Проведённые две недели дома совсем не омрачились от неудачного признания в любви. Миша с Евой стали ещё ближе, не создав между собой преград и стен отчуждения. Друзья как и раньше, но он всё же прикрывал свою любовь, и опять-таки всё выходило настолько ладно, что никто не чувствовал дискомфорта.

— Береги себя, — снова заветное пожелание перед отлётом, почему-то пропитанное особой надеждой.

"Она моя, только моя", Миша был убеждён в этом, неизвестно откуда, но знал что только так оно и будет.

Ева поцеловала Мишу в щёку, в груди больно кольнуло, её руки не хотели отпускать его, когда-то пугающее чувство потери внезапно зашевелилось под грудью. Плохое знамение, можно ли его спутать с чем-то? Нет, Мише не может что-то угрожать, но почему именно сейчас пробудилась змея, зашипев об опасности?

— Всё хорошо? — Миша погладил по плечам Евы, которая внезапно замерла и побледнела.

— Будь осторожен во всём и везде, слышишь?

— Хорошо. Хорошо, — Ева пугала своим состоянием.

— Извини… — через минуту ей стало легче, наваждение отпустило. — Счастливого полёта!

— Летом увидимся, — Миша махнул рукой, смотря на отца и на Еву, которая смотрела на него так, будто запоминала. Он весь солнечный, улыбчивый, глаза — сапфиры…

— Что-то не так… — Ева тихо прошептала, она ещё никогда настолько отчётливо не видела Мишу как в эту последнюю встречу. Разум где-то проблескивал о сильной симпатии, только вот опыт говорил о другом. Она смотрела на него не как влюбленная, а как та, кому нужно его запомнить, чтобы до конца жизни вспоминать этот день. Точно так же, как и при последней встрече с её любимой, совсем не подозревая о том, что это их последний день вместе. Ева не могла спутать данные ощущения ни с чем. Это звоночек, вторила себе снова и снова. Весь вечер провела как на иголках, смотря по новостям, что не произошло никаких авиакатастроф.

Миша прилетел в Питер ночью, добрался благополучно до квартиры и успокоил Еву, но она перенервничала сильно, из-за чего слегла с температурой. Кирилл был единственный, кто за ней ухаживал, и именно в эти дни его любовь снова пробудилась, подарив ему силы на новый шанс, но в этот раз он решил быть намного умнее и деликатнее.

— Вот тут тебе нужно взять на ноте "си", ты осилишь, твой голос позволяет, — Платон нарисовал ноту с хвостиком на третьей строке, похожая на перечеркнутый нолик.

— И вот тут тоже, — Вася облокотилась на плечо Платона и поправила ещё пару нот на эскизе песни.

— Всё верно, — Платон повернулся на Василису, насколько она была чудной во время совместной работы, отчего увлекался пением настолько, что мог пропустить несколько аккордов, а Вася сразу же замечала, хлопая глазками от непонимания ситуации, но не переставала петь. Поведение у неё как у ребёнка, но на вид прекрасный распускающийся цветок.

— Чего так смотришь? — немного отстранилась личиком, но руки с плеча не убрала.

— Ничего, — Платон смутился, как юнец, опустив взгляд на клавиши фортепиано. — Песня будет потрясающей, думаю, попадёт в чарты.

— Я тоже так думаю… — Вася облизнула губы, быстро задышав. — Без тебя бы у меня не получилось… Спасибо, — губки Васи прикоснулись к щеке Платона, но сразу не отдалилась, как задумывала, а замерла, когда тёмный взгляд пал на приоткрытый ротик.

— Пожалуйста…

Платон потянулся вперёд и коснулся губ Васи, которые улыбнулись от прикосновения. Зелёные глазки смотрели на прикрытые веки. Платон ей понравился с первого момента, как только услышала о нём, а когда увидела, то поняла как должен выглядеть тот, в кого она влюбится и будет любить, любить… Юное сердечко принадлежало Платону: его голосу, его спокойным взглядам, его тихой натуре, скромной и скрытной ото всех. Василиса не раз замечала, то, как он обходителен и внимателен, обращается с ней как с фарфоровой куколкой, которая вот-вот разобьётся. Она могла вести себя не скрывая своей детской натуры, ей совсем не хотелось казаться взрослой, чтобы привлечь его внимание, оно и так принадлежало ей.

