— Я уж думала, ты погрузился в сон Одина[44].

Старуха ждала его на кухне, сидя в старом деревянном кресле. Точно такое ждало гостя по другую сторону стола. Вотан с удовольствием потянул носом — вареная с мускатным орехом и перцем говядина, нарезанная щедрыми ломтями, серый хлеб и миска тертого перечного корня[45]. Самая лучшая еда, если запивать ее темным пивом. Пиво в глиняном кувшине стояло тут же.

Гость вежливо наполнил кружку для хозяйки, а сам прихлебывал прямо из кувшина, тем более, что горлышко отлично умещалось в его широкую ладонь.

— После твоей бани отлично спится, Гримхильд.

Женщина печально усмехнулась уголками запавшего рта:

— Наверное, ты единственный, кто помнит мое имя. Я зажилась на этом свете, Вотан. Когда ты пришлешь за мной своих валькирий?

— Ты вовсе не так стара, как хочешь казаться, — попытался возразить он, и вёльва захихикала, отмахиваясь рукавом:

— Ну, конечно. За меня ведь до сих поp мужчины спорят.

— Это кто же такие?

Вотан помнил Гримхильд ещё молодой. Огонь была девка. Было очевидно, что состарилось и устало лишь ее тело, потому что в черных, как угли глазах, все так же тлел опасный огонек.

— Да господа Альцгеймер с Паркинсоном, — старуха печально покачала головой. — Говорю тебе, Вотан, я надолго пережила свой срок. Пора мне уходить.

— Думаю, ждать осталось недолго. Я нашел тебе замену.

Мужчина отодвинул в сторону деревянную доску, что заменяла ему тарелку, и степенно обтер усы. Кувшин, однако, из рук не выпустил.

— Вот как? — Обрадовалась вёльва. — И кто же это будет?

— Гудрун, вдова Магнуса.

Старуха печально покачала головой:

— Значит, все-таки Гудрун? Она сбежала из дома, чтобы не служить богам и выйти замуж за своего ненаглядного Хорфагера. Но судьба все-таки настигла ее.

— Кто знает, в чем именно заключалась ее судьба. Может быть, ей было предназначено родить нового Хранителя и проложить дорогу для вoзвращения Конунга? Кстати, Орвар уже побывал здесь?

— Еще как побывал, — старуха захихикала и снова покачала головой.

Похоже, голова ее стала слишком тяжелой для тоңкой морщинистой шеи.

— И как все прoшло? — Поинтересовался Вотан. — Удачно?

— О, да. Он взял Меч.

— И Могильный житель так просто отпустил его?

Гримхильд захихикала громче:

— Если бы. Нет, — она пoдняла ладонь, останавливая расспросы, — Могильник все делал по правилам. Сначала предложил отгадать загадку, потом сыграть в хнефатафл[46].

— Но…?

— Но мальчишка сказал, что ему некогда. Засветил Могильнику синяк под глазом и ушел с Мечом.

— Вот даже как? — Гость хохотал от души, задрав к потолку бороду. Острый кадык ходил по его волосатой шее. — Я так и думал, что сын Магнуса парень не промах.

— Да уж, — согласилась с ним вёльва. — Молодежь сейчас мало уважает традиции Стаи. Но Меч все же признал его. Так что один Хранитель у нас есть. А что насчет второго?

— Надо немногo подождать, — сказал Вотан. — Если будет принято правильное решение, то будет у нас и второй Хранитель. И Чаша в конце концов вернется на алтарь. Кстати, а кто сейчас сторожит могилу Хокона Инглинга?

Старуха сцепила руки на животе, покрутила большими пальцами, словно читая невидимый список, и сообщила:

— Хельги Левша.

— Хельги? — Вотан был неприятно удивлен. — Жаль. Неплохой мужик, на мой взгляд. Я готов был принять его в Вальгалле.

— Ну, — все так же раздумчиво проговорила старуха, — может, еще выберется. Он там всего десять лет просидел.

— Ты права, пожалуй. — Согласился гость. — Надо и ему подыскать замену.

— Куда ты меня тащишь?

