– Я только до ближайших холмов, хочу насобирать цветов ко дню святого Варфоломея, – не задумываясь, солгала Мари.
Священника, видимо, ответ вполне удовлетворил, и он коротко кивнул.
– Если я правильно помню, ты дочь Мадлен Бувен, деревенской травницы? – продолжал свой допрос монах, – Той молодой вдовы, что живёт на южной окраине Сент-Коллена.
– Да, святой отец.
– И, как идут дела? Часто ли к вам обращаются за помощью люди?
Инквизитору, наконец-то, удалось взглянуть в глаза девочки.
– Сейчас очень редко, – Мари с трудом выдержала его взгляд, – Люди у нас в деревне очень праведные, святой отец, ходят в церковь, молить Господа об исцелении.
– И это правильно, дитя мое! Отец наш небесный дарует благословение и защиту от любых несчастий и недугов.
– Если чиста твоя душа, крепка вера твоя, а помыслы не вызывают нареканий у Святой Церкви, – добавил он чуть погодя, – То и не накличешь ты на себя кару божью и не придётся тебе искупать свои грехи страданием! Кстати, чем занята твоя матушка? Я хотел бы на днях её навестить. Поговорить…
У Мари при этих словах по спине пробежал холодок, а ладошки стали влажными от пота.
– Она больна, святой отец, очень сильно больна, – сдерживая дрожь в голосе, проговорила она.
– Вот как! – удивился монах, – И чем же?
– Чахотка, отче. День и ночь её душит кашель, и кровь идёт горлом.
Мари вновь опустила глаза и принялась разглядывать свои старые башмаки, которые ей достались от племянников, когда те выросли.
– Бедное дитя!
Монах положил сухую жилистую ладонь ей на плечо, и Мари почувствовала железную хватку его длинных пальцев.
– Мало нам сирот оставили, уходя англичане? – он поднял глаза к небу, – А тут ещё и болезнь… Молись, дитя моё и Господь смилуется над твоей мамой!
Монах отпустил девочку и собрался уходить.
– Что мне передать маме, святой отец? – окликнула его Мари и, тут же, испугалась собственной дерзости, – Когда вы к нам зайдете?
– Мм? – инквизитор нахмурил лоб, – Ничего пока не говори, дитя. Как только Господь дарует твоей маме исцеление от недуга, тогда я и навещу её, чтобы дать своё благословение!
Монах накинул на голову капюшон, развернулся и зашагал прочь. Мари немного постояла, провожая взглядом тёмную согбенную фигуру, и, когда старик скрылся за углом мясной лавки, побежала дальше.
Мари мчалась, что было духу, вверх по склону зелёного холма к темнеющей на его вершине полоске леса. Душица, душица… Бледно розовые цветочки, много-много, их не надо брать, только листья, повторяла она про себя, пристально вглядываясь в траву. После полудня солнце решило показаться сквозь плотную пелену туч, порадовать людей последними каплями тепла. Теперь оно нещадно палило с высоты своего небесного трона, будто пыталось отыграться за все, украденные у него тучами, летние дни.
От быстрого бега и жаркого солнца потела спина. Грубая ткань платья неприятно липла к телу. Наконец, Мари вбежала в тень, откидываемую высокими деревьями, и перешла на шаг. Дойдя до заветной поляны, о которой говорила мама, девочка опустилась на колени и поползла, чтобы не пропустить ни одного растения с бледно-розовыми цветами.
Увлёкшись поиском, она не заметила, как углубилась в лес. Дубы и буки уступили место пихтам и соснам. Деревья росли настолько близко друг к другу, что солнечные лучи едва пробивались сквозь их густые ветви. Выйдя на просеку, Мари взглянула на небо. Близился вечер, а сумку удалось заполнить лишь наполовину. Что же делать? Хватит ли столько? Мари вздохнула. Нужно возвращаться. В последний месяц лета темнело очень быстро, а оказаться в лесу после захода солнца ей жуть, как не хотелось. Ладно, придётся снова прийти сюда завтра, рано утром. Мари уже собралась уходить, как её внимание привлёк странный звук, выделившийся вдруг на фоне птичьей трескотни. Девушка замерла и прислушалась. Так и есть. Похоже на стон. Звук шёл из кустов можжевельника, душистой изгородью обозначивших пологий склон глубокого оврага. В памяти, так некстати, всплыли истории о нечистой силе и злых духах, обитавших в глухих чащобах, если верить преподобному Рабье. Мари невольно попятилась, прячась за ближайшим деревом. Время шло, но звук не прекращался. А вдруг, кто-то угодил в медвежий капкан и ему срочно нужна помощь? Мари глубоко вдохнула и заставила себя успокоиться. Постепенно, любопытство пересилило страх. Мари осторожно, стараясь не наступить на сухие ветки, начала подкрадываться к можжевеловым зарослям.
