– А… Ты? Откуда? Как? Боже мой! Это правда ты?.. А тут, а у нас… – я беспомощно машу рукой в реку.
И снизу раздается высокий, с придыханием, крик Нюси:
– Пипл! Юрик тонет, правда тонет! По… помогите!
Ворон невероятно быстро соображает. Он скидывает мне в руки куртку вместе с рюкзаком; чертыхаясь, за ним по склону бежит Белый Орёл – оба на ходу сбрасывают кеды и путаются в рубашках, с разбегу ныряют в реку под визг и мат всей честной компании!
«Юра, йоптвою-заногу-душу-гроба-чёрта-дверь! – несётся с воды. – Куртку снимай, ка-азёл!» – это Белый Орёл подплыл к Юрику вплотную.
Не успели все проораться и столпиться у бетонного края реки, как мокрый и чёрный как тюлень Белый Орёл снизу передаёт напитанную водой косуху. Мы с Нюсей чуть не падаем в воду, так неожиданно тяжела мокрая кожа. А злой и оттого втрое сильный Ворон буксирует Юрика к берегу.
Мелкий Воробей, прикрываясь рукой от ветра, добивает забытую на парапете драгоценную сигаретку. Белый Орёл отвешивает Юрику подзатыльник и громко обещает добавить, когда Юрик просохнет и проблюётся. Нюся растирает дрожащего Юрика своим палантином. Белый, весь в гусиной коже Ворон в трусах приплясывает на газоне. Меня чуть-чуть отпустило, и я ловлю себя на мысли: забавно как, Белый Орёл – цыганистый брюнет, а Ворон незагорелый, бело-синий, и волосы у него светло-светло русые. Мы выкручиваем его мокрые джинсы, истекающие речной водой, и ржём, потому что Орёл и Киса матерят Юрика виртуозно и весело.
– Ну ничего себе! Так совпало! Откуда ты, как? Почему не написал? Мы бы встретили! И так вовремя!
– Да тут в военное училище документы подавал. В вашем городе. Не уверен был, что получится, потому не написал, да и не знал, успею ли увидеть тебя, у меня автобус скоро…
– Женя, может, наконец, заметишь меня и подойдёшь? – на краю газона стоит Алекс.
Я радостно бегу к нему – и как об лёд разбиваюсь о его фирменную полуулыбку, презрительную, не сулящую ничего хорошего – только правым углом рта.
– Может, представишь своего голого друга?
…В тот день я опоздала домой на пятнадцать минут. Орали и папа, и мама. Всего послушала: что шляюсь по кустам вместо подготовки к экзаменам, что даже в ПТУ такими темпами не поступлю, что подаю отвратительный пример сёстрам, что бабушка Алекса уже все телефоны моргов оборвала… Как всегда, отец запретил мне выходить из дома в ближайшие три дня и болтать с Нюсей по телефону больше десяти минут. Ладненько, успею Бунина к экзаменам разобрать, цитаты поучить.
По окончанию домашнего ареста и искупительной уборки с выворачиванием шкафов меня всё же выпустили. Родители у меня строгие, но справедливые. Мы с Алексом тут же собрались в гости, в дальний нехороший район к волосатому гитаристу Никону, Алёше Никоненко. Лето вокруг пыжилось жирной зеленью, сладостно пахли липы, со всех газонов на асфальт лезли крапива и лопухи. Мы поочерёдно отщипывали кусочки от четвертинки чёрного из булочной на Ленина и запивали водой из колонок. Идти было минут сорок пять. На улице было пустынно, изредка среди частных домов со звоном проезжал красный трамвайчик.
– Не могу понять, Жень, что ты так вцепилась в этот филфак? – Алекс снова завёл любимую пластинку под названием «Пора валить из этого сраного города».
– Да сто раз обсуждали, ну какое мне МГУ, там балл проходной – огого, медалисты со всей страны понаедут, – в который раз объясняю я. – А тут я почти гарантированно поступаю, только сочинение написать. Зря я что ли всю школу на олимпиадах корячилась? Ну и в Москве жизнь дорогая, – я только что придумала этот аргумент, пусть Алекс оценит мою практичность, а то вечно говорит, что я в облаках витаю. – Ты же знаешь, папа на скорой, мама в медучилище, всё государственное, зарплата впритык, мне у них просить стыдно. А ещё сестер двое, не забывай.
– Блин, ты же ездила на этот свой творческий конкурс весной, нормально же всё прошла, сама рассказывала, как там круто, как тебе понравилось.
– Ну там совпало удачно – мама на конференцию ездила, меня с собой взяла. Ольга Павловна из газеты ей позвонила, упросила. А одну в Москву меня никто не отпустит.
