– Итак, – Крис вернул пистолет Престону. – Новый Кодекс будет разослан всем участникам «Сёрч» в мессенджере. Остальные жители Девятого могут ознакомиться с ним на официальной странице движения. Заседание окончено.

Он соскочил с президиума и быстро пропал из виду. Кобб тоже покинул своё место.

Ник ещё долго рассматривал стол на пьедестале. Немного придя в себя, вместе с частью толпы двинулся к выходу из зала.

Рэйчел едва успела проснуться. Голова страшно раскалывалась. Боль в мышцах мешала двигаться. Дверь палаты открылась. Доктор Берт аккуратно вошёл. Его лицо показалось Рэйчел поникшим, даже отчаянным. Доктор Берт сел на кушетку:

– Рэйчел, есть плохие новости.

Плохие новости… С Рэйчел что-то не так? Отравление оказалось слишком серьёзным?

– Что случилось? – спросила Рэйчел.

– Террористам удалось добраться до мистера Роу. Его убили.

Она несколько раз повторила слова доктора Берта про себя.

Всё, что происходило с Рэйчел до этой холодной, слепящей коробки, держалось в памяти огрызками. Она не знала, что из этих кусков случилось действительно, а что рисовало больное воображение. Рэйчел толком не помнила, кто она сама. Единственным мостиком к той жизни оставался Бен. Доктор Берт много говорил о нём. Рэйчел казалось, что она начала вспоминать чёткий образ мужчины, моменты их совместной жизни, какие-то разговоры. Но где гарантия, что и эти редкие штрихи на пустом холсте – не очередная ловушка отравленного мозга?

Рэйчел чувствовала, как от её жизни отрывают кусок. Панический страх захватывал разум. Будто Рэйчел бежала от огромных чудищ в вырубленном лесу. Некуда свернуть, нечем сдержать угрозу. Сейчас, светлые стены сдерживают зло, что таится снаружи. Но что ждёт Рэйчел за ними? Вместе со смертью Бена, она потеряла последнюю связь с той жизнью, которая казалась настоящей.

А если доктор Берт врёт? Если всё это – часть какой-то игры, какого-то большого обмана? Рэйчел помнила похищение и людей в чёрных масках. Но что, если они притащили её сюда? И в этом месте происходят все истязания, всплывающие в памяти. Рэйчел затрясло. Пытки могли оказаться реальностью, происходящей здесь каждую ночь. А вот Бен – просто сном. Ложью, в которой Рэйчел пыталась спрятаться.

Новость о смерти Бена говорила о том, что прятаться больше негде. Перед глазами растворялся единственный образ, что казался реальным. За пределами этой комнаты, у Рэйчел не осталось ничего. Даже светлых снов.

Рэйчел тихонько заплакала, зажав лицо руками. Так крепко, будто они могли сдержать плач. Но чем сильнее ладони давили на глаза, тем глубже Рэйчел падала в темноту. Плач медленно перерастал в отчаянное рыдание.

А если любая реальность давно закончилась? Может, Рэйчел умерла? Теперь, бредовые сны просто сменяли друг друга. Рэйчел хотела, чтобы веки сомкнулись, и больше никогда не открывались.

– Рэйчел, – нежно произнёс доктор Берт. – Я понимаю, как тебе тяжело. Но знай, что здесь ты в безопасности!

Доктор Берт ушёл.

Сет и Джонни сидели у края поля, на горе из бракованной резины.

Одна из основных задач лагеря – это тестирование новых синтетических удобрений. В поля чаще посылали работать старшие корпусы. Но иногда на подмогу приходила молодёжь.

После забора образцов «сорок четвёртым», Росс объявил небольшой перерыв.

– Я – преступник, – говорил Джонни. – Я уверен. Знаешь, у меня ведь уже были риски попасть в лагерь, или в изолятор. Но удавалось отмазываться. И, знаешь, я ведь ни капельки не исправлялся. Недельку-две думал над своим поведением, и опять за старое. Меня так достало оправдываться перед родителями! Последние пару раз я это делал просто так. Просто чтоб отстали от меня. Я сам хотел сдаться, чтобы не проходить через это снова. И в последний раз меня не стал никто отмазывать. Я в лагерь уезжал с улыбкой.

– Что такого ты делал, Джонни? – Сет смотрел на разрытое поле.

