– А я Вит, Виктор. Хочешь джин с тоником? Оливку в бокал не предложу, есть обычный, очаковский. Только тёплый уже.
– Ужас как много пьют в Москве, – ухмыльнулась я, принимая маленькую синюю баночку. – Ещё ни вечера без пива, сидра или джин-тоника.
– Это анестезия от жизни, – высокопарно возгласил Вит.
Мы перешли в тень какого-то закрытого киоска и устроились на бордюре, среди мусора, окурков и мятых пивных банок, которые безуспешно выгребал маленький дворник в оранжевом жилете. Успели дважды покурить (похоже, пора покупать свою пачку!), поговорили о музыке и стихах – как ещё узнать своего в этом мире, как не перетерев все нежнейшие переливы настроений в новом альбоме «Калинова моста»? Оказалось, что Вит знает про Рэйнбоу и не раз там бывал:
– Это как раз для тебя место! Обязательно поезжай, не пожалеешь! Я в этом году пропущу, здоровье шалит, в гематологию того и гляди законопатят на месяц…
– Ага, распиваем! Пройдёмте, гражданочка!
Алекс, незаметно подошедший от метро, цапнул меня за локоть, изображая строгого товарища милиционера. Рядом стояла и хохотала высокая брюнетка, настоящая валькирия, широкоплечая, сероглазая, в простой белой майке, открывающей рельефные загорелые руки.
– Ну ничего себе совпаденьице! Я Инна, ты Женя, да? А это Вит, мой муж.
Алекс и Вит пожали руки.
– Представляешь, вот только познакомились!
– И уже распиваете? – прищурился Алекс. – Инна – моя однокурсница. Поступил! Ну и ты конечно, да? Когда у тебя заселение? У нас 25-го. Дядька, козлина, что-то передумал, чтоб я у него жил. Попросил сегодня общагу. Да и с универом рядом…
– Саш… я что-то перенервничала, – у меня моментально потекли слёзы, в горле застрял колючий бумажный комок.
– Ну что, ну что ты, маленькая… Всё хорошо, без крыши над головой не останемся, всё образуется. Давай сегодня отдыхать. Не надо пьяных слёз, – строго погрозил он пальцем, вытянул из моей ослабшей руки полупустую баночку, допил одним глотком и, смяв, швырнул в урну. – Ну что, ребят, пройдёмся туда-обратно по Арбату?
***
Обратный поезд уходил рано утром. Мы заняли места в конце плацкартного вагона, внезапно назначенного общим – а значит, на каждом сиденье будут ехать как минимум двое, как в электричке. Алекс стратегически закинул рюкзак на верхнюю полку, чтобы забраться спать. Мимо в утреннем мареве плыли платформы: Калитники, Текстильщики… Перерва… Царицыно. Невыспавшиеся дачники с вёдрами и корзинами смотрели вслед поезду. Я прижималась лбом к холодному стеклу, дышала на него. Выводила пальцем затейливые вензеля.
– У меня такое ощущение, что за меня ты вообще ни капельки не рада, – приглушённым голосом говорил Алекс. – Ну и что, что ты не поступила? Это же МГУ, не пед, что ты хотела. Ты думаешь о нашем будущем? Что значит «подала на заочку для подстраховки», а? Чего ты вдруг забоялась уезжать? В Орле же трясина, трясина, Жень, западня. Ну нахрена тебе филфак сраный? Зарплаточка учительская из бюджета, школа малокомплектная деревенская? Послушай взрослого умного человека. Тебя же даже в вашу областную газету в штат не берут, – ударил по больному Алекс. – Там партийные морды с шестидесятых сидят, левой ногой о высоких урожаях из года в год переписывают. А если возьмут, то только чтоб за жопу хватать. Ты наивная, Жень, невероятно. Ты ничего не изменишь там.
Я крутила в пальцах чёрную фенечку и смотрела на свои уродские отросшие ногти с чёрной траурной каёмкой. Надо руки помыть, что ли…
– Все люди делятся на две категории: терпилы и бойцы. Терпилы довольствуются тем, что дают в родном болоте, – Алекс снова сел на любимого конька. – А если я не хочу воевать, хочу плыть по течению и смотреть на облака?..
