного обсуждения и одобрения на Съезде народных депутатов СССР.

Центральным союзным органам, в соответствии с последним вариантом договора, отводилась чисто символическая роль. Их функции сводились к тому, чтобы в основном координировать деятельность республиканских органов. В соответствии с «Основными принципами» этого документа каждая союзная республика получала статус «суверенного государства», а обновлённый Союз наделялся правом осуществлять государственную власть лишь «в пределах полномочий, которыми его добровольно наделяют участники договора».

Провозглашение Союза «федеративным» государством никого не могло ввести в заблуждение, поскольку «государства, образующие Союз», имели право «на самостоятельное решение всех вопросов своего развития».

Показательным был подход авторов договора к решению наиболее принципиального вопроса — о бюджетно-финансовой системе СССР. По свидетельству А. И. Лукьянова, Ельцин настоял на том, что вместо двухканальной бюджетной системы следует ввести одноканальную. Это означало, что все налоги будут поступать не в бюджет Союза с последующим распределением их по республикам, а в бюджеты республик, которые будут по своему усмотрению выделять средства лишь на поддержание сведённых до минимума функций общесоюзного государства.

Весь смысл договора окончательно проясняла статья 23: «Настоящий договор одобряется высшими органами государственной власти государств, образующих Союз, и вступает в силу с момента подписания их полномочными делегациями.

Для государств, его подписавших, с той же даты считается утратившим силу Договор об образовании Союза ССР 1922 года».

Как видим, о высших органах центральной власти здесь даже и не упоминается, всё было подготовлено к тому, чтобы Советский Союза с самого начала процедуры подписания прекратил своё существование, рассыпался как бы «автоматически». И такой план задумали осуществить, по сути дела, три человека, грубо поправ основные положения действующей Конституции СССР. Ведь даже название для нового государственного образования было придумано новое — Союз Советских Суверенных Республик (сравните с прежним названием и, как говорится, почувствуйте разницу).

На этой же встрече Горбачёва, Ельцина и Назарбаева обсуждался и широкий круг других вопросов, касавшийся участи Советского государства. В частности, планировалось прекратить деятельность союзных законодательных и исполнительных органов и заменить их новыми, лишёнными каких-либо серьёзных властных функций и полномочий. Под этим же углом зрения обсуждались даже кадровые вопросы.

Готовившийся в спешном порядке договор был результатом личных компромиссов Горбачёва с двумя республиканскими «вождями» в обход всех ранее принятых законным, демократическим путём решений и договорённостей. И пошёл он на сделку исключительно ради сохранения хотя бы какой-нибудь, пусть даже формальной власти, без которой он не мыслил своего существования.

И всё бы оставалось в тайне до 20 августа, если бы не утечка информации. 15 августа неожиданно для всех либеральные «Московские новости» опубликовали проект Союзного договора, который предстояло подписать через несколько дней. Причин для такой публикации, думается, было две. Во-первых, газета не упустила возможности преподнести публике сенсацию. А во-вторых, редакция, видно, не смогла сдержать радости по поводу скорой кончины СССР. Об этом свидетельствует и заголовок, под которым был опубликован подготовленный к подписанию договор: «Мы ещё не знаем, что надежда уже есть».

По информации Владимира Александровича, тех, кто готовил новый Союзный договор, его публикация привела в шок. Горбачёв звонил из Фороса, куда он накануне подписания договора отправился в отпуск, метал громы и молнии, требовал наказать виновных…

Надежда для одних оборачивалась драмой для других, для подавляющего большинства советских людей. Сидеть и ждать дальнейшего развития событий сложа руки было нельзя.

Был ли у Государственного комитета по чрезвычайному положению хоть какой-нибудь шанс сорвать преступные замыслы по уничтожению Союза? Наверное, был. Любопытно, что с самого начала выступления ГКЧП эти шансы просчитывало и ЦРУ. Обратимся к книге, написанной по американским источникам:

«ЦРУ, как обычно, перебирало варианты. Вероятность возвращения к доперестроечному режиму аналитики оценивали в 10 процентов; в 45 процентов — вероятность патовой ситуации в отношении демократов и сторонников жёсткой линии и в те же 45 процентов — вероятность поражения заговорщиков. Возможность успешного путча ЦРУ рассматривало с большим скепсисом… отчасти потому, что не удалось обнаружить признаков серьёзных приготовлений: переворот был затеян почти спонтанно»[181].

В документальном фильме «Владимир Крючков. Последний председатель», показанном осенью 2015 года по государственному телеканалу «Россия-1», на протяжении всей картины проводится мысль, что в случае победы ГКЧП в стране установилась бы диктатура, а на Крючкова была бы возложена роль диктатора. Мы далеки от мысли обвинять создателей фильма, по-своему стремившихся к объективности, в каком-либо сознательном навязывании зрителю традиционной, либеральной, трактовки событий августа 1991 года. Однако длительная и массированная обработка мозгов «демократическими» СМИ, до сих пор представляющими ГКЧП как «путч» или «заговор с целью государственного переворота», конечно же, не прошла даром.

Как мы уже упоминали, сигналом к решительным действиям стал обнародованный «Московскими новостями» проект Союзного договора, подготовленный втайне от общественности. Однако ГКЧП создавался не на пустом месте и имеет свою предысторию. 19 августа 2015 года в газете «Комсомольская правда» было опубликовано любопытное интервью А. Осипова с экс-послом США в СССР Джеком Мэтлоком под названием «О заговоре ГКЧП мы знали за два месяца до путча». На вопрос: «Как вы узнали о планах сместить Горбачёва?» — последовал такой ответ:

«В июне 1991 года я пригласил мэра Москвы Гавриила Попова на деловой обед. И он рассказал, что против Горбачёва готовится переворот и что он очень хотел бы, чтобы Ельцин, который в те дни находился в Вашингтоне, вернулся в Москву. Всё это происходило в формате обмена записками, мы боялись прослушки.

Я написал: «Я доложу, но кто всё это затеял?» Попов вывел ручкой четыре фамилии — Крючков, Павлов, Язов, Лукьянов».