Кусты оказались не такими густыми, как подумалось с первого взгляда. Отодвинув в сторону колючие ветки, девушка отпрянула от неожиданности. На дне сырой, поросшей папоротником и хвощом лощины, лежал дракон. Самый настоящий дракон! Точь-в-точь, как на картинке в одной книге, которую показывала ей однажды тётя Габьер. В книге рассказывалось о рыцаре, который, искупавшись в драконьей крови, стал неуязвимым. Очень красивая легенда, в которой переплелись любовь и предательство, рыцарская доблесть и честь. А от приключений аж дух захватывало! Мари обожала легенду о Зигфириде и кольце нибелунгов. Хотелось самой взяться за меч, вскочить на боевого коня и мчаться в бой, сражаться со страшными чудовищами и злыми великанами. Это была единственная книга в жизни, которую читала Мари. Кроме библии, разумеется. Разумеется, Мари всегда понимала, что Песнь о нибелунгах – всего лишь красивая сказка. Основанная на реальных исторических событиях, но всё же, сказка. Однако, то, что сейчас предстало перед глазами юной девушки из глухой французской деревушки, пошатнуло её уверенность в том, что сказка всегда остается сказкой.
Дракон был огромен, не менее двадцати футов в длину. Его зелёная, как листва в середине лета, чешуя переливалась изумрудными бликами в лучах заходящего солнца, отчего складывалось впечатление будто, каждая чешуйка, на самом деле, являлась настоящим драгоценным камнем. Дракон лежал на дне оврага, свернувшись кольцом, и, положив длинный хвост под голову, увенчанную двумя рядами острых рогов, жалостливо стонал. При этом, из страшной пасти чудовища, сквозь частокол острых, как бритва зубов, вырывались язычки огня. Из широких ноздрей поднимались струйки серого дыма. Глаза его были закрыты. Деревья и кусты вокруг были поломаны и местами опалены. На листьях и, примятой огромным телом, траве в лучах уходящего дня блестели золотистые капельки, которые Мари приняла за светлячков. Пахло гарью и ещё, чем-то необычным, но приятным. Похоже на корицу, загадочную восточную пряность, аромат которой Мари знала лишь по недосягаемо-дорогим прилавкам кондитеров, изредка привозящих свой товар из Руана во время большой ярмарки в честь сбора урожая. Запах был настолько сильным, что перебивал даже аромат можжевельника.
Первой мыслью Мари было развернуться и убежать, без оглядки, пока дракон её не заметил. Однако, поразмыслив, и, придя к выводу, что, в принципе бояться нечего, девочка решила остаться ещё ненадолго и понаблюдать, что произойдёт дальше. Страх постепенно уходил, уступая место любопытству. Не каждый же день, вот так, запросто, можно встретить в лесу настоящего дракона. То, что дракон настоящий, Мари не сомневалась ни капельки. Потому, как, разглядывая диковинное существо, она не удержалась и пару раз больно ущипнула себя за руку. Так, на всякий случай, удостовериться, что не спит.
Окончательно осмелев, Мари сделала ещё несколько шагов к краю оврага. Теперь она смогла разглядеть причину страданий дракона и стон сочувствия непроизвольно вырвался у неё из груди. Испугавшись, Мари быстро зажала рот ладонями. Сердце вновь бешено заколотилось, словно крохотная птичка, пытающаяся вырваться из клетки. Дракон ничего не услышал. Тяжёлые веки по-прежнему оставались сомкнутыми, и Мари понемногу успокоилась. Острая стрела с чёрным оперением пронзила правое крыло дракона насквозь. Рана была довольно серьёзной и, наверняка, очень болезненной. Дракону не повезло. Стрела вонзилась в самое и, скорее всего, единственное уязвимое место его мощного тела. Там, где крыло переходило в мускулистое плечо, снизу, изумрудные чешуйки прилегали друг к другу не очень плотно, оставляя открытым участок незащищённой плоти. Стрелок знал наверняка, куда метит. На траву из раны медленной струйкой сочился золотистый ручеек. То, что Мари сперва приняла за светлячков, оказалось каплями драконьей крови, которые сияли всё ярче и ярче в сгустившихся сумерках.
