Виктор брал этапы, как дышал. Первые места, высшие баллы. Каждое движение его на льду было пронизано насквозь чувствами, нежностью, чистотой. Любовью. Он танцевал, парил, взлетал на прыжке и мягко приземлялся, входил в крутой поворот. Костюм, белый с серебром, был украшен длинными перьями. Никифоров был неподражаем, и Юри не мог нарадоваться, не мог оторвать от него взгляда. На Гран-при Юри поехал с ним. Как автор программы, он был рядом, улыбался ему и точно знал. Никифоров победит. Станет чемпионом в третий раз, как и хотел. Второе место займет Юрио, или третье, если Кристоф его подвинет. Но первое точно будет у его чемпиона.

Перед самым прокатом Виктор обнял Юри, прижался всем телом, глубоко вдыхая запах. Он хотел впитать в себя побольше его энергии.

— Смотри только на меня. Это ведь о тебе, — сорванным шепотом.

И Юри смотрел. Когда-то, очень давно, он сказал это Виктору, стремясь показать свою страсть. Его горячую любовь к катанию и своему тренеру. Юра мог сколько угодно шутить про кацудон, в реальности все все понимали. Виктор тоже показывал. Каждым взмахом, прыжком, поворотом. Каждым наклоном головы и сложенными в молитвенном жесте ладонями. Приоткрытыми во вздохе губами, гибким изгибом, взлетом надо льдом. Виктор показывал любовь. Чистую, наивную, теплую. Любовь, пронизывающую все его существование, всю его благодарность и глубину чувств.

Он рассказывал историю о потерявшемся человеке, которому помогли найти себя. Об одиночестве и обретении чего-то действительно важного. Он рассказывал о том, как Юри появился в его жизни.

Рука взлетела в последнем взмахе, музыка стихла, и на лед посыпались игрушки и цветы — неизменный атрибут чемпионов. Виктор не мог отдышаться, в программе не было пробежек, во время которых можно было бы отдохнуть, Юри определенно его не жалел. Трибуны ревели, лились рекой аплодисменты и овации. В уголке слез и поцелуев Никифоров узнал, что побил свой собственный рекорд за короткую программу, сто двенадцать целых и семьдесят две сотые балла. Мировой рекорд.

Он встретил Юри в коридоре, тот стоял с полотенцем и бутылкой воды, явно его ждал. Виктор замер, не дойдя до японца какой-то шаг, не решался стать ближе. Он уже сделал все, что мог. Он уже обо всем сказал. Теперь очередь была за Кацуки. Юри улыбнулся. Так тепло, по-домашнему. Он не выглядел удивленным или злым. Не был растерянным. Он просто был, как и всегда. Психолог сократил расстояние между ними до минимума, заглянул в синие глаза Никифорова. Накинул полотенце ему на шею, чтобы не продуло, коснулся осторожно его щеки. Жест был привычным, Юри не раз так делал в прошлом. Виктор дернулся, как от удара, прижался к пальцам плотнее, зажмурился. Кацуки его поцеловал. Нежно, просто, искренне. Оторвавшись от сладких, сейчас обветренных губ, передал не верящему своему счастью Никифорову бутылку с водой.

— Идем, тебе нужно переодеться, — сказал Юри, сохраняя улыбку. Он сам переплел их пальцы, делясь своей уверенностью с молодым фигуристом. — Нам с тобой, похоже, дали шанс.

Судьба ничего не делает просто так

Комментарий к Часть 2

На этом все. Спасибо, что читали) Оставляйте пожалуйста отзывы, чтобы я знала, что получилось по мнению моих читателей.

========== Виктури ==========

Комментарий к Виктури

Поздравляю своих самых лучших и самых любимых читателей с Новым Годом. Желаю вам всего наилучшего и, конечно же, любви)

Вышло ванильно, ну да фиг с ним.

Несмотря на зимний период, на Кюсю было зелено. Соленый морской ветер пробирал до мурашек, забирался под расстегнутое пальто и проходился мягким перышком по оголенной шее. Юри ругался, говорил, что теплота зимы в Японии обманчива, несмотря на температуру, холодный ветер и влажный воздух непременно приведут к простуде раздетого фигуриста. В общем, бурчал как мамочка, прося застегнуться и надеть шарф. И это в плюс тринадцать! В конце декабря!

