За короткое время Кацуки сделал то, чего не произошло за много лет совместных тренировок. Команда Якова Фельцмана стала похожа на настоящую семью. Их ничего не связывало, кроме любви к фигурному катанию, но эти связи можно и нужно было создавать.
Плисецкий помогал красить стены, забавно фыркая из-за запаха краски. Он был готов и не на такое, если Юри покормит его обедом. Георгий помог с установкой светильников. Много жаловался в процессе на свою девушку, третью за месяц, которая, скорее всего, собиралась его бросить. Лилия Барановская приезжала с инспекцией. Привезла с собой высокую пальму в светлом горшке.
— Дома места для нее не нашлось. А у тебя будет побольше свежего воздуха. Не забывай поливать.
Виктор жил у Юри все то время, пока шел ремонт. Кацуки сам пригласил, приютил. Обосновывал это тем, что идея с ремонтом была его, что живет он ближе к катку и остальным ребятам, и что Виктор разорится жить в гостинице. Психолог готовил завтраки после совместной пробежки, заботился. Юри словно знал каждую его привычку: какой крепости лучше чай, с какой стороны вешать полотенце и то, что Никифоров любит ходить полуголым по дому, уставая от одежды. Кацуки воспринимал нормально любой его каприз, осаживал, если желания были совсем бредовыми и поддерживал, если мог. Совершенно безвозмездно Юри создал для Виктора такой уют, которого у него не было никогда. Подарил тепло, которое не давала родная семья, был ближе всех знакомых и тренера, хотя тот ему временами заменял отца.
При всем при этом Юри был одиноким. Он словно не впускал в свое личное пространство тех, кого сам же к себе приучивал. Оставался чужим рядом с теми, кто давно уже считал его своим. Что с этим делать Виктор не знал, да и побаивался лезть. Мало ли что могло случиться в его жизни, он ведь почти ничего не знал о человеке, который, казалось, знал о нем все. Как-то раз Никифоров вскользь пошутил про это.
— Это работа психолога, Виктор. Знать все про своих подопечных. — Сказано было так легко, что фигурист не сомневался — Юри действительно так считает.
Переезжали они вместе. Виктор в свою законченную квартиру, а Юри на новую, поближе к подопечному. Квартира, которую Кацуки снимал, была продана, пришлось искать замену. А что переехал в один район с Виктором — так это совпадение.
Выходя из дома, Виктор следовал по направлению к парку. За прошедшее время появилась привычка — бегать по утрам вместе с Юри и Макачином. Пес несся впереди, хотя прекрасно был знаком со всеми командами. Он знал, где будет японец, и хотел поскорее его увидеть —
недаром говорят, что собака и владелец отражения друг друга.
— Виктор! — Воскликнул японец, как только увидел его.
Макачин наворачивал круги вокруг Кацуки, а тот приветливо трепал его между ушами. Эти двое просто обожали друг друга, и иногда Виктор завидовал своей собаке. Его Юри практически не касался, был рядом постоянно, при этом будучи совершенно недосягаемым. Сердце Никифорова сжималось при виде достаточно хрупкой фигуры в черном спортивном костюме и больших очках. При этом Юри не выглядел трогательно или даже мило. Он словно излучал силу, уверенность в себе, не такую, как Юрка или сам Витя, другую, спокойную. Кацуки не пытался никому ничего доказывать, просто был. И это выглядело особенно круто и внушительно.
Себе уж точно Виктор мог признаться, он был влюблен в Кацуки Юри. На самом деле, он подозревал, что об этом знали все вокруг, кроме самого психолога. А может и включая его. В наглую приставать к японцу было решительно невозможно, а намеков он дал более чем достаточно, включая, собственно, поцелуй, совершенно осознанный. Но Юри рубил на корню все попытки сблизиться с ним еще и в этом плане. Мягко, незаметно, но выстраивал такую стену, за которую не заглянуть. А еще, иногда Кацуки был грустным без причины, особенно несчастным, но стоило ему увидеть Виктора, как в глазах появлялась какая-то непонятная смесь эмоций. Радость, грусть, смирение.
Они бегали вместе каждое утро, частенько обедали в кабинете психолога, жили по соседству. У Виктора была собака, которую купил Юри. Их отношения были настолько странными и односторонними, что Никифоров не знал, что вообще делать. Все свои чувства он переносил на лед, прокатывая, протанцовывая каждую эмоцию. Он готовил новую программу, в этом году Виктор решительно был настроен на третье чемпионство. Он нашел Кацуки Юри в интернете, старые записи чемпионатов, молодой японец легко прыгает тройные, двигается по льду, словно летает. Гениальная дорожка шагов, уникальные движения. Он был хорош, его могло ждать большое будущее. Но он ушел из спорта из-за травмы. Судьба решила.
