И всё же я удержался от соблазнов и решил бежать домой, о чём тебе и объявил.

Светка, насмехаясь надо мной, уточнила:

– Сашка! Неужели ты такой непоколебимый противник сексуальной революции?

Я дрожал. Мне было не до провокационных разговоров, и всё же я чуть не завёлся:

– Самое время об этом…

– Действительно, самое время! – расхохоталась Светланка. – Не дури, Сашка! Ведь простудишься не на шутку! Сейчас же побежали ко мне! Будем вместе воевать с той самой революцией!

– Некрасиво получится, если твои узнают! – продолжал упираться я. – Если так уж тебе революции полюбились, то должна знать – враги подсунули нам их для нашего же одурачивания, а на деле внедряли массовый разврат населения. Никто еще живым из отравленной паутины не выбирался! Это же совсем не шутка – это очень опасная диверсия! Это настоящая эпидемия…

– Сашка! Брось выдумывать и артачиться! Какой еще разврат? Дрожишь от холода и сырости! Пошли же, дурачок мой любимый! Ты же ко мне идёшь, а не к кому попало! Пошли, просушимся… Мы же взрослые люди!

– Ты, как раз, еще совсем глупенький ребёнок!

– Это ещё почему? – засмеялась Светлана.

– По уму! Потому что тебе до сих пор кажется, будто взрослые могут делать, что им вздумается! На деле же взрослый человек твёрдо знает, что делать можно, а что нельзя! В соответствии с этим всегда и поступает!

– Ты тоже не взрослый человек! – чмокнула меня в щёку Светка. – Ты просто глупенький! Заболеешь, и мне придётся ставить тебе банки и делать пребольнющие уколы! Не хочешь? Тогда пойдём же скорей! Ну, пойдем, дурачок ты мой хороший!

– Тогда я домой позвоню, – предупредил я Светлану и метнулся в телефон-автомат, прижавшийся своей стандартной будочкой к соседнему дому. – Ведь родители не приучены к отсутствию сына ночью. Ещё переволнуются, не дай-то бог!

– Обязательно позвони! – сразу согласилась Светлана. – И очень хорошо, что беспокоишься! А я поднимусь в квартиру, хотя бы чайник поставлю…

Я снял трубку и несколько раз прокрутил разболтавшийся телефонный диск. Гудки долго оставались длинными. Гудки, гудки, гудки…

«Странно, всего девять часов. Родители в такое время не спят, тем более, я не вернулся».

Наконец трубку сняла мама, и я услышал ее тяжелое всхлипывание:

– Саша, папы больше нет… «Скорая» не помогла…

Я услышал, как из рук матери выпала телефонная трубка. Я ничего не мог понять. Может, это была не мама? Может, она ошиблась? Или был чужой телефон? Боже мой, всего этого не может быть! Не может быть! – завыл я от понимания невозможности что-то исправить. – Как же теперь? Или всё же ошибка?

Я плохо помню, что было потом. Помню только, как тупо добрался до четвёртого этажа, ладонью придавил кнопку звонка, не отпуская…

Светлана открыла со смехом и словами:

– Ты что? С ума сошёл… – и осеклась, разглядев меня. – Сашка, что с тобой? Что случилось? – догадалась она, но не поверила, что в ее безмятежность и уже забрезжившее семейное счастье опять ворвалась разрушающая всё случайность. – Опять случайность! – протянула Светлана и опустилась на колени рядом со мной. – Что случилось, Сашенька? Ну, скажи, родной, что случилось?

– Отец… «Скорая» не помогла. Надо спасать маму. Я пошёл…

– Я с тобой! Только переоденусь.

Событий тех печальных дней я не запомнил. Теперь кое-что отрывочно возникает в моей памяти, словно в плотном тумане, а некоторые подробности я вообще восстановил для себя лишь по рассказам Светланки.

Она оказалась крепче меня. Именно на ней всё держалось в то очень трудное время. Я же расклеился на все сто. Светланка рассказывала потом, будто я был в страшном состоянии. Просто невменяем.

– Сашка, ты эмоционально беззащитен! – потом рассказывала она. – У тебя совсем нет кожи! Всё через сердце, а оно ведь не железное. Его беречь надо, глупенький ты мой. И меня надо беречь… Как я без тебя жить буду?

