– Пап? – позвал Ричард отца. – Как ты завоевал маму?

– Я не завоёвывал, – Освальд повернулся к сыну с грустной, ностальгической улыбкой. – Клозетт вышла замуж за короля Отерленда, и я приехал на церемонию. На балу увидел Марисабель – и пропал. Влюбился, как мальчишка, ни о чём думать не мог. И тем более о том, что самая красивая женщина в мире ответит на мои чувства. Я даже не осмелился пригласить её на танец – да и не смог бы, все танцы у неё были расписаны на дни вперёд. Мы как-то оказались рядом и просто разговорились…

Взгляд короля стал отрешённым, лицо лучилось от воспоминаний.

– Мы не могли наговориться, я осмелел и пригласил её прогуляться в парк… И в тот же вечер сделал ей предложение. Я рисковал, но боялся, что у меня больше не будет шанса с ней увидеться. Она тогда рассмеялась своим звонким смехом и обещала подумать. А на следующий день ответила согласием – её родители без её ведома нашли ей жениха. Все были против нас. Да… Её родители угрожали и сказали, что откажутся от неё, если мы поженимся. Обвиняли меня в корысти, говорили, что не дадут приданое. Нам было всё равно. Мы обвенчались тайно, сначала в Отерленде, а затем торжественно здесь, во Фландии, со своими подданными. И это был самый счастливый день в моей жизни, – глаза короля увлажнились.

Он отошёл от окна и встал перед Ричардом, поднял руку и потрепал того по плечу.

– За исключением вашего рождения, конечно. Беата унаследовала и красоту и характер Марисабель. И ты понимаешь, почему я не хочу, чтобы она знала о Маркусе и надвигающейся беде. Я не хочу, чтобы она жертвовала собой. Мы пригласим принцев, и я надеюсь, что кто-нибудь придётся ей по душе. Я желаю вам такого же счастья в браке как у себя – обвенчаться с любимым человеком.

– Хорошо, Ваше Величество, я понял. Но тогда ей стоит бросить алхимию. Она отпугивает этим женихов, – заявил Ричард.

– Ты прав. Я запрещу ей говорить о своём увлечении женихам. Итак, – король повернулся ко всем остальным. – Мы даём бал в честь вступления принцессы Беатрис в возраст невесты, Фландия приглашает все королевские семьи.

– На какие шиш… средства, простите, бал?! – вскричал казначей. – Денег нет!

– Совсем нет? А если хорошенько потрясти королевские сундуки? Кажется, в прошлом году мы с вами откладывали кое-что на ремонт конюшни и благоустройство сада.

– Не до ремонтов теперь, Ваше Величество. Эти деньги на крайний случай. Самый крайний.

– Считайте, что он настал.

Трон короля Бонвиании мало чем отличался от других тронов, разве что по богатству украшений Маркус не видел равных, но украшения мало волновали Маркуса. Они не помогут в обороне и не защитят от предательства, заговоров и переворотов.

Он слез с коня и протянул поводья своему подбежавшему слуге. Взгромоздился по ещё одной лестнице на трон и вытянул ноги, принимая удобную позу. Верный Ворон примостился у него на плече.

Постепенно тронный зал наполнялся пыхтевшими от быстрой ходьбы опоздавшими.

Диурий от лица Маркуса начал речь со стандартных слов о том, что хоть и у лютого и кровожадного, у Маркуса нет цели разрушить королевство Бонвианию, которая сдалась на милость победителя. Но это не значит, что королевство не понесёт потери.

И тут пошёл спор. Падишах молил не грабить страну, как и послы, перечислял многочисленные культурные ценности и наследия предков. Диурий, хорошо зная настроения войска, вроде и не отказывался, но настаивал на таком огромном выкупе, что у его бонвианского светлейшества затряслись румяные щёки, которые подпирал ворот сверкающего кафтана.

– В моей столице есть квартал лодочников, ваши воины могут делать там всё, что хотят, – наконец предложил король.

– Лодочников? – удивился Диурий. – В чём смысл прозвища?

