– Не вынуждайте нас вызывать подмогу, Наталья.

И мать обреченно села обратно – голова у нее немного кружилась от алкоголя, который она все же смогла раздобыть, пока дочь спала.

В конце концов, девочку обмотали теплым шарфом, сложили все документы в папку и направились к двери. Та, что показалась Кире более доброй, взяла ее за руку. Девочка испуганно посмотрела на маму.

– Мы придем послезавтра, в понедельник, подготовьтесь. И поберегите силы. Нас с вами ждет долгий путь, если захотите ее вернуть.

Наташа, казалось, была в ярости, с бледными губами и нездоровым румянцем. Но глаза ее поволоклись дымкой. Она все глубже погружалась в свои мысли и уже не узнавала лица дочери – со ссадиной на лбу, грязными щеками, потерянным взглядом. В памяти женщины уже стирался этот неудачный день, эти нежданные гости.

Такой ее Кира и запомнила.

Едва выйдя из квартиры, девочка заплакала. Женщины наспех пытались хоть немного почистить ее лицо носовым платком, успокаивали, уверяя, что она еще вернется домой, если мать облагоразумится.

Кира хотела им верить. Но больше с того дня они с мамой так и не увиделись.

Если даже смерть бабушки не смогла вытащить ее из зависимости, нелюбимая дочь была не в силах этого сделать и подавно.

Мне бы не хотелось отнимать у вас много времени. Такая уж сейчас жизнь – каждая секунда на счету. Я понимаю.

Поэтому постараюсь быть краткой. Хоть это и тяжело, когда дело касается того, что ты действительно любишь. А я люблю этот период своей жизни. И пусть уже знаю каждую его часть наизусть, знаю, с чего все началось и к чему привело. Именно благодаря нему я стала той, кем являюсь сейчас.

В любой момент я могу закрыть глаза и снова оказаться там, в самых тяжелых часах, в самых приятных секундах. Я могу переместиться в самое начало, вновь вспомнить и увидеть зарождение этой истории. Это пытка, но я люблю мучить себя, и вскоре ты это поймешь, мой несчастный читатель. Это моя машина времени. Да, она, в сущности, есть у каждого из нас, собранная из самых дорогих, ярких кусочков, наше сокровище и проклятье.

Та осень до сих пор стоит перед моими глазами, как эталон. Я сравниваю с ней все остальные уже долгие годы, но она – самая яркая.

Я тогда еще не задумывалась о том, кем являюсь и чего хочу в этой жизни. Как оторвавшийся от дерева лист, одинокий и погибающий, я летела в потоках судьбы, не в силах предсказать, куда они меня несут. Воздух был свеж и дурманил разум ароматом яблок, блистали первые лужи в еще частых лучах солнца, шумели золотом березы вдоль дорог.

В один из осенних дней меня отправили в мой новый дом.

– Удачи, Кира, – напоследок обняла меня нянечка в доме временного пребывания. Голос ее был полон тревоги, лица ее я уже не помню, но помню добрые заботливые глаза.

Я сжимала в руках маленький рюкзак с вещами, шла по длинным коридорам за незнакомыми людьми. Ладонь грела серебряная цепочка с крестиком – все, что осталось от бабушки. Маму я не видела почти месяц и уже не верила, что она случайно оставила меня в этом незнакомом, полном брошенных детей доме, и что вернется за мной.

На выходе мы остановились.

– Тебе очень повезло, что так быстро нашлись опекуны. Дом частный, с участком – это тебе не в тесной квартирке жить. Будь послушной и не позорь нас, – сурово посмотрела на меня другая женщина, ее глаза были, напротив, пытливыми и требовательными.

Она была там кем-то вроде заведующей, и говорила правду – восьмилетнюю одиночку в этом огромном и чужом мире обычно ждал лишь детский дом. Но по какой-то причине уже довольно взрослого ребенка захотели взять под опеку, при этом в семье уже были собственные дети. Старшая дочь, правда, успела выйти замуж и уехала в Москву в поисках лучшей жизни, но вот младший сын был всего на три года старше меня. Обычно опеку берут бездетные либо с уже выросшими детьми пары – ведь всегда тяжело сочетается родное и чужое. И, возможно, поэтому мы с Сергеем сразу невзлюбили друг друга. От него шли волны презрения и скрытой ненависти, пусть я и не претендовала ни на любовь его родителей, ни на его собственность, мы все равно были конкурентами.

