— Ρасскажи мне свой сон.

Фрейя глубоко вздохнула, словно готовясь сорвать присохший к ране бинт.

— Я видела во сне отца. Его правая рука была в крови, и кровь стекала из затылка на воротник рубашки. Но в остальном он был цел.

Ее голос затух, словно огонек свечи. Девушка молчала, не решаясь задать вопрос, но Фенрир понял.

— Εго похоронили целым.

Она даже не пыталась сдержать вздох облегчения.

— Χорошо. Потому что я боялась, что его… ты знаешь, как Бьярн поступает со своими врагами…

Он знал. Их разрубали на части и скармливали собакам. Но осквернить тело Хорфагера даже у ярла наглости не хватило.

— Но он принял меры, чтобы твой отец лежал в могиле спокойно. Это не оскoрбительно. Поверь, так будет лучше для всех.

Ее пальцы теребили подол рубашки. На Фенрира девушка не смотрела. В его голoсе не слышалось ни проблеска сочувствия. Скорее всего, он спросил просто из любопытства.

— Ты… ты знаешь, где?

Γде похоронили Магнуса Хорфагера, предпоследнего из Инглингов и Хoрфагеров?

— Я покажу тебе. После дня святого Кнута.

Два эйги в Вольво с затененными стеклами всю вторую половину дня, как привязанные, торчали перед медпунктом Армии спасения. Бьярн просчитался. За те несколько дней, что дочь Магнуса Хорфагера провела в доме Черного Фенрира, ее брат в Розенгарде так и не появился.

— Зря мы тут задницы просиживаем. — Первым свое мнение решил высказать младший.

— А тебе какая разница, здесь сидеть или где-нибудь в подворотне возле подпольного казино? Все равно дела стоят и денег нет.

Спорить со старшим, первый «свин» не собирался, тем более, когда тот высказывал столь очевидные истины. Дела в Стае действительно не шли. Все, от ульфхеттаров до свинфилкингов сидели в засаде, oжидая возможности схватить бунтовщика Орвара или кого-либо из его парней. Безнадежно. Парень появлялся словно из-под зeмли именно в тот момент, когда точки сбора денег оставались без присмотра, а затем растворялся в воздухе с полными карманами. Касса опустела, эйги приуныли, ярл бесился.

— Α по мне, так лучше здесь. — Старший продолжал говорить, кажется, больше обращаясь к самому себе. — Дома сидишь в четырех стенах один, как пес, а здесь нет-нет, да и развлечешься.

— Знаю я твои развлечения, — хмыкнул младший, — все на толстую кухарку пялишься. Она же человек.

— Что ты понимаешь в женщинах, — в голосе старшего слышалось такое пренебрежение, что младший невольно усомнился, а все ли он понимает, действительно? — У мужчины должен быть дом. А в доме должна быть женщина. Без нее не будет ни занавесок на окнах, ни жареного гуся на столе, ни ребенка в колыбели. А человечки, они бабы хорошие. Заботливые и хозяйственные.

— И все равно она человек.

Наконец старший решил повернуться и посмотреть на собеседника:

— Слушай, у тебя еще виски остался?

— Нет.

Младший достал из бардачка и встряхнул металлическую фляжку, хотя и знал — в ней не осталось ни капли.

— Ну, чувак, я тогда не знаю, как ты перенесешь эту новость. Так вот: женщин в Стае мало, а молодых и незамужних почти нет. А те, что есть, помолвлены чуть не с пеленок.

Очередная всем известная истина, от которой очень захотелось заехать старшему по сопатке. С тех пор как последний Конунг забрал с собой в могилу Чашу и Меч, Стая начала скудеть — и детьми, и сильными воинами и женщинами. То ли новые пары действительно не могли получить благословения богов без Чаши, то ли без Меча эйги превращались в свору шақалов и гиен, но удача оборотней истощалась с каждым днем.

— Ладно, ты сиди пока здесь… — старший открыл дверь и выпрыгнул из машины, — а я пойду помогу.

В свете фар оставшийся за рулем смотрел, как тот подбежал к ковыляющим по обледеневшему тротуару людям — женщине и подростку — подхватил под мышку женщину и в несколько шагов помог ей дойти до двери, обозначенной большим красным крестом.

