Рэйчел снова сидит на железном стуле. Тело почти не болит. Лишь лёгкая пульсация в висках. Напротив Рэйчел сидит доктор. Уже другой. Маска не скрывает лицо, покрытое лёгкой седой щетиной. Доктору лет пятьдесят или больше.

– Рэйчел, – говорит он. – Как твои дела? Ты можешь говорить?

– Могу, – отвечает Рэйчел. – Да, могу.

Она судорожно кивает головой. Не может поверить, что, наконец, заговорила. Сколько времени она молчала?

– Где я? – спрашивает Рэйчел. – Что произошло?

– Итак, – доктор потирает руки. – Я всё тебе расскажу. Но тебе будет сложно это воспринять. Поэтому пообещай, что ты не станешь всё отрицать, спорить со мной, и задавать много вопросов. Договорились?

Рэйчел молча кивает. Доктор выдерживает короткую паузу, после чего начинает рассказ:

– Меня зовут доктор Берт. Мы находимся в больнице Девятого юниона. Ты пережила сильное отравление. Террористы держали тебя в заложниках, чтобы манипулировать Беном Роу. Тебя накачивали какими-то препаратами. Эс-конвой вовремя успели тебя вытащить, и нам удалось вывести токсины без серьёзных последствий. Ты что-нибудь помнишь, Рэйчел?

– Я…

Рэйчел пытается собрать всё в кучу. Вокруг надписи Эс-конвой вырисовывается синяя форма, броня, шлем. Террористы отзываются в памяти людьми в чёрных масках. Рэйчел помнит, как те истязали людей. Какие-то гаражи. Серый фургон. Бен Роу… Они жили вместе. Рэйчел видит перед собой взрослого крупного мужчину. Они гуляют по набережной. Бен улыбается. Затем кричит. Рэйчел не слышит, что именно. Бен замахивается, но не видно, на кого. Все картинки в голове мутные, будто в тумане. Чётко вырисовывается лишь одно имя.

– Ник, – тихо произносит Рэйчел. – Я не помню, кто это, но помню имя.

– Ник? Я не знаю, о ком ты. Возможно, услышала, как террористы говорят между собой. Тебе могут сниться странные сны, и ты можешь видеть галлюцинации. После такого отравления можно ожидать чего угодно. Не пытайся построить картину целиком. Это лишняя нагрузка на мозг. Всё восстановится, Рэйчел. Ты придёшь в норму, обещаю. Но сейчас тебе нужно много отдыхать.

Доктор Берт ведёт Рэйчел по коридору. Она не видит ничего вокруг. Перед глазами возникает парень с окровавленным топором.

Кобб закинул в себя остатки пива и поставил банку на пол. Вывел ноутбук из спящего режима. На мониторе висел чат с Разрабом.

Мастер кунг-фу: «Я вообще не знаю, что делать. Я как будто знаю, но связан по рукам и ногам. Эти «Стивенс», вроде, и тупые, но к ним не подобраться. В одиночку – точно. Но я не могу никому доверять. Все, кого считал друзьями, могли принять другую сторону. А те, в ком не сомневаюсь – могут пострадать. Это всё так странно. Теперь я сижу здесь, в этом чате. В единственном месте, где мне отвечают, и за чью жизнь я не боюсь. Да и вообще, я не уверен, что мне отвечает живой человек»

Разраб: «Важность не того, чей ответ. Важность – сам ответ. Бывает момент о жизни, когда один – это лучшее, а вместе – худшее. Решений, действий. Жизнь или судьба сама всё делает во имя одинокого. Во имя, чтоб не было лишнего. А далее – все вернутся в одно. В место или иное. Опускание рук делает более ответственным, чем действие. В нашем так делается. В вашем и такое, и другое. Может такое, или может другое. Но если бы я в ваше место – мой выбор быть действенно, а не спрятанным»

Мастер кунг-фу: «Надо быть уверенным в каждом действии. У меня не так много шансов на ошибку. Я планирую работать тихо, и если меня раскроют – всему конец»

