Высказывается также версия, что Горбачёв с Яковлевым, решив перевести В. М. Чебрикова на работу в Секретариат ЦК КПСС, посчитали Крючкова «удобным» преемником, через которого нетрудно будет влиять на работу КГБ нужным им образом. Очевидно, дисциплину и исполнительность Владимира Александровича они приняли за покладистость, и, как мы увидим, оба крупно просчитались.
Мы же убеждены, что имеет право на жизнь совершенно иная версия, которая не раз подтверждалась ветеранами госбезопасности и другими людьми, хорошо знавшими Крючкова. Действительно, Яковлев искал с ним дружбу, даже одно время зачастил к нему в гости — в баню разведкомплекса в Ясеневе, но было это уже на завершающем этапе работы Владимира Александровича на посту начальника ПГУ, перед его назначением председателем КГБ. Яковлев напрашивался в друзья к Крючкову не случайно. Знал Александр Николаевич, что у него «рыльце в пушку», и понимал, что информация о его скрытой от общественности стороне жизни в любой момент может оказаться в КГБ. Ведь первые сигналы о «несанкционированных» связях Яковлева с американцами поступили в Комитет государственной безопасности ещё в 1960 году, после его стажировки в Колумбийском университете. Тогда с ним ограничились «воспитательной беседой»[144].
Не зря беспокоился Александр Николаевич!
Очевидно, по каким-то каналам он получал информацию, что в нашу разведку стали поступать касающиеся его тревожные сигналы. Неужели он полагал, что Крючков может его прикрыть? «Теоретически» это можно было допустить. Ведь передавая Крючкову дела в октябре 1988 года, Чебриков посоветовал ему проявлять осторожность во всём, что касается Яковлева, иначе «можно сломать шею».
К этому совету Крючков не прислушался. В 1990 году КГБ по линии разведки получил из разных надёжных источников очередную информацию в отношении Яковлева, из которой вытекало, что, по оценкам иностранных спецслужб, он занимает выгодные для Запада позиции и на него можно положиться. Соответствующему американскому представителю было поручено провести с Яковлевым беседу и заявить ему, что от него ждут большего.
Профессионалам хорошо известно, что подобного рода указания даются тем, кто уже согласился работать на спецслужбы, но не проявляет должной активности. Поэтому Крючков, предварительно посоветовавшись с заведующим Общим отделом ЦК КПСС В. И. Болдиным, поставил в известность о полученных сведениях Горбачёва.
Из воспоминаний Крючкова:
«Нужно было видеть состояние Михаила Сергеевича! Он был в полном смятении, никак не мог совладать со своими чувствами…
Горбачёв долго молча ходил по кабинету. «Неужели это Колумбийский университет, неужели это старое?!» — вдруг вырвалось у него (как видим, немало знал Михаил Сергеевич о своей «правой руке». — А. Ж.).
Спустя какое-то время Михаил Сергеевич взял себя в руки и, как всегда в таких случаях, начал искать не решение возникшей проблемы, а думать, как уйти от неё. «Возможно, с тех пор Яковлев вообще ничего для них не делал, — заглядывая мне в глаза, лепетал он, — сам видишь, они недовольны его работой, поэтому и хотят, чтобы он её активизировал!»
Видя всю нелепость таких рассуждений, он снова надолго замолчал, о чём-то напряжённо размышляя. «Слушай, — выпалил он вдруг с облегчением, — поговори сам напрямую с Яковлевым, посмотрим, что он тебе на это скажет».
Крючков вынужден был подчиниться — партийная и армейская дисциплина соблюдалась неукоснительно…
Яковлев, выслушав информацию Крючкова, потупил взор и погрузился в гробовое молчание-
Горбачёв своего согласия на дополнительное расследование не дал…
Нетрудно представить, какую истерику в «демократической» среде вызвала опубликованная Крючковым 13 февраля 1993 года в «Советской России» статья «Посол беды», в которой он подробно изложил историю с Яковлевым. Естественно, обвиняли его в наветах и клевете на своего духовного вождя. Тогда группа депутатов Государственной думы РФ обратилась в Генеральную прокуратуру с требованием начать расследование по этому вопросу. Но что можно было ожидать от этого ведомства, когда возглавлял его В. Г. Степанков, руководивший следствием по делу ГКЧП, одним из фигурантов которого был Крючков, и давно, несмотря на относительную молодость, научился в угоду вышестоящему руководству поворачивать закон «как дышло» (о чём разговор ещё будет)?
