«Чтобы сдохли эти маги… Я что, один ограбил ту лавку? Я что, самый виноватый? Да как они посмели… Мои… Права!.. Я свои права знаю… Они должны!.. Они нарушили!..» — в этот миг словарный запас подобного существа подходил к концу, и оно затыкалось, присасываясь к кружке с пивом или сигаре.
«Какого хрена я должен платить за райницу? Я её сам вырастил и купил землю! Нет, вы только сообразите… Как они могут?.. Я же вырастил! А они забрали! Это всё ты! Ты им рассказал!» — и в то мгновение щедрый бездомного набрасывался на одного из дружков, с которыми имел несчастье поделиться нажитым добром.
Акс не долго сдерживался. В тот судьбоносный вечер его вывел из себя старик, который рассказывал историю о себе и внучке. Сейчас Акс отдал бы многое, чтобы забыть те отвратительные слова, тот мерзкий паб и его обитателей.
«Моя девка была больна… Кхе-кхе! Я забрал ее с юга… — лицо старика едва ли можно различить из-за разбухших, как черные яблоки, отеков. — Я хотел детей и жену… Кхе! Но эта тварь не соглашается! Я спас ее из лап таких ублюдков как вы, а она не соглашается! Вон что сделала со мной! Меня все бросили… Все бросили!.. Но я не сдамся! — он рыгал через слово и, кажется давился слезами. — Ты думаешь, я совсем потерял гордость, что снова умолял бы её? — он воззрился на хозяина, кажется, шокированного скопищем такой мерзости в своем скромном заведении. — Я пошлю ее на хер, если еще раз встречу! Я ее убью!..»
Акс покрылся холодным потом, в ужасе оборачиваясь, чтобы взглянуть в глаза. «Ублюдок… Вот ублюдок…» — бормотал он, чем обратил на себя внимание. Старик нахмурился. Лицо Акса сводило судорогой от той страшной гримасы, которую оно изображало, а в руках в один момент со звоном лопнул стакан. Боль от пореза была едва различима. Он вскочил с места, сделал шаг, но его опередили: со всего маху лицо убогого бездомного расквасил чужой кулак. Акс остановился как вкопанный и вместе со всеми, кто сидел здесь, наблюдал, как незнакомец свалил его на пол и пнул. «Было бы время — я бы отрубил тебе хер и прострелил башку!» — орал он. Акс не знал, отчего не мог двигаться: из-за до сих пор не угасшей ярости или из-за убийства, произошедшего у него под носом. Но ноги все еще не слушались. Незнакомец бросился к выходу, но заметил Акса и, очевидно обо всем догадавшись, без слов схватил того за воротник и потащил за собой. Краем глаза он заметил, как хозяин паба подозвал какого-то бугая, и тот взвалил на себя обмякшее жирное тело и куда-то понес. Акс бежал тогда за незнакомцем очень-очень долго, слушая его ругательства и недоуменные возгласы: «Даже не прикрылся капюшоном! А если б тебя запомнили в лицо?!»
…Где-то 3500 шагов…
Кажется, в Аксе что-то противно щекоталось, как часто щекочутся мелкие рудиментарные побуждения, и не прислушиваться к ним невозможно. Это такие надоедливые засранцы, которым легче сдаться последовать, чем отстоять своё место в мозгах. Но сделать так — подступить на шаг ближе к безумию, так что Акс отогнал прочь мыслишки о должках, верности и прочем. Пусть и впервые за долгое-долгое время Аксу приходится спасать Чеда, а не наоборот. «Это чувство баланса», — важно убедил он сам себя. А впереди распростер свои таинственные и немного зловещие черные объятия лес, будто подстерегая его с этими домыслами. Будто он знал, что все повалилось наперекосяк, но пока что держалось на безнадежно тонкой ниточке — и не упускал шанса. Игла вновь ушла вкось, мимо нужной петельки, вопреки плану. Когда уже получится добраться до цели без приключений, вовсе не нужных им?