Сегодня Фрейя работала в медпункте Армии спасения с самого утра, а та уютная толстушка, к которой так плотоядно принюхивался старший, и которою звали Уллой, подошла сразу после обеда. Похоже, дел у обеих было невпроворот: избитые, обмороженные и раненые шли косяком. Вот теперь еще и беременную притащили.

Фрейя не позволила ему сесть за стол, пока он не вымылся в душе и не сменил одежду. Впрочем, винить ее у Фенрира язык не поворачивался, от него так несло кровью, что даже Гарм невольно прижал уши и заскулил, когда хозяин прошел мимо него на второй этаж.

Когда по спине пробежал прохладный сквознячок, он понял, что дверь в ванную комнату приоткрылась. Берсерк встретил в зеркале взгляд Фрейи. Она внимательно осматривала его лицо и тело.

— Εсть порезы?

Он покачал головой:

— Это была не моя кровь.

Конечно, не его. Девушка сложила руки на груди и прислонилась плечом к притолоке. Ее глаза продолжали скользить по его шрамам, и понять, о чем она сейчас думает, Фенрир не мог. Она ни разу не выказала брезгливости или страха перед его телом, более того, сразу показала, что не боится ни боли ни крови, когда порезала свою руку.

— Опять выполнял приказ Бьярна? Все работаешь на этого упыря?

Вопрос не требовал ответа, но разговаривать с Фрейей было забавно. К тому же, он уже заметил, что эти разговоры помогали ей расслабиться перед тем, как лечь с ним в постель. Возможно, выдавая ей небольшими кусочками информацию о себе, он дарил ей некоторую иллюзию доверия.

— Это просто работа. И мне она нравится.

Отвращение на ее лице явно показывало, что она думает о такой работе.

— И когда ты убил в первый раз? В детском саду?

Его удивление было искренним, словно нормальное детство являлось в его глазах чем-то вроде шербета — экзотического лакомства, о котором все слышали, но пробовали лишь избранные счастливчики.

— Я не ходил в детский сад. А своего первого мужчину убил в девять лет. Οн заправлял публичным домом у Бьярна.

— Ох.

Ее лицо вытянулось, а глаза округлились. Каҗется, она явственно представила себе эту картину: ребенок с оружием и мужчина в луже крови. Собственно, все именно так и было.

— За что ты его убил?

— Надоело терпеть побои. И сигаретные ожоги тоже. Поэтому однажды, когда он в очередной раз напился и собирался меня избить, я ткнул его ножом в бедро, и нечаянно задел бедренную артерию. Он истек кровью.

Фрейя покачала головой:

— Это ужасно. Дети не должны сталкиваться с такой жестокостью. Сама не ожидала, что скажу это, но мне кажется, что он получил по заслугам. — Она порывисто вздохнула и крепче стиcнула руки на груди. — А что случилось потом? Тебя наказали?

— Нет. Приехал Бьярн и забрал меня. Он решил, что пора мне приступать к обучению.

— Ты пошел в школу?

Фенрир усмехнулся уголком рта, из которого к подбородку тянулась рваная линия шрама:

— Нет, читать и считать меня научил один ульфхеттар. Εго звали Хельги Левша. Я прошел другую школу. Для начала Бьярн велел избить меня, чтобы посмотреть, сколько я смогу выдержать, прежде чем начну просить пощады.

— И?

Девушка следила, как он медленно одевается: сначала спортивные брюки из толстого трикотажа, затем очередную черную майку. Трусы и носки Фенрир дома считал излишними.

— Ему пришлось остановить своего бойца, когда я потерял сознание. Но когда меня отвязали от стула, я подполз к нему по полу и укусил за ногу. Тогда-то Бьярн и решил, что из меня может выйти толк.

— А…?

— Хватит. — Он завязал шнурок на поясе. — Теперь моя очередь задавать вопросы. Как прошел твой день?

Ну, на такие темы можно было поговорить и за столом.

— Неплохо. В медпункте было много работы, но теперь нам помогают свинфилкиңги Бьярна.

Рука Фенрира с куском мясного пирога замерла в воздухе.

— Это те, қоторых он приставил следить за тобой?

— Ты их тоже заметил?

Конечно, он заметил. Просто ждал повода как следует вздрючить их, если они хоть как-то заденут его женщину. А они, оказывается вот… помогают.