Мужик сжал кулаки и с трудом сдерживаемой яростью заскрежетал зубами:
— Так скажи ты мне, мой государь. Скажи мне, старому увальню, что значит ваша «справедливость»? Что значит «виновные»? Что значит «униженные и оскорблённые»? Чем это измеряется? Кого этими определениями можно обозвать? Почему я, деревенщина, еле читать умеющая, понимаю, что законы — это жёсткая конкретика, а ваша вся из себя такая правильная и справедливая королевишна — нет?! Чем она руководствовалась, когда писала это красивую бредятину? «Накалякую что-нить, а они там сами разберутся» — так что-ли?
— Вы говорите о моей жене, попрошу вас…
— А ты мне рот не затыка-ай, братец! Не заслужил ты уважения в моих глазах, уж извини! Я, возможно, тоже унижен и несусветно оскорблён вами, кретинами! Хотя, какая, чёрт подери, разница? О чём нам с тобой говорить? Всё равно вы ничего не поменяете. Так и будете сидеть в своём розовом замке… А меня рано или поздно обобрут окончательно, да прямо под крыльцом закопают… Две недели назад уже попытались, как видите. Ворвалась эта пьяная орава посреди ночи: «Жрать давай! Жрать давай! Убьём! За нами королева!» — орут. В хранилище пытались прорваться. Я, естественно, сразу в драку, за нож чуть не взялся, да куда там? И вдруг мальчонка прямо с лестницы спрыгивает и на этих всех с факелом из ручки от швабры несётся. Да с такими дикими глазищами… Там аж здоровые мужики к выходу попятились… В общем — всех прогнал. Пропал бы я без него. Берегите ребятёнка, не обижайте понапрасну.
— Господин, вы, если хотите, можете претендовать на компенсацию за счёт потери работ…
— Не-не-не-не-не! — Хозяин аж подскочил с места и, замотав головой, приблизил ладонь ко рту Орландо, как бы говоря: «Молчи!». — Вы что, до сих пор не поняли? Да они-ж меня тогда точно порвут! Да и куда я эти деньги дену по-вашему? Знаете, для меня лучшей компенсацией будет, если вы к моим словам прислушаетесь и за ум возьметесь, друг мой. Поразмыслите над этим.
— Х-Хорошо, господин. До свидания.
Всю дорогу Агний сидел тихо и отсутствующим взглядом глядел в окно чудо-машины. На все вопросы, что должны были его разговорить, мальчик отвечал односложно и без особого энтузиазма. Думал он в то время совершенно о другом.
За то время, как бывший раб покинул столицу и ушёл в «свободное плавание», многое внутри него перевернулось и безвозвратно изменилось. Одним из самых ощутимых изменений являлось то, что мальчик стал видеть сны. Нет, он и до этого их видел, но прежде они представляли из себя бесформенное скопление цветов и звуков, не оставлявших после себя никакого послевкусия. Но всё изменилось. Причём крупно.
Тем не менее, сны снами, но вот совсем недавно мальчику приснилось нечто такое, что заняло мысли мальчика на долгие недели вперёд. Это подкреплялось ещё и тем, что Агний каким-то подсознательным чувством ощущал, что в сне этом есть что-то важное, в чём надо разобраться.
А выглядело сновидение следующим образом:
Агний сидел в концертном зале. Большо-о-ом таком, с тысячей мест для зрителей, огромной сценой и высокими алыми стенами ширм, которые с исчезновением света в помещении раздвинулись в стороны, приглашая зрителей в волшебный мир, скрывавшийся за ними. И Агний вошел в него. Своими ногами. Медленно встал с сидения и, сам не зная зачем, взобрался на сцену и оказался перед невысокими распахнутыми воротами некого каменного строения, находившегося в густых джунглях. Мальчик уж было хотел приблизиться к чернеющему проёму, в котором можно было различить ведущие наверх ступеньки, как вдруг чуть не попал под колёса длинной вереницы сцепленных между собой и идущих друг за другом огромных цирковых вагончиков, покрытых облупленной краской. На месте кучера главенствующего вагончика, подёргивая поводья хиленького ослика, как-то умудрявшегося тащить всю эту икебану, сидели две мелкие уродливые марионетки Алисы и Орландо, неестественно большие головы которых представляли из себя распиленные на две половины деревянные шары. Верхняя половина каждое мгновение почти до предела откидывалась назад, словно бы кукла распахивала рот, слышался громкий, визгливый смех и задорное напевание: «Жизнь прошла наша не зря, вешаем нынче царя!».