Причина, по которой меня взяли, стала ясна мне довольно скоро. Мой опекун, Антонина Вадимовна, уже тогда была в довольно зрелом возрасте, старшая дочь уехала, и теперь им нужна была помощница по хозяйству. Финансово семья тоже бедствовала, а государство обещало денежную поддержку опекунам, так что я была прекрасным решением. Такая практика была довольно распространенной по всей стране.

Тем же вечером нас с Сергеем пустили прогуляться по поселку. Это был старый и заброшенный пригород, словно придавленный на периферию шумным городом. Уголок прошлого, который плохо вписывался в интерьер города, поэтому его игнорировали власти и обходили стороной горожане. Раньше здесь была своя школа и больница, теперь же вокруг стояли покосившиеся черные дома и сломанные заборы. На въезде не было таблички «Добро пожаловать», зато висело ехидное «Счастливого пути». Здесь уже давно не было приличной работы, вакансии были лишь в продуктовом киоске, ферме неподалеку или мебельной фабрике, которые были еще дальше, совсем уже за пределами города. Большинство, конечно, ездило на заработки в город, и многие постепенно полностью перебирались жить туда.

Дорога наша шла через главную улицу. Здесь стояли самые обстоятельные дома, было и подобие игровой площадки. Мы с новоиспеченным братом устроились на качелях и, верные обоюдной антипатии, молчали.

– Тащтан тупанче пирен щине, – бормотал еле слышно мальчик.

Он был еще по-детски пухлым, с русыми волнистыми волосами – внешность его, под стать речи, была довольна национальна. Моя мама была русской, таковой я считала и себя. Но отец, я мельком слышала от бабушки, был чуваш. Безработный, безответственный, пару недель покутивший с моей матерью, он исчез однажды утром, как кот, взятый с улицы, который при первой же возможности убежал вновь на волю. Этот язык напоминал мне о нем, и мне это не нравилось.

– Если хочешь говорить, лучше скажи на русском, – недовольно тряхнула я головой.

Сергей фыркнул. Он усердно пытался качаться быстрее и выше меня. Я старалась не обращать на это внимания. Напротив качелей стоял двухэтажный особняк, один из самых красивых, что я видела в жизни. С резными воротами, вылитым узорным забором, за которым виднелась аккуратно постриженная лужайка, лежаки, а на втором этаже дома – большой балкон. В этот момент к особняку подъехал блестящий внедорожник, идеально черный, казалось, без единой пылинки на нем. Я замерла, так как не видела ничего подобного ранее, замедлился и Сергей.

Из машины показался крупный мужчина, должно быть шофер, а из дома на улицу вышло целое семейство. Среди них мое внимание сразу привлек самый юный. Сейчас смешно вспоминать его худощавым подростком, но тогда весь его вид взбудоражил мой неокрепший ум. Темноволосый, с колючим взглядом черных глаз, острыми скулами, озорной улыбкой. Ему было почти шестнадцать, и на меня, чумазую малолетку в дырявом свитере он даже не взглянул. Я тут же подсела на этот его непреднамеренный крючок, с детства получавшая вместо любви лишь безразличие, я часто путала эти понятия.

Зато мальчик кивнул Сергею. Потом шофер открыл им двери, они разместились в машине, и та, быстро набрав скорость, скрылась вскоре за поворотом.

Впервые что-то действительно заинтересовало меня с момента приезда, я отвлеклась, и рой мыслей в голове не давал сосредоточиться. Кто он? Что скрывается за его улыбкой? О ком или о чем он думает, что подумал обо мне?

Рядом послышался смешок.

– Ну и ну, ты чего, втюрилась?

Новоявленный братец начинал раздражать. Я зло на него посмотрела, но ничего не ответила. Оттолкнулась ногами от земли, снова раскачивая качели, и продолжила разглядывать этот удивительный дом напротив.

– С виду они кажутся интересными, но от таких людей лучше держаться подальше, особенно от Тимура.