Никифоров не раз видел, как Юри приходит на лед после закрытия и катается. Танцует, сливается с только ему слышимой музыкой и рождая эту самую музыку своим телом для невольных зрителей. Юри почти тридцать, а он все так же музыкален, легок. Он был создан для льда, так явно любил его, что Никифоров начинал завидовать. Он тоже любил лед всем сердцем, но он никогда не предавался ему так. Не преклонялся перед ним настолько.
— Юри, — едва слышно зовет Виктор.
Но Кацуки услышал. Он тяжело дышал после катания, пот стекал по лицу, челка прилипла ко лбу. Движением самого Виктора Юри откинул ее со лба, чтобы не мешалась.
— Ты что-то хотел? — Невозмутимо спросил психолог. Если его и смутило присутствие Никифорова, то он никак это не показывал.
— Помоги мне с короткой программой?! Я хочу, чтобы ты мне ее поставил.
Кацуки смотрел на подопечного, не удивленно даже, как-то изучающе. Виктор тонул в этом простом взгляде, не несущем в себе каких-то особых чувств. Пришедшая на ум идея с каждой секундой молчания казалась все более бредовой. Юри точно откажется, посмеется над ним. Но он был бы не он, если бы смело не сказал, что хотел. Он должен был попробовать.
Японец приложил пальцы к губам, задумчиво склонил голову набок, так и не оторвав взгляда от Виктора. Зависело ли что-нибудь от его решения? Как это скажется на его отношениях с подопечным? В любом случае, Фельцман точно будет в бешенстве. Фигурист выглядел трогательно, нервничал, сжимал кулаки в ожидании ответа, хотя и пытался сохранять невозмутимое лицо. Настроен серьезно, сразу видно. За свою карьеру хореографа Юри поставил огромное количество программ, но в такой ситуации приходили на ум только те, которые ставил сам Виктор.
Эрос и Агапе, то, с чего начался длинный путь их совместной жизни.
Виктор с легкостью бы справился с Эросом. Особенно сейчас, когда так молод, горяч. С длинными волосами, конечно, было бы эффектнее, но и более предсказуемо. Если уж Юри действительно займется чем-то подобным, то это должно чему-то научить фигуриста. Когда-то Виктор дал ему Эрос, чтобы вытащить наружу то, что было запрятано глубоко внутри. Разбудить вулкан. Молодой Никифоров сам был бушующим вулканом, а вот сможет ли он откатать непорочную чистую любовь? Найдет ли ее в своем сердце?
Юри засунул руку в карман спортивных штанов и вытащил телефон. Принялся что-то быстро там искать. С каждой пройденной в тишине секундой голова Виктора все ниже опускалась, была закушена тонкая губа. Вот сейчас Кацуки позвонит Якову, тот устроит скандал. Не то, чтобы это особо волновало. Но почему он скажет нет?
Кацуки кивнул сам себе и включил трек, любовь Агапе. Никифоров удивленно вскинул голову, разглядывая задумчивого, ушедшего в себя психолога. Музыка была ему несвойственной, трогательной. Он откатывал подобное, но как-то не прочувствовал. Просто взял техникой, обаянием. Было заметно, что эта композиция много значит для Юри, он прикрыл глаза, вслушиваясь, словно заново узнавая.
— Я дам тебе хореографию. Если ты ее потянешь.
Заглянувший на каток Яков хотел выгнать полуночных тренирующихся фигуристов домой. Но на льду Виктор, вместо бесконечных отработок прыжков, внимал каждому слову Кацуки, а тот показывал ему движения. Никифоров повторял. Плавные повороты, взмах руками — словно лебедь взлетел в небеса, уверенное вращение. На бортике лежал блокнот фигуриста, Фельцман подошел поближе, взял посмотреть. На странице мелким забористым почерком был накидан план, счет шагов, прыжки. Схема движений. Сбалансированная готовая программа. Виктор, конечно, был гением, но такого точно еще не умел. Значит, это Юри. Через пару минут наблюдения Яков тяжело вздохнул и снова, как в самый первый день появления японца на этом катке, решил не вмешиваться. Все-таки, было в Кацуки что-то такое… правильное. Пускай работают, может что путное и получится. А если нет, это станет для них хорошим уроком.
