Люба, вытирая мокрые руки фартуком, входит и протягивает мне телефон:

– Это тебя. Не представился.

Я, покосившись на Николая, который псевдо тактично отвернулся к окну, уже знаю, кого услышу, но все равно надеюсь в глубине души, что ему не хватит наглости звонить на наш домашний.

– Привет, – говорит трубка прямо в ухо хрипловатым голосом. – Если бы ты не заблокировал меня, я бы не стал заниматься самодеятельностью.

– Что тебе нужно?

– Разблокируй меня, и тогда расскажу.

Отключается. Я смотрю на телефон с полным недоумением, пока Николай не спрашивает таким холодным тоном, что мерзнут пальцы:

– Новый кавалер?

Мне хочется запустить телефоном в его постную физиономию, но я не имею права на истерики. Я достойный наследник рода, я не буду давать лишний повод отцу манипулировать мной через мои слабости.

– Дай мне единичку из белки, – говорю, кивая на банку с кистями. – Надо проработать кое-что.

– Да, я только хотел обратить твое внимание на вот эту часть. Я бы растушевал вот здесь и сгладил контраст – вот тут, потому что…

Когда Николай уходит, я иду в свою спальню и сам перезваниваю Диме.

– Это неприлично, – говорю. – Я не давал тебе повода предполагать, что у нас может быть общение после… встречи. У меня своя личная жизнь, ты не имеешь права вмешиваться в нее. И ты достаточно взрослый человек, чтобы понимать, что…

– Недостаточно. Потому что мне не хватило тебя в прошлый раз. Предложение с ужином в силе. Снова мне откажешь?

Я падаю спиной на кровать и потираю лоб двумя пальцами:

– Не могу. Извини.

– Потому что я не в твоем вкусе?

– Я не встречаюсь с теми, с кем сплю. Но иногда сплю с теми, с кем встречаюсь.

– То есть, только секс и ничего больше? – в трубке хмыкают, и тон понижается на интимный: – Это меня тоже устроит.

– Нет.

– Я столько думал о тебе, столько…

– Могу подрочить на камеру один раз, чтобы ты не слишком переживал. Но после этого ты отвяжешься. Согласен?

Не знаю, почему я это сказал – сам не ожидал. Наверное, мне самому хочется еще раз увидеть и услышать, как он кончает. А он обязательно кончит, стоит мне захотеть.

– Ты серьезно? – спрашивает, и я вздыхаю:

– Более чем. Мне надо в душ, а потом я перезвоню. Договорились?

– Очень жду.

Я отодвигаю телефон к краю и тру переносицу костяшками. Почему-то от его голоса у меня учащается дыхание и пересыхает во рту, а губы начинает покалывать – неужели мне настолько сильно понравилось быть с ним, что я сам предложил то, что предложил? Или это только способ самоутвердиться? Николая я тоже иногда провоцирую якобы случайно, держа кисти во рту и кусая губы. Я тащусь от того, как он смотрит в такие моменты – как кот на кусок мяса. Наверное, случай с Димой абсолютно такой же.

Все мои достижения всегда воспринимались как должное. Я окончил художку экстерном? Так моя прабабка была художницей, ее картины растащены по всей стране по частным коллекциям и галереям. У меня большие способности к финансовой аналитике? Все мои предки по отцу были торгашами, было бы удивительно, если б я отличался. Я лучший в школьной сборной по футболу? Так я мальчик, причем из семьи Лурия, я должен быть лучше других. Даже моя внешность – результат наследования, мои родители до сих пор считаются самой красивой парой среди элиты.

Все, что мне остается – только моя способность делать так, чтоб мое тело хотели двадцать четыре часа в сутки. Чтобы мечтали обо мне, думали обо мне, убивались по мне, как Николай, которого иногда пробивает на проникновенные речи о силе настоящей любви без преград. Особенно страстно он любит рассказывать про Тургенева, таскавшегося за Полиной Виардо десятками лет по всей Европе. Его прямо плющит от самой идеи платонической любви, но при этом он не замечает, что любит во мне только мое тело и образ, тоже придуманный им же. Был бы я примерным парнем, спокойным, исполнительным, обычным – любил бы он меня? Конечно нет. Обычных любить скучно, а влюбляться в них еще труднее, вожделеть – почти невозможно.