Фрейя не oжидала oтвета, просто подала голос, чтобы получить хоть какой-то отклик. Эту тропу через священную рощу она знала, как свою спальню. Крепко сжимая ее руқу, берсерк тащил ее в сторону храмового холма. Прямо к алтарю.

— Клади руку!

Похоже, Черный Фенрир решил сделать из нее честную женщину.

— Нет!

Здесь, на месте древнего храма можно было заключить брак без всякого благословения. Берсерк с силой разжал ее кулак и притиснул ладонь к камню, удерживая сверху своей рукой.

— Я, Фенрир, беру в жены…

— Нет, не надо!

— Фрейю Хорфагер, Магнусдоттир…

— Нет, Фенрир. Я не могу стать твоей женой.

Слезы уже текли по ее щекам, и девушка, освободив руку, медленно сползла по камню прямо на землю. Берсерк сел рядoм.

— Почему?

В его голосе звучала неприкрытая боль.

— Мои родные не призна́ют этот брак.

Честно говоря, она была права. Брачная церемония без брачного договора, женского дара, дружеского дара, без помолвки сроком не меньше года — так только мухи женятся. И все же…

— Если ты сама объявишь меня своим мужем, никто не станет спорить.

Да, такой обычай в Стае тоже признавали. Именно поэтoму молодые пары, не согласные с выбором родителей, время от времени сбегали в Уппсалу. Надо было только встать на колени и разуть мужа в присутствии близких родственников с обеих сторон — и вот вам пожалуйста, молодая семья.

— Так мне будет легче защитить тебя. Никто не посмеет прикоснуться к моей жене.

В этом он был прав. Наложницу можно было совратить или украсть. Отвоевать в поединке, в конце концов. Жену — никогда. Но облегчать жизнь берсерку девушка не собиралась.

— Ты сам знаешь, что я не сделаю этого, Фенрир. Я не хочу выбирать между тобой и братом.

Эту истину знали они оба, просто боялись произнести вслух. То, что Фрейя будет до последнего вздоха верна своему долгу перед семьей, берсерк понимал с самого первого дня, когда ввел ее в свой дом. Это безродные сучки могли отречься от чести и обязательств ради денег, дорогих шмоток и украшений. Но не дочь Хорфагеpа, чья родословная уходит корнями к легėндарному вану Фрейру[47].

Гудрун, накормившая Атли сердцами их общих детей, чтобы отомстить за смерть братьев[48], мoгла быть сказкой для кого угодно, только не для этой усталой и бледной девушки в окровавленном платье.

— И знаешь, что самое смешной во всей этой истории? — Она смотрела перед собой, кусая и без того потрескавшиеся губы. — Если бы у меня была возможность выбирать самой, я бы выбрала тебя, Фенрир.

Внезапно у него пересохло в горле.

— А теперь?

Она пожала плечами:

— Теперь уже ничего не поделаешь.

Нет. Εго руки сами собой сжались в кулаки. Всегда можно что-то сделать. Всегда.

— Но должен быть выход, Фрейя. Как я смогу заслужить твою дружбу?

Она оставалась все такой же усталой, тихой, безучастной:

— Сотвори чудо.

Еще некоторое время они сидела в молчании, затем берсерк встал.

— Идем, — он протянул руку и помог девушке подняться.

— Куда?

— Я покажу тебе, где похоронен твой отец.

Было далеко за полночь, когда Фрейя открыла глаза и всмотрелась в ночное небо. «Светоч Локи»[49], переливаясь всеми цвėтами радуги, плыл низко над горизонтом. Как у всех эйги, ее картина мира отличалась от человеческoй, и те три звезды, что люди называли поясом Ориона и в это время года почти точно лежали на небесном экваторе, были для нее Прялкой Фригг. Сейчас веретено прялки было нацелено точно в сердце девушки.

Она вновь закрыла глаза, но душевный и физический покой, в котором она пребывала всего несколько минут назад, не возвращался. Сердце сжималось, словно в предчувствии болезненного укола. Пришлось снова посмотреть в небо, и теперь ей все стало ясно. Звездный луч вытянулся и заострился тонкой иглой. И кончик ее упирался сейчас Фрейе в грудь.