В следовавших далее вагончиках за огромной толстой решёткой сидели гигантские хищные растения, своим видом напоминавшие диких зверей, наполовину сделанных из металла. А в замыкающем, свесив ноги вниз и высунув из-за железных прутьев так же непропорционально большую голову, сидел Бальтазар, своим обвисшим лицом, на котором отображалась вся вселенская безнадёга, напоминавший собаку породы мастифа.
Как только шум колёс и счастливые крики утихли, Агний наконец-то смог войти в здание, подняться по лестнице и очутиться в необычайно светлой, хоть и маленькой комнатке. За небольшим окном на детской площадке играли дети, солнечные зайчики бегали по белым стенам и по яркой зелени молодых деревьев, на которых росли большие, сочные плоды, похожие на крупные персики. Эти деревья имели особое значение во сне мальчика, так как в последнем Бальтазар не машины изобретал, а выращивал доселе невиданные растения, и эти деревца были его главным творением. Всё дело было в плодах. Съешь один — и будет тебе великое счастье.
На стоявшем в том же помещении, кроме многочисленных бумаг и книг, мальчик смог обнаружить дневник создателя всей здешней зелёной благодати.
Гулким, беспорядочным эхом голоса Бальтазара отдавались читаемые мальчиком за мгновения и совершенно не запоминаемые страницы в дневника. Хотя, скорее, это был даже не дневник, а огромное послание ему, Агнию, в котором явственно выделялась повторяемая много-много раз фраза: «Всё, что я делал, было ради тебя», а также множество её перефразированных вариаций.
Когда лохматый беспризорник уже почти дошёл до конца, прямо на книгу упал большой спелый плод, тут же расколовшийся от удара об твёрдую поверхность и забрызгавший страницы густым, ароматным соком красивого красно-оранжевого цвета. Из образовавшейся в яркой кожурке трещины торчала маленькая записочка, на которой были уже знакомым почерком выведены слова:
«И будь уверен, сладких плодов ты ещё наешься!»
Казалось бы — сон, как сон. Обычный отрок подпитанного последними событиями, мыслями и размышлениями подсознания. Однако Агнию никак не давала покоя именно та самая пульсирующая фраза: «Я всё делал ради тебя». Уж очень красочно и самобытно она и её «ответвления» отпечатались в его мозгу. Это чувство будет хорошо понятно людям с развитым ассоциативным мышлением, так как у них у каждого слова есть свой цвет, свой звук, свой вкус, свой ритм, своё движение… И это на первый взгляд бессмысленное предложение задело определённые, ни с чем не переплетающиеся струны в мозгу мальчика, и последний был уверен в том, что он наконец-то поймёт смысл всего этого, когда эти же струны будут тронуты вновь.
Они приехали, Агния встретили, накормили, комнату выделили и всю оставшуюся часть дня чуть ли не на руках носили. Малец, в свою очередь, не стремился во всех красках показывать своё недовольство, но его напряженный взгляд в пол и полная апатия в голосе явственно намекали окружающим, что здесь его ничего не держит и он в любой момент готов свернуться и уйти, забыв обо всех участниках его недавнего приключения, как о страшном сне. Захватив при этом, разумеется, заветный бутылёк, который у мальчика пару раз в наглую пытались вытащить прямо из кармана. Подойдут, зададут какой-нибудь бессмысленный вопрос, усыпят на секунду бдительность, а тем временем какой-нибудь другой человек со спины подойдёт и уже тянет свои лапы к выпирающему еле заметным бугорком сосуду, как вдруг получает от Агния не слабый удар по руки. А потом ещё, самое главное, стоят, с ноги на ногу переминаются и улыбаются во всю мосю, будто перед ними всё тот же самый маленький идиот, за которого они некогда считали бывшего раба, который ничего не понимает и за кусок хлеба готов хоть с крыши спрыгнуть.
Держать оборону мальчику удавалось до глубокой ночи. Даже в самый дремучий час Агний, свернувшись калачиком, в середине которого был плотно зажат меж цепких пальцев бутылёк, боялся заснуть. И не заснул, если бы ему под загороженную всем, что только попалось в комнате, дверь в один момент не прыснули какую-то зловонную дрянь, из-за которой тут же голова налилась свинцом, веки резко потяжелели, мысли помутились и в конце-концов преданный хранитель маленькой стекляшки благополучно улетел в самые недра царства снов, где пребывал аж до полудня.
