— О чем задумался? — Юри остановился посередине проспекта, чтобы поторопить Виктора.

— О тебе! Я люблю тебя, Юууури!

Кацуки впервые позвал его в Японию, в префектуру Сага, на остров, на котором, по легендам, зародилась сама страна. Он и сам много лет не был дома, в Хасецу. Просто не мог себя заставить, чувствовал вину перед родителями. Это были его любимые родители, они постоянно созванивались по скайпу, но он не был их любимым сыном. Юри прекрасно понимал, что никакой разницы они не заметят, но побаивался, решил выждать достаточное количество времени, чтобы на него можно было списать все изменения.

Виктора волновала эта поездка, но и вызывала предвкушение одновременно. Он так и не помирился с семьей, даже у его любимого психолога не получилось убедить в необходимости этого. Кацуки считал, что наладить контакт хотя бы с матерью будет полезно для душевного равновесия. Принять все ошибки своих родных и отпустить их. Не мучить себя разочарованием и болью. Но Виктор все еще был к этому не готов. Он боялся, что семья его любимого не примет его точно так же, как не смогла принять его собственная семья. Виктор не говорил об этом и не показывал, разумеется. Но Юри все равно знал, чувствовал и даже посмеивался над этим. Мама, папа и Мари всегда понимали. И все всегда прощали.

Ю-топия встретила вкусными запахами, японским традиционализмом вперемешку с новогодними праздничными украшениями и улыбками родных. Такими светлыми и не настороженными, что Виктор опешил.

— Вы наверняка устали, — причитала милая полненькая женщина на английском с непривычным круглым акцентом. Говорить на понятном для Виктора языке было очень по-доброму с ее стороны, — я приготовила поесть и комнату Юри для вас!

Невысокий, строго выглядящий седой мужчина осмотрел фигуриста с ног до головы, кивнул сам себе и протянул руку для рукопожатия. Никифоров удивился — в Японии не принято здороваться таким образом. Стало понятно, что было это специально для него. Им позволили раздеться, пройти внутрь, и тогда уже Хироко подошла поближе, светло улыбнулась и притянула Виктора в объятия.

Которые тоже были совсем не приняты в стране восходящего солнца. От женщины пахло кухней, домом и чем-то цветочным. Теплым и приятным. Юри заливисто смеялся, не мешая родителям вводить своего парня в шок, и наслаждался его ошарашенным лицом. Напуганный Никифоров — даже для него в новинку!

Праздник прошел просто замечательно. Сестра Юри много болтала, курила и пила. Но в целом приняла Виктора. Заглянувшая на огонек Минако — первый тренер Кацуки, добавила семейной идиллии шума и веселья, а позже пришло и семейство Нишигори — школьные друзья Юри вместе с детьми. Детишек очаровательно звали в честь фигурных прыжков, только в Японии так можно было! Все вместе они смотрели передачи, ели традиционную еду, пели песни на разных языках. Юри не пил вообще, а вот Мари надралась в хлам, приставая к Виктору с неприличными вопросами. Хироко бегала как хозяйка вечера, и даже Юри не смог заставить мать сесть и просто расслабиться.

На улице давали множественные салюты почти всю ночь.

Самой важной частью праздника была встреча рассвета. Кацуки объяснял, что принято поздравлять с новым годом дважды, в двенадцать и с рассветом. Только после восхода праздник считается удавшимся. Так что всей шумной толпой Ю-топия, включая нескольких постояльцев, вышла на улицу встречать солнце. Юри держал Виктора за руку, а как только солнце начало всходить, поцеловал. Совершенно не стеснялся семьи и даже своего отца. И никто ему ничего не сказал. Словно это было совершенно нормально.

С вечера осталось много фотографий и видео — близняшки Нишигори собирали компромат на любимого фигуриста — и самое теплое впечатление на свете. Так здорово не было даже в глубоком детстве, когда семья Виктора была еще целой, когда собирались все вместе в гостиной за праздничным столом. Виктор понимал — Кацуки приняли его в свои ряды, открыли для него двери своего дома.

