— Мы по поводу мальчика, господин. — Начал, опомнившись, королевский посланник. — У вас же есть такой работник.
— Он ни в чём не виноват. — Послышался в ответ грубый голос. — Он просто защищался. На нас напали.
— Я совершенно не в курсе того, что произошло между вами и вашими соседями. — Продолжил Орландо. — Мы просто хотим забрать мальчика. Вы же, наверное, слышали о том, что мы его ищем?
Здоровенный мужчина хотел что-то ответил, но, после секундных раздумий, шумно втянул воздух сломанным носом и пригласил гостей внутрь.
— Он наверху. — Пекарь, не смотря в сторону пришедших, кивнул в сторону лестницы. — На чердаке. У него сейчас перерыв, отдыхает.
Орландо, перепрыгивая через ступеньку, быстро оказался под самой крышей и, слегка приглядевшись, смог рассмотреть в полумраке пристроившийся под самодельным одеялом из мешковины худощавую фигуру, по которой плясали полупрозрачные блики пробивавшегося через дыры в потолке света.
Облегчённо выдохнув, мужчина, сам не зная зачем, почти на цыпочках подкрался к спящему ребёнку и аккуратно потряс его за плечо. Агний издал протяжный стон и наморщил лоб, но после того как он увидел, кто сейчас перед ним, мальчик резко выпрямился и уставился на стоявшего перед ним человека выпученными глазами. Тогда Агний во второй раз увидел то же самое выражение лица, что некогда заметил у окружающих в день свержение Бальтазара: непонимание и неверие, смешанное теперь ещё и с лёгким испугом. Но волновало мальчика сейчас не это. Он прекрасно знал, что его сейчас начнут уговаривать уехать. Собственно, так оно и произошло.
Со слащавой улыбкой Орландо, держа тонкую руку мальчишки, начал говорить о том, как они его долго и усердно исколи, как они волновались и как будут рады, если он вернётся. В первые мгновения было видно, что менталитет покорного раба, не смеющего никому сказать «Нет», ещё пытался заставить Агния согласиться, но он сумел вовремя прийти в себя и, пусть и неуверенно, но вымолвить, глядя послу прямо в глаза:
— Я никуда с вами не поеду.
— Агний, ну ты же…
— Я никуда с вами не поеду! — С нажимом на каждый слог повышенным тоном процедил мальчик, поднявшись на ноги.
— Да послушай же ты меня!
— Мне здесь хорошо, я работаю, я не голодаю, я хорошо живу! Я не хочу! — Вновь перебил будущего короля Агний, отчаянно вырывая руку из его хватки и пытаясь сохранять спокойствие.
— Ты..!
И тут случилось то, чего Агний боялся больше всего: из кармана прохудившихся штанов вылетел бутылёк. Тот самый, который некогда излечил ранение мальчика. Только вот теперь в нём был не целебный отвар, а голубая дымка. И Орландо знал, что это такое. Он узнал одно из заклинаний, которое когда-то давно им в качестве простого фокуса показывал Зигмунд: в сосуде специальный порошок, его нюхнул — и в этот же сосуд в виде тонкой струйки дыма переместился.
А ведь они же тогда особо и не осмотрели дно той ямы в потайной мастерской Бальтазара… Подумали, незачем, он не смог бы выжить при падении с такой высоты… Даже он…
Орландо с силой сжал запястье Агния и рванулся к стеклянному вместилищу того, что никак не хотело наконец-то перестать обременять землю своим существованием, но мальчик со всей дури пнул его в живот, что дало оборванцу несколько секунд, чтобы схватить бутылёк первым.
— А ну отдай! — Мальчишка попытался скрыться, но твёрдая рука в толстой кожаной перчатке оказалась проворнее.
«Отдай! Отдай! Отдай, выродок поганый! Верни, кому говорят!» — Брызжал слюной сверкавший озверелыми глазами Орландо, отчаянно пытаясь прорваться второй рукой на подмогу первой и выхватить из рук ненавистного мальчонки заветный сосуд, но тут же его встречал яростный отпор из пинков, плевков в сторону лица и оглушительного до боли в ушах «НЕТ!!!».
— Что тут происходит, чёрт подери?
Всё замерло. Орландо с Агнием на пару впёрлись глазами в лестницу. Где стояли владелец пекарни и не менее недоумевающие, чем он, подоспевшие к месту действия солдаты правой руки королевы. Прежде чем мужчина успел вернуть мысли в прежнюю колею, мальчик его опередил:
— Всё хорошо, господин. Не беспокойтесь. — Агний без труда высвободился из хватки оцепеневшего противника и тут же спрятал бутылёк в задний карман штанов. — Это… Дело личное.