Привыкшего к российским зимам Виктора очень смущала газонная трава и цветущие какими-то незнакомыми цветами кустики вдоль дороги, обвитые гирляндами. Конечно же, он не впервые оказывался в теплом климате, постоянные разъезды, соревнования и просто путешествия приучили его к особенностям разных широт. Но он впервые оказывался далеко от Петербурга в преддверии Нового Года. Снега и типичной российской атрибутики праздника немного не хватало.

Японцы в основном были либо приверженцами Синтоизма, либо Буддизма. Редкие католики привили стране любовь к Рождеству, а Новый Год праздновался достаточно странно, как по рассказам Юри. Ели специальную лапшу, традиционные блюда, которые даже сами японцы не особо любили. Виктору этот факт казался особенно забавным.

Юри был с ним вместе уже три года. Столько времени, это оказалось так просто! Кацуки словно знал фигуриста как себя, брал на себя так нелюбимый Виктором быт, принимал все закидоны. Когда речь шла о слишком сильных задвигах, он ухитрялся найти такие слова, что Никифоров краснел, смирел и вообще, что угодно — лишь бы любимый так не ругался! Виктор и сам прекрасно понимал, что Юри его словно воспитывал, но делал он это так ненавязчиво, постепенно, что когда поймешь — поздно возмущаться.

Но самое главное, Юри действительно любил. Виктор чувствовал это все время. По началу, когда у него только появились чувства, да и потом, когда он пытался привлечь внимание японца, понять его, привязать к себе, Виктору все казалось, что Кацуки просто терпит его, принимает. Даже в тот самый день, после памятного выступления, когда японец сам сделал шаг навстречу, когда поцеловал при всех, фигурист был уверен, его поняли, но и только.

Думал он так недолго. Психолог, недаром же у него такая профессия! — просто мастерски находил к Виктору подход. Заботой он окружил его еще раньше, но после того, как отношения стали официальными, Никифоров понял — Юри даже на десять процентов не выкладывался до этого. Понимание в любой ситуации, бесконечные прикосновения. Ненавязчивые, важные. Тогда, когда особенно сильно хотелось. Он отдавал всего себя, но главное, принимал он точно так же. Полностью. Это было настолько восхитительно, что Виктор не представлял себе жизни без Юри.

Когда они начали на постоянной основе жить вместе, Никифоров боялся разницы в менталитетах. Но ее словно не было вовсе. Все сложные моменты Кацуки разруливал, объяснял заранее, до того, как могло возникнуть непонимание. А своего фигуриста он и так отлично знал.

И Виктор стремился к этому, учился делать так же, быть самым удобным, важным, необходимым для психолога. Всегда понимать его, чувствовать желания. Не отставать в заботе. Юри был восхитительно мягкий, когда это было нужно, домашний и уютный. И твердый, если случалось что-то плохое.

Когда дедушка Юры слег в больницу, Кацуки вызвался его сопровождать, поехал вместе с ним в Москву, чтобы не было проблем. Помогал, поддерживал. Виктор увязался следом, нервничал, боялся за друга и вообще, всякое же бывает! Юри говорил так твердо и уверено, что не давал никому паниковать. Он разговаривал с врачами, заставлял сидящего сутками в палате Плисецкого есть и непреклонным, спокойным тоном выгонял его спать. А сам дежурил по ночам, наводил справки. Позже, когда кризис миновал, организовывал перевод Николая в другую, более престижную больницу. И все это время ухитрялся поддерживать Юрку, уверять его, что все будет хорошо.

Юри ухитрился сделать невозможное — помирил Фельцмана с Барановской. Уже два года эта парочка снова живет вместе, Лилия даже стала чаще улыбаться и меньше ругать Юрку. А сам Юра с ужасом для себя открыл свои чувства к другу и сопернику по льду, Отабеку Алтыну. Первое время ему было очень сложно это принимать и осознавать, мальчик путался в своих чувствах, а психолог ему помогал.

Виктор все время учился у своего замечательного парня, ответственности, силе, сдержанности, уверенности не на пустом месте. Он не понимал, что может дать такому самодостаточному человеку, как Кацуки. Такому цельному, взрослому. А ему, казалось, взамен ничего не нужно. Просто быть рядом. Это завораживало, такая прямая привязанность. Любовь.