Днем Никифоров проснулся с очень смешанными чувствами. Он, словно за тонкую убегающую нить цеплялся, вспоминая свой странный сон. Ему снилось что-то несуразное, он был в этой самой комнате вместе с Юри, валялся на футоне, обнимая со спины своего психолога. Уши того алели, словно прикосновений он стеснялся, а потом Юри повернулся. Такой забавный, встрепанный, красный, словно вареный рак. Такой родной и вместе с тем совершенно незнакомый. Японец выглядел младше лет на десять, шептал что-то и жмурил свои очаровательные карие глаза. Был слегка полнее, чем Виктор привык. И все бы ничего, но сон был таким реальным, таким живым, что Никифоров не мог выкинуть это из головы.

Странности продолжались все каникулы, Виктору начало казаться, что он сходит с ума. Юри волновался немного непривычному поведению любимого, но списывал это на впечатление от его семьи и дома в целом. Так что вопросов не задавал. А Никифоров не мог себя понять.

Кацуки водил его на набережную, к холодному в это время года заливу. А Виктор видел, как наяву — они вместе с Юри и Макачином бегут по променаду в спортивных костюмах. Юри выносливый, даже не запыхался, а Виктор привык к большим нагрузкам. Он старше, чем привык видеть себя в зеркале, командует Кацуки, отпуская какие-то комментарии, а тот кивает головой. Очки, крупные, на пол лица слегка перекосились, и Виктор поправляет их, заставляя парня пунцоветь. Смеется, бежит дальше. Макачин носится вокруг них кругами. Новое видение было настолько реальным, что казалось, все это произошло только что.

В онсене фигурист видит себя, взрослого, все так же старше любимого. Юри вбегает в купальню в пальто, шапке и перемотанный шарфом по самые глаза. Он с шоком смотрит на Виктора и спрашивает, что он тут забыл. Никифоров встает, совершенно голый и протягивает руку.

— Я приехал, чтобы стать твоим тренером!

Юри ведет фигуриста на каток, в дворец спорта Хасецу, смеясь рассказывает, как катался там в детстве. А Никифоров видит это своими глазами. Своего Юри в черной водолазке, кружащего по льду. Невероятные дорожки, не самые уверенные прыжки. Он стоит у бортика и отпускает замечания. Ругается, что Кацуки не стоит твердо на выходе из тройного тулупа. Юри слушает, кивает и повторяет все сначала.

Ночью Виктору снится, как он впервые познакомился с Юри. Как на финале Гран-при, на банкете чудил во всю японец, занявший последнее место. Как он танцевал, привлекая внимание, как много было в скромном парне чувств и страсти. Юри подошел к Виктору, едва стоял на ногах, вцепился в рубашку. Признался. В том, что влюблен, попросил стать его тренером. Тогда знаменитый фигурист, звезда и кумир огромной аудитории только посмеялся.

А позже Виктор увидел, как этот несуразный неудачник откатал его собственную программу без единой помарки, катался — как дышал. Прекрасно, превосходно. И было в этом столько всего того, что сам Никифоров на льду давно не испытывал. Любовь, несомненную любовь к катанию. К каждому прыжку, каждому элементу. И это стало отправной точкой.

Во время обеда его поразило очередное видение. Юри в черном костюме с женскими элементами, кружит по льду, словно заявляет. Смотри только на меня! Ты принадлежишь мне! Столько страсти, азарта, желания. Такой пожирающий взгляд. Кацуки прекрасен, ему невозможно отказать. От него невозможно отказаться.

Никифоров видит соревнование за соревнованием. Работу, труд, абсолютное обожание, которое возвращает ему, почти тридцатилетнему фигуристу на пике своей карьеры вдохновение. То, как Юри кидается к нему на шею, как счастлив от каждого удачного выступления. Как заглядывает в глаза, ища там поддержку, одобрение. Такой хрупкий и такой невероятно сильный. Самый-самый прекрасный.

Кацуки ведет Виктора в храм, показать достопримечательность, японскую святыню. А он видит церковь в Европе. Ту самую, в которой Витя и Юри обменялись кольцами. На удачу, шутили они. И оба боялись поверить, что вкладывают в это тот самый смысл.

Много позже, когда все успокоилось, когда весь мир прекратил судачить об отношениях двадцатидвухлетнего фигуриста Кацуки Юри и его тренере, Викторе Никифорове, Витя сам подарил любимому еще одно кольцо. Старая шутка их друзей, аббревиатура, которой их парочку называют фанаты в Твиттере и на Тамблере.