Вожделение – это тоже любовь.

Многие путают его с сексуальным желанием, но сексуальное желание – лишь один из частных случаев вожделения. Какие-то словари утверждают, что это действительно любовь, только эгоистичная и корыстная. Вожделеть – значит любить другого ради своего собственного блага. Например, если я люблю жареную курицу, это не значит, что я желаю ей блага. Вожделение – любовь, которая умеет только брать. Другой я не знаю.

Когда я, вернувшись из душа растянутым и подготовленным, вновь берусь за телефон, мне не нужно спрашивать Диму его скайп, его он мне скинул сразу после нашего разговора. Я даже дверь не запираю перед тем, как выложить на одеяло то, что мне пригодится – ко мне никогда никто не заходит. Только Люба, чтобы убраться, но график ее посещений распланирован заранее и только на первую половину дня, пока я в универе. Родители уважают личное пространство, поэтому к ним в спальню я тоже никогда не захожу и уже практически не помню, как она выглядит. Последний раз был лет пять назад, когда я болел и мать вызвалась посидеть со мной за просмотром фильма, но в ее комнате плазма больше, потому сидели мы там. У отца спальня отдельная – туда я забредал только в раннем детстве. И если у себя он разместил лабораторию и ставил опыты над людьми, мы с матерью об этом даже не узнаем.

Я сажусь на кровать, подобрав ноги под себя. Под длинной белой рубашкой ничего нет, кроме маленькой пробки в заднице. Дима принимает видеозвонок, и я вижу, как он меняется в лице, откинувшись на спинку кресла. За его спиной стеллаж с папками, обычный офисный фон.

– Ты на работе? В офисе? – замечаю, нарочно рассеянно поглаживая колено.

– Я тут практически живу, – отвечает он, следя за моей рукой. – Может, сначала пообщаемся? Расскажешь немного о себе?

– Могу, но зачем, если тебе это не нужно.

– А что мне нужно, по-твоему?

Я, приподнявшись, аккуратно вынимаю пробку и убираю ее в сторону. Вместо нее должно быть что-то больше, и когда я беру дилдо, максимально приближенный к форме члена и обвожу розоватую головку языком, то понимаю, что уже возбужден. Обычно возбуждение приходит только во время секса, поэтому меня это слегка удивляет. Похоже, у меня стояк от одной мысли, что этот незнакомый мужик смотрит на меня. "Этот мужик" выглядит как волк, учуявший запах крови – слегка, почти незаметно подается вперед, к экрану, челюсти сжаты, брови сведены, ноздри дрожат.

– Ты неплохо подготовился, – говорит он.

Я снова приподнимаюсь, пристраиваю твердую, нагретую моим ртом головку к дырке и медленно сажусь. Я растянулся перед этим, поэтому входит хорошо и насухо, смазку в постели, на которой сплю, не переношу. Вообще не люблю что-то липкое и ароматизированное во время секса, даже с самим собой. Мне нравится чувствовать запах партнера, да и к тому же, если постоянно использовать лубриканты с ароматами, однажды можно обнаружить, что черешня в магазине или связка бананов пахнет еблей. Со стоянием на кассе у меня всегда отдельные флешбеки: взгляд постоянно утыкается в упаковки презиков, а по губам стоящих рядом женщин я пытаюсь угадать, берут они в рот или нет. Это не трудно, на самом деле – если у нее губы с четко выраженным контуром, упругие с виду, чаще всего визуально естественно-пухлые, то это значит, что она либо занимается китайской гимнастикой для лица, либо активно тренирует букву "о" на природном тренажере. Причем всегда заметна разница между естественными губами и губами из "салона" как между клубникой с грядки и клубникой из теплицы.