– Ну меня забрали как соучастника при взломе склада. Но я не хотел никого грабить. Просто ходил с парнями, которые обчищали магазины и всё такое. Мне нравилось ломать. Бить витрины. Я нигде не мог почувствовать такой свободы. Так легко на душе было, когда из тишины вырывался треск стекла. Громче, чем что-либо. Ты как будто на каком-то другом уровне ощущений, знаешь. Но только кто-то появлялся – я терял дух. Не от страха. Я не боялся получить по башке или что-то такое. Не хотел причинять никому боль. Люди, которые пытались защитить своё имущество, не заслужили насилия. И мне стыдно, что приходилось их пугать. Говорят, что даже у самых стойких остаётся травма психологическая на всю жизнь.

– А если сейчас окажешься на воле, возьмёшься за старое?

– Да точно! – Джонни махнул рукой. – Я не знаю, почему здешние так любят себя обманывать. Типа раскаиваются, типа не хотели. Если в твоей природе нет тяги к преступлению – ты никогда не пойдёшь против Кодекса. Я вот ни капли не исправляюсь. Я просто штраф отрабатываю. И как отработаю и вернусь, сто пудов куда-нибудь влезу.

– Это странно, Джонни. Неужели нет ничего, куда бы ты мог деть свою агрессию? На стройке, например.

– Я работал на стройках, пока в школе учился. Немного легче становилось. После смен, не хватало сил куда-нибудь не туда влезть. Но это обман. Это не разрез ночной тишины. Я не очень нормальный, Сет. Я это понимаю. И поэтому, должен сидеть здесь.

– Как-то грустно, – Сет посмотрел Джонни в глаза. – То есть ты не хочешь получить второй шанс?

– Да бессмысленно это всё. Я знаю, что ты можешь помочь выбраться. Но я не хочу.

Они на пару мгновений замолчали. Джонни постоянно покачивался и ковырял носом ботинка резину под ногами.

– Слушай, Сет, – произнёс он. – Я не понимаю, что ты тут делаешь. Ты вроде из тех, что случайно сюда попал. У тебя отец со связями, при деньгах. Ты и сам мог бы выбраться. Написать этот тест или что там нужно. Зачем ты здесь?

– Я не хочу вступать в отношения с системой. Не хочу откупаться, потому что не считаю себя виновным. Мы с Тоддом никого не убивали, не грабили. И мы ничего не заработали на своём деле. Только хотели открыть людям глаза. Системе такое не нравится, и это понятно. Но это не делает меня преступником.

– Кодекс с тобой поспорит, – Джонни усмехнулся.

– Пускай спорит. Есть вещи поважнее. Ощущение себя настоящим человеком. Не рабом, не винтиком системы. Чем-то самостоятельным. Тодд смог таким стать. Единственное, что его остановило – это выстрел. И он не успел рассказать обо всём людям. О том, как важно быть сильной единицей, защищать свои интересы. Вставать по утрам не во имя Заказа, не для жилья или еды, а для создания чего-то. Многие в «ЦесКорпе» создавали просто нереальные вещи. Например, вот эту жижу, которая сейчас разлита по полю. Рабочие и инженеры «ЦесКорпа» каждый день создавали вещество, которому нет аналогов в мире. Но они делали это из-под палки. Представь, на что способен человек, который болеет своим делом, который прекрасно понимает, что делает мир лучше. И таких – миллионы. Нет, миллиарды, Джонни.

– Блин, Сет, я понимаю, о чём ты. Но разве Тодду не проще было толкать свои идеи, будучи кем-то влиятельным? Все говорят, что он умный был. И ты вроде не дурак. Зачем пытаться докричаться до людей со дна, если можешь делать это со скалы?

– Потому что при подъёме на скалу, легко забыть, что хотел кричать.

Джонни понимающе закивал. Пару раз глубоко вздохнув, он спросил:

– Почему люди, которым ты помог вернуться на волю, отправляются в Девятый? Только там вакансии остались?

– Не просто в Девятый, – Сет ухмыльнулся. – Я даю им те вакансии, при которых расселяют на юго-запад. В маленький кусочек Периметра, где ещё можно свободно дышать. Люди там ещё не до конца задавлены Стивенсом и его солдатами, – он щёлкнул пальцами. – Тодд никогда не мог собрать вокруг себя толпу. В Периметре всё постоянно движется. Только родившись, ты уже попадаешь в чью-то систему ценностей, в чью-то пропаганду. И хрен тебе что объяснишь. Но люди, которые сидят здесь, в лагере – они уже раз бросили вызов системе. Притом, без крови и серьёзных последствий. То есть высказались, не испортив никому жизнь. Иначе бы угодили в изолятор. И этот баланс отношения к Кодексу и к людям вокруг себя – то, чего не хватало Тодду. Заключённым лагеря не нужны движения вроде наших «Сапортерс» или «Сёрч». Большинство здешних перешли черту по своим личным убеждениям. Они не пойдут на компромисс ради лучших условий. Уже доказали, что есть принципы важнее.