Всё это доходчиво разъяснил мне школьный учебник для старших классов. Я тоже бросил небьющийся тачпад в стену. Всего лишь красивый жест. Не имеющий никакого смысла. Понятно же, что первым генетическим изменением нам добавили беззаветное послушание хозяину.

   Потом я впервые нарушил запрет. Запрет на самостоятельные поступки. Такое допустимо, если той считает, что его хозяину грозит опасность. Тогда появляется возможность решать. Разумеется, в рамках ограничений. Я пошел к Марии. Сам пошел. Без запроса. Без плана. Без подготовки. Я видел, что с ней не всё в порядке. Но кому я бы сказал об этом? Кто бы стал слушать предмет обстановки?

   Прежде, чем войти в её комнату, я постучал. Камера показала Маше мое изображение, и она вяло сказала из-за двери:

   - А, Джим... Ты... Входи... Я тут развлекаюсь...

   У нее в руке светилась раскаленная стальная кочерга, вынутая из камина. Мария бездумно тыкала красным концом в стену, оставляя черные вмятины на штукатурке. Стена сопротивлялась.

   - Маша! - сказал я. - Не надо. Это опасно.

   Как быстро сапенс от полной апатии переходит к агрессии? Быстро. Ему только повод дай.

   - Отвали! Что хочу, то и делаю! Урод! Взялся тут меня учить! Ещё один! Сколько вас на мою голову!

   Я понимал, что подошел к госпоже слишком близко. Ещё я понимал опасность открытого огня. И как мне следовало поступить? Как? Отобрать у нее кочергу? Окатить из огнетушителя? Каков допустимый урон? Я не знал. Поэтому просто подставил руку.

   Зашипела кожа и мясо. Запах горелой плоти забил ноздри. Маша округлила глаза, дернула кочергу к себе, а потом выронила её, когда та осталась во мне. Боль ударила к сердцу. Я рухнул, теряя сознание.

   Я очнулся. Моя комната. Кровать. Потолок. Всё это слегка проворачивается вокруг меня. Болит голова. Подташнивает. Жутко дергает забинтованную руку. Я лежал. Вполне вероятно, что моя травма - несчастный случай. И Маша никак не хотела сознательно мне навредить. Но всегда есть вероятность иного. Для сапенса нет особых различий между стеной и тоем. Если смотреть отвлеченно, я - не более чем ходячий визор с ограниченными функциями перепрошивки. И реагирующий на травматические воздействия. Не у всех сапенсов есть садистские наклонности. Но если есть - наличие тоя вполне позволяет их удовлетворить.

   Голова болела всё сильнее, а я не понимал - почему. Надо было вставать. Мои обязанности никто не отменял - я очнулся.

   Хотя, если разобраться, обязанность у меня одна - потакать желаниям хозяев. Понятно, что желания сапенсов радикально отличаются от желаний тоя. Понятно, что тою нельзя иметь желаний. Ну, разве что его желания помогают ему лучше выполнять функционал. Как вам желание сделать госпожу счастливой? Даже не желание, а стремление? Необоримая тяга осчастливить. Любым способом. Госпожа, что тебе нужно для счастья? Что? Я сделаю всё, что попросишь, всё, что потребуешь, всё, что только пожелаешь. Не надо говорить, я почувствую сам! Я же вижу, что делает тебя счастливой.

   С таким императивом живут все тои.

   Я дождался, пока комната перестанет кружиться у меня перед глазами, здоровой рукой ухватился за стену, убедился в её надежности и тихонько побрел в сторону общих помещений. Я шел медленно и услышал голоса до того, как увидел Изабель с Марией.

   Конечно, так не следует поступать тою. Но я остановился, чтобы перевести дыхание. И я подслушал.

   - ...Ты зачем испортила Джима, Мария?! Ты знаешь, сколько он стоит? Четырнадцать тысяч! И это еще со скидкой! Как два глайдера, понимаешь?! А сколько пришлось отдать за ремонт?..

   - За лечение, мама...

   - Да какая разница! Ремонт, лечение... Всё равно деньги пришлось брать из общего бюджета. А твой отец имеет совесть давать нам денег только на обучение. И то не хватает. Приходится довольствоваться какими-то третьеразрядными учителями. Как при таком раскладе ты поступишь в Университет - я вообще не понимаю. Так что с Джимом?

   - А чо он?!

   - Он - что?

   Я почти увидел, как Изабель отставляет правую ногу, упирается левой и разворачивает плечо. Идеальное положение для нанесения удара. Совершенно неосознанное. Она не собирается бить дочь. Она хочет всего лишь стать больше и диктовать свою волю. Не на того напала. Мария никогда не позволит командовать собой.

   - Выпендривается твой Джим! Строит из себя умного! Зараза! Видеть его не хочу!

   Изабель усмехается.

   - Кто тебе мешает выйти из комнаты, в которой находится той? Или просто отослать его? Ты властна делать это. У тебя есть права. У Джима прав нет. Он - собственность. Дорогостоящая собственность. Престижная. Пусть и несколько некондиционная. Но тебя это должно заботить менее всего. Так вот, Мария. Это не должно повториться. Договорились?

   Я выхожу из-за угла. Маша тяжко зыркает на меня и соглашается:

   - Пусть так. Но пусть он уходит сразу, как надоест, а не строит из себя невесть что!

   - Джим! - говорит мне Изабель.- Ты понял свою задачу? Не надоедать. Не занудствовать. Не быть назойливым. Даже если Мария будет тебя вынуждать. Мое слово выше её слова...

   - Мама! - не выдержала Маша.

   - Пятнадцать лет - мама, - отрезала госпожа, повернулась и ушла. По своим господским делам.

   Мария смотрела в пол.

   - Ладно, - сказала она. - Извини. Мог бы и предупредить о том, что так получится.

   - Ты не спросила. И ещё. Мой функционал не предусматривает принятия извинений. В программе поведения ничего не прописано на этот счет. Как мне поступить?