Проехать в центр им не удалось, поскольку везде дорогу преграждали цепи вооружённых пластиковыми щитами и дубинками солдат.
Видимо, в этот день выражать недовольства им не полагалось. Впрочем, особого довольства их лица тоже не выражали, что Андрею было не совсем понятно, ибо по его разумению побывать в городе всё же лучше, чем заниматься хозработами в части, как это обычно бывает по субботам в армии. Милиции нигде видно не было. Очевидно, они где-то в другом месте организованно выражали своё недовольство по поводу негативного отношения к ним общества и неприятия их деятельности преступниками.
Перед цепью солдат водитель вынужден был остановиться, Андрей расплатился с ним и дальше отправился пешком.
Чем ближе он приближался к центру, тем народу вокруг становилось больше и больше. Причём народу становилось не только больше, но он ещё и качественно менялся. Если дальше к окраинам публика в основном была просто любопытствующая или же стремящаяся куда-то по сугубо личным делам, то ближе к центру преобладал народ, исключительно болеющий за интересы всего общества. Впрочем, Андрею, как и некоторым другим любопытствующим и праздношатающимся, казалось, что многие, выступающие за общее дело, преследуют при этом и свои шкурнические интересы.
В одном месте Андрей увидел, как возникла лёгкая потасовка между малочисленной группой граждан, протестующих против "людоедского" – как было написано у них на транспаранте Закона о лицензировании убийств, и их оппонентами, требующими снижения платы на лицензии и выдачи малоимущим слоям населения таких лицензий на убийство бесплатно. Сторонников законных убийств было значительно больше, чем противников, и последним пришлось бы худо, не вмешайся появившиеся солдаты. Под командой бравого офицера, им удалось оттеснить и разделить враждующие стороны, не причиняя, впрочем, ни тем, ни другим особых повреждений.
У Дома правительства тоже митинговали вовсю. Чиновники высшего ранга, среди которых Андрей увидел и несколько лиц, частенько мелькающих на экране телевизора, требовали от Парламента законов, без которых страна просто задыхается. Чуть поодаль от них, Андрей увидел митингующий Верховный парламент, вышедший на улицу почти в полном составе. Народные избранники в свою очередь требовали от правительства причитающейся им зарплаты, которую они не видят по несколько месяцев, детских пособий, бесплатного пролёта по всем своим депутатским делам, а также командировочных, которых, как и отпускных, не выплачивали им уже несколько лет.
Одна из самых больших фракций, разделившись примерно пополам и обернувшись второй половиной в другую сторону, требовала ещё и немедленной отставки этого самого правительства, отставки президента и передачи всей власти народу, что было Андрею не совсем понятно. Разве эти депутаты не выбраны народом? Что тогда им сейчас мешает проводить политику в интересах народа? Или они не считают себя избранниками народа и хотят сами отдать власть народу? Что же тогда мешает им сделать это? И если они отдадут власть народу, то каким образом весь народ, станет управлять страной? По очереди? По графику? Кто будет составлять этот график, и что из такого управления выйдет? Или придётся опять-таки кого-то выбирать из народа для управления государством? К чему тогда затевать весь этот сыр-бор?
Появившиеся солдаты стали оттеснять Андрея и остальных зевак в сторону, освобождая место для нескольких колонн демонстрантов. Андрею нужно было перейти на другую сторону улицы, но он опоздал это сделать, и, в результате, вынужден был стоять и ждать, пока мимо не пройдёт бесконечная череда недовольного люда.
Мимо Андрея шли все. Именно так и можно сказать. Все. В это короткое, но ёмкое слово "все" вместилось несколько колонн протестующих демонстрантов. И это было зрелище. Зрелище великолепное. Зрелище, потрясавшее своей мощью, напором и многочисленностью.
Андрей стоял и ждал. А они всё шли и шли. Шли коммунисты с пылающими взорами и болью о народе в сердцах. Коммунисты разные. Коммунисты настоящие и не очень, но считавшие себя настоящими. Коммунисты всех мастей и оттенков. И все они шли и шли. Шли с разноцветными флагами и транспарантами. Шли с портретами и лозунгами.