– …мы, Женя, должны зубами выгрызать своё. Не сдаваться. Мы же с тобой одни, одни против серой массы, разве нет? Решай сама, короче. Моё мнение ты знаешь. Я вижу два варианта. Первый – вали обратно в Орёл, учись в этом педе сраном. Ути-пути, ты же олимпиадница, гордость школы, Льва Толстого наизусть знаешь – все эту муть любят. Дальше вот что будет: знакомишься с Васей из Мухосранска, на втором курсе замуж, на третьем ребёночка, на четвёртом уже будешь картошку со свёкрами сажать и огурцы закатывать. И не мотай головой, я видел, так всегда бывает. А второй вариант, Женечка, это когда ты бросаешь всем этим обыкновенностям вызов и делаешь, как я говорю. Переезжаешь ко мне. Я выбью отдельную комнату в семейной общаге, на первое время. Дадут, куда денутся. Я тебя прокормлю. Захочешь – пойдёшь работать в нормальную редакцию какую-нибудь, вместе выберем. Мои предки от тебя не в восторге, кроме бабули, конечно. Но мне плевать, я взрослый и сам решу. Это ты же как дитятко малое.
Когда он говорит «есть два варианта» – это всегда значит: есть мой и неправильный. И не надо быть студенткой МГУ, чтобы отличить один от другого. Я слушала, опустив глаза, и прикусывала нижнюю губу, чтобы не разреветься. Алекс поджёг новую сигарету и заговорил быстрее, злясь от моего молчания.
– Знаешь, я не уверен, что это любовь такая. Давай, думай скорей. Если ты ещё не всё поняла. В отношения без совместной жизни я не верю. Хочу, видишь ли, иметь возможность спокойно потрахаться с любимой девушкой каждую ночь, а не раз в неделю. Может, тогда тоже сделаю по-своему? Даже по-твоему – у вас, хиппи, так ведь принято, люби всех подряд, тебя не убудет?.. Отличненько. Никакого целибата. Фрилав, да? У тебя в Орле Вася будет, у меня там куча девок, которые, кстати сказать, ещё на экзаменах у меня телефончик просили и на пиво звали. Это тебе так, к сведению. А то, может, Ворон твой драгоценный снова прискачет, утешит? Как только я отвернусь – он тут как тут? Отлично заживём, Жень. Просто чудесно. И не говори потом, что я тебя не предупреждал. Ну что ты ревёшь опять? Правда глаза колет? Всё, я за пивом к проводникам. Тебе не брать? Да, с утра, а что? Имею право.
Как же больно. Алекс прав, конечно… Говорил же папа, всё это блажь, но так и быть, прокатись до Москвы, посмотри, попробуй, сама убедись. «Высоковат уровень, Женя, – тут же возникла в голове Госпожа Критик. – Люди годами, годами поступают. Надо смотреть на вещи реально. Надо взрослеть. Для женщины на первом месте – её мужчина, а не собственный гонор. Ты должна выбрать, чья карьера важнее, его или твоя. Если ты не хочешь его потерять».
Большим ли грехом будет маленькое враньё? Ну правда, попробовать в следующем году? Или всё же на заочку… Ммм, как тупо, жить в Москве, на сессию ездить в Орёл. Папа не оценит. Понять, по-онять, что важнее. С работой что-то решать поскорее, у родителей стыдно деньги брать, и у Алекса стыдно. Что самое главное? Самое главное – любовь. All you need is love. Значит, надо к нему. Как-нибудь… всё образуется. Перемены всегда сначала пугают. Но потом-то всё будет хорошо. И тогда признаюсь. И мама точно скажет: «Ну, рыжуль, ну вы партизаны, ну, даёте!» Хотя она так занята сестрами и их великой танцевальной карьерой, что на тебя и времени особо нет, будем честны… Максимум, цыкнет и головой покачает, а потом пойдёт жаловаться подругам – вот какая старшая, хитрая как лиса, всё по-своему! С отцом сложнее… Будет молчать и игнорировать меня, обращаться через Алинку с Аринкой: «Скажите своей сестре…»
Алекс возвращается, на ходу прихлёбывает «Арсенальное». Я обнимаю его, кладу голову на колени. Я хочу, чтобы всё было как раньше.
– Ты прав. Лав из ол ю нид, – я смотрю ему в лицо снизу вверх. – Всегда вместе, друг за друга. Прости меня?
– Но чтоб в последний раз, – он наклоняется, целует мокрыми от пива губами, прижимает к животу.
– Подожди, у меня же подарочек к поступлению и началу новой жизни для тебя есть. Вот. Купила в магазине «Для душа, для души».
Я протянула ему маленькую, с грецкий орех, розовую свинку в пакетике.
– Немного помялась. Она пахнет розмарином. Помнишь, ты мне подарил кассету «Пинк Флойд»? Это в честь них. Как раз годовщина первого прослушивания ‘Pigs On The Wing’!
– Спасибо, роднуль, – он поцеловал меня в висок. – Что-то я спать всё же хочу. Полезешь на верхнюю?