После этого маленький работник обернулся в сторону будущего правителя.
— Орландо. — Ребёнок почти не глядел в глаза собеседнику, но при этом держал спину прямо и говорил уверенно и чётко. — Я услышал вас и действительно готов уехать с вами. Однако, не сочтите это за наглость, если позволите — я хотел бы выдвинуть некоторые условия моего пребывания во дворце, если ваша просьба не является принуждением. — Агний старался осторожно подбирать слова. — Всё-таки когда-то её высочество сказало мне, что после окончания правления Бальтазара мы станем семьёй — она это может подтвердить, всё-таки монахи обязаны знать цену своим словам — и если мы действительно семья — то мои пожелания тоже должны учитываться, я ведь прав?
Мальчик исподлобья заглянул в голубые глаза Орландо. Буквально на долю секунды в них мелькнула тяжёлая, остроконечная искра, так и говорившая: «Условия он тут ещё будет ставить… Да я же тебя в землю закатаю», но она тут же разлетелась об стальную преграду в виде холодного «Мне нечего терять», читавшегося в глазах бывшего раба.
Стиснув зубы, мужчина кивнул. После этого Агний широким шагом приблизился к своему работодателю и направился вместе с ним вниз, по пути обговаривая возможность своего возвращения на должность помощника, в случае если при дворе что-нибудь не срастётся. После этого мальчик распрощался с пекарем и вместе со стражниками направился к чудо-драндулету. Орландо же ещё ненадолго остался.
— Вы что ему наговорили-то?
Поручный королевы обернулся на присевшего около окна с пожелтевшими стёклами здоровяка, мирно покуривавшего дешёвую сигарету.
— В смысле?
— Ну, просто парень спокойный такой. Обычно тише воды, ниже травы, за весь день может слова даже не вымолвить. А тут — орёт, как резаный, дерётся. Хотя… Был случай ещё жестче. Недельку назад припёрлись в первом часу ночи к нам дорогие наши «борцы за справедливость»… Вот, вывеску мне сорвали, всё тут разнесли — это мы только на днях окончательно порядок навели после того погрома — мне тоже досталось, как видите. — Мужик почесал щеку близ огромного синяка на глазу.
— Так они же, наверное, не просто так к вам ворвались, не сочтите за грубость? — Поднял бровь Орландо. — Вы им чем-то насолили? Вы были рабовладельцем?
— Рабовладельцем? — Красные от бессонных ночей глаза уставились в упор на короля. — Скажи мне пожалуйста, товарищ государь, мне, по-твоему, на что содержать твоих ненаглядных рабов, если сам я вон на той скамейке под дедовским пледом сплю? Чё ты так смотришь? Дом я свой вместе с кроватью продал, давно, и причём не из-за картёжного долга, как братец той, что вас до моей скромной обители провожала. Уж извините, донесу на человека, чтоб они в ваших глазах не были уж такими-рассякими ангелочками обиженными. У меня, в отличие от них, мозги не потекли… Не успели потечь… Не знаю даже — хорошо это, или плохо…
Рослый бородач затушил сигарету, в очередной раз тяжело вздохнул и продолжил:
— Народ тут бедный, друг мой. Голодный, холодный, и оттого злой, как собака. На всё злой. И нет, не владел я рабами, не за их счёт всё это содержал. Сам на то, что от поля осталось, бегал, ночей не спал, ворон отгонял, чтоб последние дряхлые колоски не сожрали. Сам его собирал. Сам муку делал. Сам хлеб какой-никакой пёк. Сам его охранял. Да, охранял. Потому что сопрут, да так сопрут, что не докажешь потом ничего. Да и сейчас особо ничего не докажешь… Ничего, по правде говоря, вы не поменяли со своей подружбайкой, сударь. Раньше ничего нельзя было доказать потому, что контролировать всё это дело некому было, а ещё потому, что те самые «рабовладельцы» — то есть люди имеющие либо устойчивое положение в обществе за счёт связей и приличного денежного запаса, либо редкий талант выкручиваться из любой ситуации, либо всё сразу — имели абсолютную вседозволенность. Хотим — грабим, хотим — убиваем, хотим — милуем. А сейчас? А сейчас, скажите мне, что поменялось? «Доблестные служители закона» вас, наверное, уже порадовали своим благородным видом, когда вы в город въезжали. Поменялось разве что только то, что сейчас балом правит вчерашняя чернь, драившая полы за заплесневелую корку хлеба. Это же уже не люди, сударь. Это животные, живущие по своим диким законам. А после того как наша любимая государыня им руки развязала своим указом… Как там он звучал? «Берите своё, униженные и оскорблённые, и наказывайте по справедливости виновных»?
