– Но разве можно просто так пойти и убить человека? – удивился Олег.

– Конечно нельзя, – согласился Иван Иванович, – но спрошу еще раз, надо ли тебе знать причину его убийства?

– Ну да, – замялся несколько сбитый с толку Кузнецов, хотя уже и сам начал в этом сомневаться.

– Хорошо, – равнодушно сказал собеседник, – рассказываю причину. Я педофил, убил шесть детей, а Бабушкин случайно узнал об этом и теперь хочет вывести меня на чистую воду. Вот мне и нужно его ликвидировать.

Олег выпучил глаза, попытался что-то сказать, но язык его совсем не слушался. Иван Иванович пристально смотрел на Кузнецова и некоторое время молча ждал ответа. А не дождавшись, продолжал.

– Ведь есть же у меня причина его убить? – и тут секретарь расхохотался, глядя на онемевшего Олега, – да не дрейфь ты, какой я педофил. Просто привел пример, что порой исполнителю лучше вообще не знать причину. Ведь сила организации в том, дорогой мой Олег Спиридонович, что ее члены не задают вопросов, а слепо выполняют приказы. И смысл этих приказов рядовых бойцов вообще не должен волновать, не их это собачье дело! А если все начнут рефлексировать и думать о том, о чем не следует, то любая организация рассыплется в прах за очень короткое время.

В голосе Ивана Ивановича прорезался металл, он заговорил страстно и убежденно.

– Против нас власть, против нас государство с его долбанными памятниками и днями вакцинации, а что на нашей стороне? Только повиновение, Олег Спиридонович, причем слепое и беспощадное! Твое дело не размышлять или спрашивать, а тупо исполнять мои приказы! Думать же буду я! И за тебя, и за себя, и за него! – Иван Иванович махнул головой на истукана за спиной Кузнецова.

– Итак, завтра ты убьешь Бабушкина. И заодно пройдешь проверку. Познакомься, это Штык. Он расскажет тебе все детали. А теперь идите.

Штык, здоровый парень лет двадцати пяти, с абсолютно неподвижным лицом робота, стоял сейчас рядом в подъезде дома Бабушкина. Олег, до сих пор уверенный, что андроидов еще не изобрели, после десяти минут в компании с напарником начал в этом сильно сомневаться. Встретив Олега в условленном месте, Штык махнул рукой, и быстро пошел вглубь темных улиц, не оборачиваясь. Кузнецов засеменил следом. Одному здесь было очень страшно. Хотя не факт, что со Штыком стало веселей. Тот шел уверенно и неотвратимо, как терминатор, не обращая внимания на периодически встречающиеся компании не совсем трезвых людей. У Олега замирало сердце, когда они проходили мимо, но никто не попытался остановить их. Похоже, местная шпана подсознательно понимала, с кем можно связываться, а на кого лучше не обращать внимания.

Только в подъезде Штык впервые заговорил, достав из кармана две маски, и протянув одну напарнику (перчатки они надели заранее). Голос его оказался таким же бесцветным, как и он сам.

– Бабушкин живет на третьем этаже, в седьмой квартире. Я позвоню, он откроет, я его оглушу, привяжу к стулу. Когда он очнется, ты прочитаешь приговор, я дам тебе пистолет, ты его убьешь.

Напарник повернулся и пошел вверх по лестнице, не дожидаясь реакции Олега. Палачи поднялись на третий этаж, Штык позвонил в квартиру №7. Секунду спустя дверь открылась, и в проеме показалось знакомое лицо Андрея Николаевича. Штык выбросил вперед руку и лицо провалилось куда-то вглубь коридора. Он зашел внутрь, поднял Бабушкина и легко потащил за собой. Олег заскочил следом и прикрыл входную дверь. В зале Штык усадил жертву на стул, крепко связал бельевой веревкой, найденной в ванной, и заткнул рот взятой со стола салфеткой.

Тут Андрей Николаевич очнулся. Он что-то нечленораздельно замычал, выпучив глаза на незваных гостей. Штык, стоящий у редактора за спиной, кивнул Олегу. Тот достал из кармана приговор и торжественным шепотом, чтобы его не узнали по голосу, начал читать.

– Бабушкин Андрей Николаевич, предатель Русского народа, пособник жидомасонов, продавший душу вакцинаторам, ты, подлый трусливый отщепенец, приговорен решением Верховного совета партии антиваксеров к смертной казни через расстрел! И сейчас приговор будет приведен в исполнение!!!

