Потом, как будто всех тех испытаний, и дальнейшего углубления связанных с ними депрессии было мало, судьба преподнесла мне очередной удар – умер отец, до это пролежавший много лет в параличе.

Как с таким моральным бременем быть еще и в фокусе общественного внимания? Соответственно, так ли крепко я держался за лидерство в клубе, несмотря и вопреки устоявшемуся общественному мнению?

Долго ведь и косвенно намекал, и прямо говорил: «ребята, проведите перевыборы». Безуспешно!

Повторюсь, ни у кого тени сомнений не было, что в реальности руками и зубами хватаюсь за должность, отпихивая всех желающих занять это место, лишь для вида говоря о желании уйти в сторону.

Пришлось пойти обходным путем и намеренно усилить ложное впечатление: «не дождетесь, не сумеете меня сменить!!!».

Зачем?

Просто чтобы подтолкнуть отдельных честолюбцев к конкретным решительным действиям.

Придется сделать небольшое отклонение: музыка всегда для меня всегда была и есть чем-то вроде светлого окна в сумрачной повседневной жизни. К тому же, в то непростое время живые мелодии были еще и «витамином настроения». Поэтому старался не пропускать ни одного заседания Ашгабатского бардклуба, где бы они не проводились – в виде квартирников у кого-либо дома, или каждый вторник в Доме офицеров. Подчеркиваю – по вторникам!

Вот как раз туда скоро и притопала «бравая» троица, убеждать меня силовыми методами уйти с должности руководителя альпклуба «Агама». Честно говоря, несмотря на раздражение и вроде бы абсолютно неподходящее время для наблюдательности, меня серьезно позабавил их четко обозначенный настрой. Валера Чарушкин был крайне агрессивен, что демонстрировал желчной манерой говорить и сжатыми кулаками. Чувствовалось, что удара в прямом смысле слова следовало ждать в любую секунду.

Виктор Вязьмин, похоже, единственный из них осознавал некую двусмысленность их поступка. В нем чувствовалась смесь растерянности, стыдливости и какого-то упрямства.

Игорю Попову («Дангасар») было все по барабану – от него веяло добродушием и спокойствием. Его поведение напоминало обыкновенное «сообразим на троих» – как будто он проходил мимо гаражей, и его элементарно позвали попить пива.

Вызвав меня в темный, плохо освещенный коридор, и уведя в конец к наглухо закрытому окну, подальше от комнаты, откуда доносились звуки «серебряных струн», без всякого вступления Валера сразу заявил: «уйди из клуба!».

Однако готовящийся к схватке драчун даже слегка опешил, когда я спокойно и холодно ответил: «проведите перевыборное собрание, и заберите печать».

Так эти ребята и не поняли, что ломились тараном в открытую дверь, к тому же, вдобавок, и снятую с петель для облегчения прохода…

В чем еще заключался изощренный садизм этой сценки, выбранного ими часа «разборки»: повторюсь, я ведь приходил в бардклуб найти душевное спокойствие, и хоть там слегка отвлечься от мрачных рутинных мыслей.

И не зря ведь подчеркнул, что дело происходило во вторник. Среда клубный день, могли ведь «поговорить со мной» в помещении альпклуба всего лишь через единственный день.

Снова небольшое отступление, пояснить один аспект: они ведь, к тому же, приняли мою невозмутимость за робость, или совсем уж за откровенную трусость. О чем позже заявили среди наших общих знакомых не один и не два раза, чтобы еще ниже уронить мою репутацию. Говорю об этом просто для иллюстрации об их неспособности разбираться в людях, давать оценку характерам отдельных личностей и их манере поведения в различных жизненных ситуациях. Как без такого умения напрашиваться на первые роли в общественной организации, вопрос, конечно, риторический.

