– Спасибо, мам, это я помню, – говорю. – Я же ходил на уроки этикета. Там было и про это. Я выйду, проветрюсь?

– Снова курить? Мы же договаривались с тобой, что ты завязываешь с этой привычкой, иначе придется обратиться к специалисту и…

– Я. Просто. Проветрюсь. Мама. Тут шумно.

Я почти вываливаюсь на ступеньки из душного зала, накинув на плечи пиджак, отхожу подальше, за угол, и вытаскиваю сигарету дрожащими пальцами. Немного осталось потерпеть – через час можно свалить, прикрывшись завтрашними важными делами, гости все равно тут на всю ночь. Осталось немного. Совсем немного. Было бы в разы легче, если бы Добрынин притащил попсовую певичку из своих протеже, от романсов и гитарного перебора у меня ощущение, словно внутри звенит что-то вместе со струнами. Это что-то из генетического прошлого, наверное – так и представляется моя прабабка с шалью на плечах среди этих "дворян", высокая, с крупными некрасивыми руками, такая чужая среди них и вместе с тем необходимая в такой день.

– Я караулил тебя, – раздается голос рядом, и я обреченно закрываю глаза на несколько секунд. – Ждал, когда ты выйдешь. Докуривай, и идем, отдам подарок.

– Хватит уже, – вздыхаю я. – Не смешно.

– Так я всерьез. Я очень хотел бы сделать тебе хорошо. Любым из способов, который ты выберешь.

Дима стоит, привалившись плечом к стене и покачивая полным бокалом с темным вином. Я очень отчетливо вижу себя на заднем сиденье его тачки, а его голову в районе моего паха. Мне кажется, он любит то, на что намекает, и действительно не прочь отвлечь меня от происходящего. Но я, мотая головой, забираю у него бокал и выпиваю содержимое, отдавая пустым. Вино словно смола, глотается через силу. Нижнюю губу вытираю большим пальцем до уголка, Дима вздыхает.

– Ладно, я хотел по-хорошему, – произносит он. – Придется иначе. Но я все равно дам тебе время подумать.

– О чем подумать? – напрягаюсь я.

– Мы с твоим отцом неплохо поладили, как мне кажется. У нас даже появились совместные планы. Если я отвечу положительно, будет выгодно и ему, и мне. Но это так, бонус, если ты согласишься встречаться со мной каждую пятницу, к примеру. Если откажешь… Твой отец не в курсе твоей личной жизни, да?

Я затягиваюсь, воздух дым застревает в глотке:

– Зачем это тебе?

– Ты меня зацепил. Сильно. Я хочу узнать тебя поближе.

– Трахаться с тобой?

– Нет, это возможно, но не необходимо. Мы будем ходить на свидания. Секс будет, если ты сам захочешь, и я посчитаю это уместным.

– Тогда я еще больше не понимаю, что ты требуешь от меня.

– Подумай до завтрашнего вечера, а потом сообщи мне. Я буду ждать твоего ответа, – он запихивает в карман моего пиджака визитку. – Тут адрес моего офиса. Приходи в любое время.

Он уходит, не оборачиваясь, а я думаю – какого черта? Не похож он на стукача, но кто знает, на что способен, если ему что-то нужно? Он же бизнесмен, а они привыкли идти по головам к своей цели. Привыкли брать, что им нужно, любыми способами. Это я могу понять, но само «предложение»… Свидания? Да мы безбожно еблись на диване в клубе, где до меня переимели половину города, потом я скакал на искусственном члене у него на глазах, а он сам дрочил на это. И теперь он желает от меня свидания? Типа, сходить в кафешку, посидеть за чашкой чая с маффином? Обсудить погоду и курс евро?

– Почему так долго? – морщит нос мать, когда я снова плюхаюсь на стул, пытается учуять запах сигарет, которые я уже зажевал долькой лимона из вазочки.

– Поссать зашел, – не выдерживаю, и ее глаза округляются:

– Илай!

Подружки, слушающие наш диалог, хихикают.

Дима уходит спустя четверть часа, наградив меня напоследок выразительным взглядом, и отец пересаживается к нам за стол, весь впечатленный и полный энтузиазма:

– Этот Сорокин толковый мужик, я его давно пытался выловить на конференциях, но он все время исчезал, занятой человек.

– Да, интересный, – поддакивает мать, но отец, не уловив в ее голосе интереса иного рода, распинается про то, как удачно они с Димой поговорили. Я подливаю себе вина, чтоб не отвлекаться на них, и когда меня ведут под руку во двор, смотреть на фейерверки, мне уже пофиг на все. Цыгане пляшут, окружив такого же едва стоящего на ногах веселого мужика, где-то вдалеке орут вороны, чувствуя весну, мамины подружки щебечут и вязнут каблуками в земле, пахнет дымом. Я смотрю, как взрываются в небе цветы из искр, и чувствую, как к горлу подкатывает тошнота. А потом меня тошнит прямо на великолепные дизайнерские мамины туфли, и она визжит – надо же, мам, ты так умеешь?

Иногда мне кажется, что я очень взрослый – когда от меня требуют решений, достижений, результатов. А иногда – маленький ребенок, когда я не оправдываю ожиданий. Причем в примитивных вещах, словно меня попросили вынести мусор и полить цветы, пока мамы нет дома, а я на это забил. Безответственный, эгоистичный, глупый. Заготовка человека, которая пока не отполирована и не подстроена под реалии.

– Испортил праздник, – говорит мать, когда мы едем домой. Я прижимаюсь лбом к холодному стеклу и мне относительно терпимо, хотя укачивает. Больше тошнит от ее сладких фруктовых духов. – Зачем было нажираться? Опозорил меня перед всеми…

Я не нажирался – просто мешал вино с коньяком и водкой, а пить я умею. Когда хочу. Вчера вот не хотел. Утром я с трудом поднимаю тяжелую голову от подушки, не сразу вспоминая, что Дима мне не приснился, он действительно там был и нес какой-то бред. Я, кстати, тоже нес бред. Мне хотелось с ним засосаться даже, хотя это табу. Потом, на кухне, после стакана Любкиного универсального средства от похмелья с лимонной кислотой в минералке, аскорбинкой и чем-то еще, понимаю, что говорил он все всерьез. И мне хотелось, очень хотелось получить свой подарок.

– Ну что, как прошло-то? Икру жрали и лобстеров? – интересуется Люба, садясь напротив со стаканом молока и пачкой шоколадного печенья.

– Они, наверное, жрали, я не заметил, – говорю, болтая в остатках минералки ложкой. – Я пил какое-то говно из винограда, которое мама назвала вином.

– Тебя по телику показывали. В местных новостях.

– Представляю какие там были комментарии.

– Ну да, в духе элита лайф и намек на украденные миллионы.

– Так верно же. Только отец это называет долгосрочными вложениями капитала.

Люба грызет печенье крепкими белыми зубами – повезло ей с этим. Сама из деревни почти, из какого-то зажопинска уральского, а зубы как от лучшего стоматолога. Может, поэтому мать её и взяла – у нее пунктик на физическом здоровье прислуги, которой у нас не так много – Люба, служанка, она же кухарка, и приходящая раз в три дня домработница, которая делает основную уборку. Но убирать, по сути, нечего, ведь дома нас толком не бывает. Я всегда хотел завести собаку, но мать не разрешила – потому что от собаки много грязи. Хомяки воняют, кошки линяют, попугаи гадят и орут. А я слушал и не понимал – как тогда вся страна живет? С кошками-собаками?