Чед ругался и проклинал магов, Циклонию и свою руку. Жаловался, мол, черта с два теперь он увидит север, хотя бы одним глазком — о котором и мечтал. Ради северных просторов, в которых удастся поселиться южанину, вдалеке от границ и магов, воров и пьяниц, он согласился следовать за Аксом, который, в свою очередь, рассказывал о совершенно иных намерениях. Тем не менее, их пути накладывались друг на друга — выходит, ничего не стоило объединить усилия. Ценность планов Чеда хоть и не была до конца понятна Аксу, но не вызывала никаких вопросов. Всего лишь добраться до той части Медеи, где удастся ухаживать за домашними животными, попивать самодельное вино, позабыв и думать о той стране, где с одной стороны, в пустынях, рождались дети из чрева сестёр, оплодотворенных братьями, дочерей — отцами, и оставались жить по тем же устоям, проповедуя культ Великомогущего; а с другой — заселенный скорее тушами и Абаддонами, высасывающими жизнь из них, нежели людьми город-страна, и повсеместно — вымирающие, как мухи, люди. Не просыхающие или не бывающие в рассудке ублюдки, которым, стоит нарушить свой обет безмозглости, ничего не остаётся, кроме как прострелить башку. Кто рождался же с разумом — или рвались прочь, на север, или становились настоящими злодеями, достаточно мерзкими, чтобы жить в том ярком загоне для скота, постепенно превращающемся в скотобойню. Они использовали людей, вбивая в голову нужные идеи, даже не как инструменты, а как сырье, из которого можно выпилить и выстругать полезную фигурку.
«Не подохни, пока мы не скроемся! Тогда я сделаю перевязку!» — твердил Акс, но навряд ли был услышан. Наверняка стук крови был единственным, что были способны различать уши Чеда, а глаза моргали каждое мгновение то ли от грозившей вот-вот нагрянуть потери сознания, то ли от лившегося с бровей пота, при этом нездорово делаясь какими-то плоскими. Акс до сих пор боялся, и страх пришпоривал его. Ещё больше он боялся того, насколько они отклонялись от пути, что планировали.
…3900 шагов…
Откуда посреди Циклонии взялся лес, никто не знал. По слухам, никто также не наведывался не то что в самую гущу, даже на окраинах было мало людей, хотя там деревья выглядели еще вполне себе симпатично и создавали даже некий уют, атмосферу для отдыха. Что-то постоянно отталкивало людей отсюда, давило на мозги всё больше с каждым шагом, который приближал к сердцевине загадочного места.
Лес — будто огромная семья, связанные землей и небом люди, как родные, так и близкие. Связанные кровью, что течет по их ветвям, словно по жилам, внутри каждой веточки, от одного корешка к другому, от широчайшего грубого ствола к тончайшему нежному листу. Вроде так рассказывали Аксу — о месте, где ему пришлось жить.
«Но хоть кто-нибудь спрашивал людей перед тем, как их родить в своей семье? Кто-нибудь дал хоть какие-нибудь намеки на то, где ему придется расти? Естественно, нет. Поэтому огромная глупость — считать семьей тех, с кем приходится жить… Хотя нет, скорее уж — считать саму семью чем-то особенным, по сравнению со всеми остальными людьми…» Вовсе необязательно родственники будут обучать тому, чтобы стать человеком среди других подобных. Может быть, они просто-напросто бросят созданное самостоятельно существо, оставляя эту заботу на других… Но все это не помешает стать частью человечества, не приносящей ему вреда, это никогда не будет решающим фактором… Нет смысла вообще думать о своих родителях как о причинах всех бед. Цели, разум, в которых они рождены, определяют, стать ли человечным, стать ли звероподобным, стать ли безумным вредителем или смышленой, пусть и так же обреченной на одиночество, запчастью для всеобщей машины.
Но лес еще чем-то сильно отличается своей сутью от человеческого сосуществования, помимо очевидной принадлежности к растительности, разумеется. Что-то есть в лесу столь же приближенно-колкое, подбирающееся незаметно и моментально, сколь и темное, удушающе слепое, глухое и лишенное всяческой надежды на понимание. Такое, что навевало, пожалуй, лишь образы подвешенного над ритуальным огнём, с визгами и завываниями. Водят вокруг него хороводы, однако скрываются во тьме, и нельзя понять, есть ли в самом деле те ужасающие оккультные умалишенные, или это мозги пытаются разыскать здравый смысл в принесении сознания в жертву подсознанию. Или же мозги ищут суть в жертве чужой: добровольном побеге в лес, подальше от своего создания, своего ребёнка?
Такое очерненное, что притронешься — и задохнешься этой сажей. Такое быстрое, что попробуешь встать на пути — пробурит в груди скважину.