Шли анархисты, шли пацифисты, шли монархисты, националисты, социалисты, интернационалисты-эсперантисты и прочие исты.
Шли демократы, Демократы либеральные и не совсем либеральные. Демократы-консерваторы и демократы-новаторы. Шли движения. И движения тоже шли разные. Шло движение "За воссоздание Советского Союза" и экологическое движение "Природа – твоя и моя мать". Движение в поддержку генерала Дуболомова шло бок о бок с "Союзом Работников". На пятки тем и другим наступали весёлые компании Любителей пива и Друзей "Санта-Барбары".
А Андрей стоял и ждал. Ждал и смотрел. Смотрел на формалов и на неформалов. Смотрел на казаков в разнообразной форме и на революционно настроенную молодёжь в импортных кожанках.
О, эта революционно настроенная молодёжь! Молодёжь, руководимая лучшими, честнейшими людьми страны. Молодёжь, грезившая революцией. Читатель из благополучной страны, тебе этого не понять! Тебе не понять, сколько романтизма в революции и бунте. Какие это прекрасные слова, и какое это весёлое времяпровождение. Революционные бои и следующие за ними по пятам гражданские войны. Да знаешь ли ты, читатель, что это такое? Нет? Тогда положи палец на стол и ударь по нему молотком. Больно? А по коленной "чашечке"? А со всей силы? Тоже больно? А ты представь, что это не молоток, а вражеская пуля. Полегчало? Вот она впивается тебе в колено. Ты ничего не чувствуешь. Сила удара тебя отбрасывает назад. И вот пуля уже раздробила твоё колено, она вылетает из него, а вместе с ней, разрывая мясо и кожу, вылетают в разные стороны и осколки костей. Твоя голень висит на клочках кожи. И тут ты уже начинаешь чувствовать боль. Боль невыносима, но ведь это революционная боль! А потом, тифозный барак. Ты исходишь кровавым поносом, обрубок твоей ноги в пропитанных гноем бинтах. Какой во всем этом героизм! Как это прекрасно! И весело! А потом ты узнаешь, что пока ты валялся в бараке и кормил бегавших по тебе табунами вшей, враги вспороли штыками живот твоей молодой, беременной жене. Но ты-то ведь герой! Ты-то в революции! И как герою, тебе дают комнату в коммунальной квартире, которая покажется тебе раем после тифозного барака. А потом за тобой придут твои товарищи. И поставят тебя к стенке. Потому что так надо. Во имя революции. Нет, читатель, революция всё-таки прекрасна. Ты просто не понял всей её прелести, потирая слегка ушибленное колено. Революция прекрасна. Как прекрасны и эти молодые люди, шагающие мимо Андрея и мечтающие о революции.
А Андрей всё стоял и ждал. Ждал, когда пройдут патриоты. Патриоты разные, патриоты на любой вкус и цвет. Патриоты народные и патриоты национальные, свято-патриоты и воен-патриоты. Патриоты с патриотическими лозунгами и безо всяких лозунгов. Патриоты со знамёнами и патриоты с транспарантами. Патриоты из власти и патриоты из оппозиции. Много шло патриотов, и все они были один патриотичнее другого.
И вот уже у Андрея создаётся впечатление, что все, кто вышел сегодня на улицу и построился в колонны – патриоты, а те, кто сидит по домам или вообще имеет наглость работать в этот день – непонятно что, отщепенцы какие-то, рвачи и хапуги. И нет им места, и не должно им быть места в этой стране.
Андрей понять не мог, как это он вдруг оказался никем. Жалкая песчинка, в окружении таких же песчинок, очутившихся на берегу полноводной реки, вдохновлённых светлыми идеалами истинных патриотов земли своей. Как это так получилось? Вот он – здесь, на тротуаре, с такими же любопытствующими. И их мало, ничтожно мало. А большинство-то народа идёт.
Идёт в колоннах. Идёт и требует. Идёт и скандирует. Идёт и возмущается, и призывает, и стучит кулаком по столу. Как это так? Все на дороге, а Андрей на обочине, все в гуще событий, а Андрей на отшибе.