– Жень, да посмотри вокруг, это ж не город, а болото! Тут перспектив – никаких! Как знаешь, а я решил в полиграф поступать. Забрал вчера документы из этого вашего политеха, ну его нафиг, куда после него – на завод, инженером, за три рубля? А в Москве я свою рекламную типографию открою. Затусую с московскими металлистами, буду им афиши делать, обложки для дисков, футболки кайфовые.
А мне нравился Орёл. Алекс знал это, но каждый раз бесился. Я тут всех знаю: журналистов из трёх наших газет, всех рок-музыкантов, половину художников. И они меня знают, и не задирают нос, как крутышки-москвичи. Всегда есть кому позвонить и поплакать в трубку, есть кого позвать на мезенский пруд купаться, есть с кем посидеть в подъезде с гитарой, есть с кем рисовать на асфальте пацифики возле мэрии, есть с кем плясать дикие танцы на концерте… Как мне объяснить ему, что здесь уютно, здесь безопасно, он же перекати-поле?..
– А я?
– Вот я и говорю – давай со мной. Может, тебе вообще отдохнуть годочек после школы? Я так сделал и не жалею. Было время подумать, чего я на самом деле хочу.
– И чего же?
– Тебя! – Алекс дёрнул меня к себе, прижав до хруста костей. – Носила б ты, дура, рубашку, под майкой сиськи видны, гопота пялится.
– Сам дурак. Никто не пялится. И нет у меня никаких сисек.
– А мне приятно говорить про сиськи! Эх, Женька, поступишь, не поступишь – нам бы с тобой до Нового года в Москве дотянуть, а там стукнет тебе восемнадцать – и пойдём поженимся, вот все офигеют, да? И ничего тебе уже родители не сделают. Будешь взрослая, дееспособная и замужем. Круто, а?
– Ы-ы, – передразниваю я. Эти разговоры про «пойдм поженимся» должны бы меня радовать, а я сразу представляю, как разорётся отец, заикнись я об этом. Родителям совсем не нравится Алекс, я даже стараюсь не приглашать его домой. Я хочу сменить тему и вспоминаю: – Слушай, я тебе книжки брала в библиотеке, занеси завтра, сдавать пора. Прочитал?
– Не-а. Забыл.
– Охренеть, за две недели? А что ты делал?
– Да это всё хрень какая-то. Я вчера «Старшую Эдду» читал. Написал вису. Надо на музыку положить. Придумал вчера пару ходов, но не играл, поздно было, бабушка спит плохо.
Шлёп-шлёп, сандалии хлопают по пяткам, в низких окошках домов вата между рам, туда старушки для красоты выставляют резиновых собачек и побледневших на солнце пластмассовых Буратино. Над асфальтом плывёт тёплое марево, редкие прохожие оборачиваются на звон колокольчика, привязанного к рюкзаку.
– Ну так что, пойдём завтра билеты покупать? – Алекс достает бутылку тёплого пива, ловко открывает о край лавочки. Пиво пенится и заливает ему руки. Вздыхаю – с Никоном же хотели на балконе посидеть, попить, попеть. У него нормальные предки, их вечно нет дома. Алекс делает жадный глоток.
– Да фиг с ним, с пивом, у Никона чаю попьём. Позовём его в Москву на свадьбу, а?
Молчу. Денег всегда мало, но ходить в гости с пустыми руками я не люблю. Бутылка «Арсенального» одна и сейчас кончится. Свернула к ларьку, вытрясла всю мелочь из бисерного кошелёчка:
– Добрый день, взвесьте на два двадцать сушек простых? Можно даже на два двадцать три. Спасибо большое.
– Блин! У меня сигареты кончаются, чё ты не оставила? Хрен бы с баранками. Нервная, сипец. Иди ко мне, дай руку, идём как неродные. Вся хиппи такая, но про меня совсем не думаешь, хочешь для всех быть добренькой Галадриэлью, а так не бывает. Ну хочешь, я с твоим отцом поговорю, официально, так сказать, попрошу руки и сердца? Можешь нормально со мной жить у дядьки моего двоюродного, пока экзамены. На Старой Басманной! Самый центр! Там тебе вообще до журфака две станции метро будет, это мне через весь город тащиться. Ну скажи своим, что пока в отдельной комнате спать будешь, моя бабушка подтвердит, если что.
– Ага, папа так и поверил. Знаешь, он у меня старой закалки. Уже спрашивал, не собираемся ли мы… ну, ты понял. Стыдно было, ужас… Зря ты документы забрал, Саш, может, останемся, а?.. Ну, не злись, не злись. Я сама с ним поговорю, может, отпустят, на филфак всё равно же документы подам, ничего не теряю. У меня козырь есть – математичка, святая женщина, вывела мне всё же четвёрку по алгебре. Чуть-чуть до серебряной медали не хватило. Но если папа отпустит, лучше я пока что в общагу впишусь, как все. А то предки мне мозг вынесут. Сами родили меня на третьем курсе и теперь думают, что все такие.