И добавлю в стиле «ноу комментс», что через несколько лет создал в Серхетабатском этрапе общественную инспекцию по борьбе с браконьерством, в помощь Бадхызскому государственному заповеднику. Мы брали отстреливающихся «бреков» фактически голыми руками, так как у нас самих как общественников не было разрешения носить оружие. Что-то у них, задержанных с поличным на месте охоты, потом не появлялось желание говорить о чьей-то там робости…

Однако вернемся к клубным делам, которые скоро совсем перестали меня беспокоить: до того дня в течение ряда месяцев никак не могли собрать отчетно-перевыборное собрание хотя бы потому, что не находилось потенциальной кандидатуры на смену руководителя. После того разговора в темном коридоре понадобилась одна-единственная неделя, чтобы созвать «народ» и народ для своего рода судилища.

Нет, не скажу, что то собрание далось мне легко и просто, без подавленного настроения. Но освободился, остался один на один с собственными мыслями и идеями, без дополнительной обузы и добавочной еженедельной рутинной нервотрепки.

Сумел, к тому же, все-таки оклематься примерно через год, без всякой печати и офисного помещения умудрился провести ряд запомнившихся проектов экологической направленности, причем массовых. В том числе, в течение ряда лет совершались ежегодные выезды в окрестности легендарного Бадхызского госзаповедника, куда многие из активных туристов мечтали попасть и не могли – погранзона, зона ответственности Министерства охраны природы, чересчур удаленный район (конечная станция железной дороги).

Снова отступление, в виде перехода к заключению: честно говоря, столько времени пролетело с тех горьких лет. Вроде давно уже должно было все перекипеть, остаться в прошлом, и эмоциям пора бы отгореть и превратиться в невесомый пепел. И я сам так думал. Однако после данного суховатого изложения стал редактировать текст, и снова как будто окунулся в те же дни, как будто они вчера прошли. И как-то вновь муторно стало на душе…

Возможно, кто-то из непосредственных свидетелей тех событий будет читать эти строки. Наверное, кто-то из них схватится за голову или невольно прижмет ладонь к сердцу: «не знали, иначе бы поддержали. Почему не рассказал???».

Вы смогли бы поведать такое? Кроме того, был бы смысл, или хотя бы малый толк?

Тогда в клубе, как и по всей громадной разваливающейся стране, была широко распространена считающаяся шутливой в определенном кругу лиц фраза «кого колышет чужое горе?». Причем глагол использовался иной, сильно нецензурный.

Пояснение вместо заключения: «Трудно давшиеся строки» – название одного из стихотворений прославленного туркменского поэта Керима Курбаннепесова. У него же есть строки в другом творении:

«… Возможно, вы ответите – легко ли, познать чужое горе?

И к чему? Ведь даже если вам ясна причина боли,

Вы пособить не сможете ему…»

Многие в тогдашнем составе альпклуба «Агама» и вокруг него знало, что я в свое время успешно закончил биофак Туркменского госуниверситета. С другой стороны, в научном мире существует громадное количество отраслей биологии, поэтому лишь несколько человек слышали о моей более узкой специализации и о том, что я много лет интересовался аспектами зоопсихологии и поведенческими реакциями диких животных. Это-то и дало повод для той давнишней дружеской подначки Игоря Ломова: «сначала делал опыты на животных, теперь их на нас применяешь?».

Но он не мог знать, что еще с дней школьного, не сильно счастливого детства, будущий автор данных строк всерьез увлекался элементами прикладной психологии в жизни общества и сосуществования отдельной личности в ней. Разумеется, между этими двумя направлениями при желании можно найти пересекающиеся ассоциации, не так ли? Остается лишь подойти к вопросу чуть творчески, чуть с юмором…

Как это работало?

Даже просто посещение клуба, естественно, строилось исключительно на добровольных началах, не говоря уже о выполнении тех или иных поручений в интересах той или иной отдельной группы в рамках «Агама». А в тот период, в первые годы девяностых прошлого века, только начиналось возрождение этого единственного в Туркменистане альпинистского клуба. Еще только предстояло проведение ряда акций, вызвавших в дальнейшем значимый общественный резонанс. После них недостатка в добровольцах внести посильный личный вклад в деятельность клуба в последующие годы не наблюдалось.