Светлана могла водить меня всюду, куда было надо, ведь мы пережили похороны отца. Могла кормить, возить, даже укладывать спать – я во всём ей подчинялся беспрекословно, ничего не понимая, как живой манекен, не больше. Совсем ничего не понимал. На вопросы отвечал как-то странно, не разобрать. Сам же ни о чём не спрашивал и не говорил.

«Страшно мне было глядеть на тебя!» – потом созналась Светлана.

О собственных ощущениях тех дней я рассказывать не буду. Хотя понимаю, кому-то воспоминания сумасшедшего могут быть интересны.

А уж потом, – рассказывала мне Светлана, – уже семнадцатого октября, я вообще за тебя испугалась. Ты сам-то хоть помнишь? На девятый день, когда много народу собралось помянуть твоего отца, хорошо хоть его завод что-то взял на себя, уже твоя мама не выдержала долгого напряжения. И все наши похоронные ужасы повторились заново. А ты был как кукла! Ничего не понимал!

В общем, мы тогда через такое прошли, Сашка, – рассказывала мне Светлана, – что никакому врагу не пожелаешь. Мои тогда, Геннадий Петрович и Антонина Сергеевна, во многом нам помогли, глядя на мои с тобой страдания.

Геннадий Петрович даже организовал тебе консультацию у известного врача. Страшно сказать, ходила я с тобой к психиатру. Но он-то, как раз, меня немного успокоил. Убедил, что сдвиг сознания у тебя произошёл из-за сильнейшего стресса. Почти наверняка, он окажется временным и скоро пройдёт сам собой. Обязательно пройдёт! Надо только терпеливо ждать. Ну, и из лекарств кое-что тебе выписал. Сказал, будто они на всякий случай, для ускорения процессов, но не навсегда. И то уже казалось мне хорошо.

Надежда – это, конечно, прекрасно, да только дни уходили, а сдвиг твой оставался. Я вся на нервах! Руки опускались. Представляешь? Впрочем, такое ты представить не сможешь! Я ведь только нашла тебя, думала уже, что судьба моя наладилась, а тут опять всё рухнуло! Да еще как рухнуло! Ты находился весь день рядом, да только совсем не ты! И не знала я, как мне быть? Не знала чем тебе помочь и себе? И болезнь у тебя какая-то странная была – хуже, пожалуй, и придумать-то трудно! Есть человек, и нет человека!

На девятый день, то есть, в день памяти теперь уже твоей покойной матери, двадцать пятого октября, повезла я тебя на кладбище, и среди тех крестов ты как будто стал оживать. Вижу, уже понимаешь происходящее, взгляд стал осмысленным, но молчишь, стараешься, вижу, сам разобраться во всём.

А сама-то я думаю, это очень хорошо, что проснулся, да как бы ты, разобравшись во всех случившихся наших трагедиях, опять не сдвинулся, да еще сильнее. Это же какая нагрузка на психику?!

А на следующее утро ты засобирался на работу. Видимо, не всё вполне понимал. Я тебе тогда объяснила, что на работу тебе не надо, потому что ты и я в отпуске. Так оно и было. И тебе ведь дали какие-то отгулы, и мне Геннадий Петрович отпуск устроил.

Рассказывала я тебе то, да сё, а сама не могу не плакать, вот тогда ты и очнулся окончательно. Стал меня утешать! Пожалел меня! Видно, сильно любишь, вот и выздоровел, чтобы больше меня не терзать! Такая у нас с тобой история, Сашка ты мой хороший, приключилась.

«Давно это было, – подумалось мне. – Столько лет прошло! Чтобы все сосчитать, так и пальцев не хватит!»

Но дальше-то я и сам всё помню. Мозги постепенно заработали. Только оглядываться в прошлое я и потом опасался. Очень уж тяжелые в нём события остались, а их последствия не сгладятся, пожалуй, пока жив буду.

Мне ещё, можно считать, повезло! Ведь остался бы я на всей планете Земля в одиночестве, если бы не моя Светланка. Сдали бы меня в дурдом! Даже представить страшно! А она все дни, дольше двух недель, со мной как с маленьким… Единственный родной человек у меня на свете остался.