Штык из-за спины жертвы протянул напарнику пистолет. Олег трясущейся от страха рукой прицелился в Бабушкина и нажал на спуск.

(среда, 15:00, трое суток до Дня вакцинации)

В полумраке редакционного коридора было тихо. Заместитель главного редактора Зари коммунизма Артем Ракитин шел по коридору в кабинет Бабушкина со свежим оттиском газеты, чтобы исполнить ежедневный ритуал. Главный редактор уже несколько месяцев как стал в редакции фигурой чисто номинальной. Всю работу делал Артем со своей командой, но ему было сказано сверху не спорить с Бабушкиным, и вести себя со стариком уважительно. Он так и делал. А ежедневный ритуал заключался в том, что свежий выпуск Зари подписывал в печать всегда лично Андрей Николаевич. Он хорошо понимал свое теперешнее положение, но тем не менее, не давая указаний по содержанию газеты, ежедневно просматривал принесенный оттиск и ставил на нем свою размашистую и солидную визу.

Ракитину прочили в будущем занять место Бабушкина, но он туда не стремился. Работу в редакции он рассматривал лишь как хорошую тренировку, трамплин, с которого можно и нужно потом запрыгнуть куда-нибудь в действительно стоящее место. Ведь Артем прекрасно понимал, что газета себя уже изжила, как в принципе и любое печатное слово. Восстав из небытия и полностью выполнив свою стратегическую задачу, Заря коммунизма должна была вновь угаснуть, теперь уже навсегда. Тираж газеты в последнее время медленно, но верно снижался, писать становилось не о чем, а людям начали надоедать однообразные истории об успехах вакцинаторов и неудачах антиваксеров. Да и прививать в Шахтинске было уже практически некого.

Но пока газету еще не стоило списывать со счетов – через три дня в городе намечалось широкое празднование Дня вакцинации, и большинство статей в Заре коммунизма посвящалось этому неумолимо приближающемуся событию. Артем и его команда из кожи вон лезли, придумывая все новые и новые сюжеты. Они с трудом выдерживали все ускоряющийся ритм работы, выживая лишь за счет молодости и здорового цинизма. Кстати, и сам Бабушкин, хоть более и не писал, но, прекрасно зная историю родного Шахтинска и все его памятные даты, иногда выдавал ценные идеи для новых передовиц, ловко вплетая прошлые события в текущие реалии.

Ракитин наконец дошел до кабинета начальника, хотел уже войти внутрь, но наткнулся на запертую дверь. На мгновение Артем даже растерялся. Он привык к тому, что Андрей Николаевич с девяти утра до восемнадцати вечера всегда находился на своем посту. Не было дня, чтобы Бабушкин не появился в редакции. Газету выпускали ежедневно, без выходных и праздничных дней, на полувоенном положении. И так же ежедневно Андрей Николаевич приходил утром в свой кабинет, а вечером уходил домой. Но сейчас, впервые за долгое время, главный редактор отсутствовал. Ракитин постоял немного у закрытой двери, сбегал на пост охраны и узнал там, что Бабушкин сегодня в редакции не появлялся. Тогда Артем взял у охранника запасной ключ, вернулся назад, открыл кабинет Андрея Николаевича и заглянул внутрь. Ничего подозрительного он там не увидел. Но было совершенно непонятно, почему Бабушкин не приехал на работу и не предупредил никого о своем отсутствии. Хотя, мало-ли какие у старика могут вдруг появиться дела, подумал Артем и набрал его номер.

На звонок, однако, никто не ответил. Заместитель главного редактора узнал у охранника домашний адрес своего начальника, вышел на улицу со свежим оттиском газеты, сел в свою машину и поехал к Бабушкину домой.

Добравшись до места, Ракитин зашел в подъезд с неработающим домофоном, забежал на третий этаж и позвонил в квартиру №7. Но никто ему не открыл. Он на всякий случай толкнул дверь, и та неожиданно поддалась. Это почему-то очень не понравилось Артему. Он приоткрыл дверь и заглянул внутрь квартиры, увидев обшарпанные стены коридора и непритязательную мебель, мало подходящую для жилища главного редактора. Да еще в нос ударил какой-то непонятный сладковатый запах. Осторожно ступая и озираясь по сторонам, Артем зашел в коридор, а оттуда уже в зал. Еще через мгновение он, как ошпаренный, вылетел из квартиры, трясущимися руками достал из кармана телефон и позвонил Главе города.