– Они выбрали себе другого бога, который, якобы, приплыл в мир по небу на деревянной лодке. Поклоняются только ему и даже уверяют, что я – их властелин – такой же человек, как и все! – обиженно объяснил Светлейшество. – Вы легко найдёте квартал по его статуе возле храма – огромная лодка, в которой стоит их божество, закутанное по уши в длинные одежды.

– Раз лодка деревянная, то и жители, наверное, бедны, как церковные мыши? – уточнил Диурий. – А в храме одни свечи да медные плошки?

Король затряс щеками:

– О, нет! Видели мостовую к нашему дворцу? Это они её строили, сами привозили кирпичи за много римлей2* и нанимали опытных работников для выкладки, ведь каждый кирпич стоит целое состояние.

Диурий довольно кивнул – благосостояние «лодочников» его удовлетворило. Люди, готовые кичиться своими доходами и демонстрирующие их любому путнику не могут быть бедными.

На обсуждении вхождения Бонвиании в Империю Маркуса, падишах стал настаивать на её особом статусе. И Маркус незаметным для других жестом дал понять, чтобы Диурий согласился. Да, у него есть мысли об особом статусе Бонвиании. Только уточнение, о каком статусе речь, будет позже.

После принятия клятвы верности от монарха и части ближайшего круга его подданных, тело Маркуса требовало поскорее восполнить магическую силу. А быстрее всего она восстанавливалась, когда он был полностью расслаблен. Этому помогала сытость, крепкое вино, ласки женщин и сон. Маркус старался не переедать, не затуманивать разум хмелем, а на крепкий сон никогда не хватало времени. Так и получалось, что женские ласки оставались самым преимущественным способом восполнить силы.

Диурий знал, что сейчас его повелителю понадобится восстановление магической энергии, и подвёл переговоры к концу, объявив, что воинам не терпится отпраздновать победу, а без своего Повелителя они отмечать не начнут.

– Нас ждёт пир и самые красивые девушки Бонвиании, – хлопнул в ладоши Диурий, что послужило сигналом для всех покинуть помещение.

Маркус встал с трона.

Но бывший король Бонвиании не дал ему уйти.

– О Великий Воин, Непобедимый Маркус! – король сделал шаг к Маркусу. – Как твой сюзерен и союзник, я готов отдать тебе самое дорогое, что имею. Самое ценное, самое прекрасное. Жемчужину Бонвиании, Драгоценный цветок королевства, Сосуд счастья и благоденствия…

– Уже не хочу, – лениво заметил Маркус, подав голос.

Раз уж падишах сам обратился к нему напрямую, он не будет так мстителен и снизойдёт до ответа.

Но его Святейшество не так-то просто было перебить.

– Прекраснейшую из Прекрасных, Светилозатмевающую и Возрождающую – свою дочь.

Маркус усмехнулся. Можно подумать, ему предлагают последнюю и единственную девицу в мире, других уже не осталось!

– Хорошо, пусть придёт ночью в мои покои. Утром я объявлю о своём решении.

– Что-о?! Речь идёт о моей дочери! А с ней, как с рабыней?! – Бонвианское величество запыхтело, лицо покрылось бордовыми пятнами.

Пухлая ручонка даже потянулась к ножнам, висевшим на поясе. Они вместе с рукояткой меча также были украшены золотом и камнями, оттого выглядели неопасными и игрушечными.

Маркус никогда не требовал отбирать оружие у своих противников – тем самым давая понять, что не боится их. И даже пару раз разгневанные его словами на него покушались. И терпели поражение. При том, что Маркус никогда не носил ни лат, ни кольчуги. Его всегда считали варваром за одно только то, что он был вечно полуголый, в одних шароварах, что на поле боя, что в палатке в походе, что во дворцах на троне.

Ему не нужна была внешняя защита, ведь она находилась на его коже.

Но пухлая ручка вовремя остановилась, поправила пояс, к которому были привязаны ножны, и опустилась вниз.

– По нашим обычаям, – медленно, подбирая слова, начал падишах, – девушка не может возлечь с мужчиной на ложе до заключения брака.

– Я что-то говорил о том, что готов принять ваши обычаи? – уточнил Маркус.

Король замолчал. Диурий, вероятно, в целях дипломатии, решил спасти остаток монаршего, и без того сильно пострадавшего, достоинства и стал многословно объяснять, что жена для воина не награда, а обуза.