Дело было прекращено «из-за отсутствия состава преступления», однако утечка материалов в печать произошла. Из них стало ясно, что в ходе расследования начальник ПГУ Л. В. Шебаршин и заместитель начальника ПГУ Ю. И. Дроздов подтвердили, что в конце 1980-х годов в разведку действительно поступали сведения о недозволенных контактах Яковлева с представителями западных стран. Горбачёв, которого также допросили в прокуратуре, не отрицал, что Крючков ему докладывал о настораживающих сигналах в отношении Яковлева, однако, по его словам, «замысел Крючкова» состоял в том, чтобы «посеять недоверие к Яковлеву».
Добавим, что информацией по Яковлеву располагал и начальник Аналитического управления КГБ Н. С. Леонов, которому довелось готовить руководству Комитета подробную записку об антисоветской деятельности «архитектора» перестройки.
В ходе работы над настоящей книгой выяснился ещё один факт. Бывший сотрудник госбезопасности И. Н. Прелин, который к тому времени работал в Центре общественных связей, рассказал автору, что в феврале 1991 года во время служебной командировки в США также получил от своего агентурного источника информацию о предательстве Яковлева. Сведения были весьма убедительными и подтверждались соответствующей аудиокассетой. Прелин, как положено, о состоявшейся встрече с агентом доложил по команде. Однако опытный контрразведчик нашей американской резидентуры посоветовал ему не лезть в эту историю: слишком велико было опасение, что все члены руководящей верхушки, включая Крючкова, повязаны круговой порукой. Позднее выяснилось, что Владимир Александрович получил информацию, добытую Прелиным, своевременно.
Надо сказать, что в опасениях старшего товарища Прелина из контрразведки не было ничего необычного. Немного позднее, уже в тревожные дни августа 1991 года, автор встречался с одним из своих близких знакомых — сотрудником ПГУ КГБ. На вопрос, как реагируют на выступление ГКЧП разведчики, ответ был такой: «Мы не будем вмешиваться — пусть сами разбираются!»
Стремление дистанцироваться от того, что происходило в верхних эшелонах власти в начале 1990-х годов, было свойственно не только сотрудникам влиятельных и компетентных учреждений, но и широким массам населения. Люди не без оснований беспокоились, что в условиях противостояния непримиримых политических сил они могут оказаться «крайними» — лишь средством для достижения тех или иных целей, далёких от интересов народа.
И такие настроения после поражения ГКЧП в августе 1991 года и последующего распада СССР только усиливались. Показательны в этом отношении события осени 1993 года, когда был нанесён окончательный удар по советской власти. Руководитель общественно-политического движения «Трудовая России» В. И. Анпилов — в то время один из наиболее честных и авторитетных среди трудящихся Москвы лидеров — в своих воспоминаниях описывает, как он пытался убедить рабочих крупнейших заводов столицы — ЗИЛа, АЗЛК, «Серп и Молот» — поддержать тех, кто вышел на улицы, чтобы воспрепятствовать ельцинскому антиконституционному перевороту. «На наши призывы объявить забастовку, прийти поддержать Верховный Совет, — вспоминает Анпилов, — рабочие ЗИЛа отвечали руганью: «Ельцин, Гайдар, Руцкой, Хасбулатов — какая разница?! Они дерутся за власть, а нам кровь за них проливать? Пошли они все…»[145].
То, что придётся столкнуться с подобной, вполне прогнозируемой реакцией, здоровой части руководства государства, компартии, провозглашавшей превыше всех своих целей интересы народа, нужно было понять значительно раньше, а не в 1991–1993 годах, когда трагедия страны уже перешла в свою завершающую фазу. И действовать адекватно обстановке, а не плестись на поводу у псевдодемократов…