Губы Платона поджались, забирая украденный поцелуй окончательно. Василиса покраснела и смотрела на него уверенным взглядом, в отличие от него.

— Я знаю что нравлюсь тебе и знаю, что я маленькая для тебя. И также знаю, что ближайшие три года можешь погулять с кем угодно, но когда я подрасту, тебе от меня никуда деться. Я сведу тебя с ума, как никто не сможет, — призналась Василиса, уже не раз репетируя данную речь, зная что та состоится.

— Я согласен, — рука Платона подобрала ручку Василисы, поцеловав в розоватую ладошку. — Мы не будем торопиться ни в чём.

— Даже не надейся, — Василиса улыбнулась, показывая ямочки на щёчках. — Ну что, споём?

— Да.

Платон, несмотря на свою притягательную внешность, на худощавое тело и гранж стиль в одежде, всё же, в душе был крайне ранимым парнем. Отец после смерти жены сильно повлиял на детей, сделав их недоверчивыми, неуверенными, обделенные любовью единственного родителя. Они жили сами по себе, полагаясь на связь близнецов — брата и сестры. Со временем и Кира становилась чёрствой, Платон не осуждал её за это, но ему хотелось верить в светлое, он хотел, чтобы у них были друзья, он хотел влюбиться. Друзья появились, появилась и девушка, но всё оказалось, что первые, что вторая лишь использовали, выполняя свой план. Кира на его примере сделала выводы для себя и не считаясь с чувствами брата, высказала ему без фильтров о том какая жизнь и что следует ожидать от отношений. После разочарования и предательства с насмешкой друзей и девушки над избалованным богатым Платоном Державиным, которого хотели проучить за статус, который совсем не знал о страданиях, как казалось его псевдодрузьям, они решили таким образом приземлить юношу. Платон был доверчивым, поэтому стал жертвой по-настоящему злых сердец, которых ни разу не волновало что парень никогда не хвастался своим положением, но кому-то его молчаливость и отчуждённость показались надменностью и презрением к обычным людям.

Василиса для Платона стала солнцем, он готов подождать и три года, и её совершеннолетия, впервые осознавая, что такое, когда двое понимают друг друга с полуслова, которым нечего боятся, которые могут преодолеть всё, распевая в унисон под одну мелодию, не сбиваясь. Одно в созвучие с другим. В марте ей должно исполниться четырнадцать лет, до лет семнадцати они много чем найдут заняться. И вот буквально вчера вечером, под февральский вечер у него зародились строки для песни об одной девчушке, славной, прелестной как сама летняя заря, как раннее утро после шторма… Она услышит в марте про неё.

Данила поглаживал по руке Киры, перебирая шармы на подаренном браслетике.

— Что тебе выпало? — Данила хотел разглядеть, но в комнате уже свет погас, они лежали вдвоём, в обнимку. Ладонь Киры поглаживала по его обнажённой груди.

— Первая — "Любовь", а вторая — "Семья", — Кира в тот вечер плакала от счастья и от подарка, искренне благодаря маму Данилы и Васи. Это ведь её задумка. А сейчас она вовсе всем сердцем любила маму, которая подарила ей самого замечательного мужчину на свете.

— Ну и как? Совпало? — Данила шутливо улыбнулся.

— Я счастлива, показать, как я счастлива? — Кира привстала, убирая одеяло в сторону. Голенькое стройное тело на фоне освещения с окна предстало перед ясно видящими глазами Данилы.

— Покажите. Смотрите, я зритель из критиков.

— Да что вы? Что-то ни разу не замечала…. — Кира прищурила глазки, её бедра присели на мускулистые бёдра Данилы.

— Пока не было момента усомнить… — Данила резко вдохнул воздуха от прикосновения, неожиданно умелого и смелого.

— То-то же, — улыбнулась Кира и на этом всякие слова потерялись. Лишь прикосновения и любовь лучилась в одной из самых тёмных и морозных ночей, но не в пределах данной комнаты.