Разраб: «Ваш рассказ о врагах, он очень понятный. Если такие люди с желанием создавать впечатление, вроде крутой, вроде могучий, то это больше в ложь, чем к правде. Каждое слово, подобные «Мы – власть! Мы – сила! Мы – потребление ваших детей в пищу! А-а-а-а!» – это впечатление страха. Терастопия от страха. Вся история – впечатления силы, великолепие, превосходство. Этот момент, и правда наверх. Нет еды. Нет создания. Нет создания чего-то. Пустой всё. А те, кто наверху, в полном знании – тоже принимали веру. Принимали, что они наверху силы. И тут образуется сюрприз. Нельзя в веру великолепия, когда хотят впечатлений. Великолепие – это когда не скрывается. Когда молча»

Мастер кунг-фу: «Про детей – смешно. У вас есть чувство юмора. Ладно, я почти поверил, что мне отвечает живой человек. Я не буду опускать руки. Чёрт, спасибо! Я не ожидал, что простой текст на мониторе способен поднять мой дух»

Разраб: «Ваше такое же тяжёлое, как и наше. Мы в долгу друга и своего. Поддерживать, советовать. Победа придёт таким способом»

Кобб откинулся на спинку кресла. Медленно засыпал. С утра, ему предстоит о многом подумать. Главное – не потерять настрой.

Сет почувствовал, как край железного ящика режет ладонь. С громким звоном, ящик рухнул в паре метров от прицепа конт-трака. Из ангара донёсся голос Росса:

– Сет, твою мать!

– Прости, Росс! – Сет попятился. – Мне эти ящики все руки стёрли.

– Если там что-нибудь разбилось – я тебе лицо сотру! Не можете в одного – работайте в парах! Сколько раз повторять?

– Больше не повторится.

Сет вытер ладони об штаны и, рывком подняв ящик, поставил на подъёмник возле прицепа. Росс поставил сверху ещё два.

Лагерь делился на корпусы. Пять для старшего состава, и пять – для младшего. В старших содержались заключённые от двадцати пяти лет. Все, что младше – занимали остальную половину.

За каждым корпусом стоял старший. Заключённый, что отвечал за графики отработок всех остальных. Старший получал самые большие штрафы за косяки корпуса. Сроки выполнения работ, состояние груза, чистота использованного инвентаря – учитывалось всё. Каждый штраф мог серьёзно увеличить срок пребывания в лагере.

Сет жил в корпусе «44». Старший – Росс. Парень среднего роста, крепкого телосложения, с короткой светлой стрижкой. От шеи Росса к правому запястью тянулся чёрный узор. Что-то вроде змеи с шипами. Росс жил в лагере чуть больше года. Его забрали из Девятого в восемнадцать. Заключённые почти не обсуждали, за что попали сюда. По слухам, Росс имел дело с Томми Дженсеном и «Сапортерс». Ещё до того, как всё движение накрыли ГСП.

В отличии от большинства корпусов, в «сорок четвёртом» не приветствовалась иерархия по принципу «новички-бывалые». Росс считал, что новички больше косячат, и их нельзя отправлять на работу одних. И если «бывалых» реже вписывать в график, то сильно растёт риск не уложиться в сроки.

«Сорок четвёртый» закончил погрузку. Росс собрал около тридцати парней вокруг себя и начал перекличку. Заключённые отзывались на свои имена.

– Джонни?! – выкрикивал Росс.

– Тут я.

– Моран?!

– Да здесь, здесь.

– Сет!

– Я.

После переклички, Росс объявил перекур. «Сорок четвёртый» разделился на несколько маленьких кучек, рассредоточенных у ворот ангара.

Как человек, Росс казался рассудительным. Говорил мало, работал быстро. На свой корпус срывался редко. Только когда серьёзно косячили. По слухам, вспыльчивость Росса и привела его в лагерь.

К Сету подошёл Джонни. Высокий кудрявый парень. В лагерь попал за пару месяцев до Сета. Забирали из Шестого юниона. Мелкое хулиганство. Джонни никогда не терял оптимизма. Многим казался глупым, но Сет видел в нём скорее простодушного беззлобного парня.

– Ты в норме? – спросил Джонни.

– Вроде, – Сет смотрел на руки. – Почему нам не выдают перчатки? Уже который день.

– Говорят – не хватает.

– Да конечно. Совести у администрации не хватает.

– Не знаю. Мне вот в перчатках не очень удобно. Они так стягивают плотно…

К Сету и Джонни подошёл заключённый из другого корпуса. Смуглый и худощавый.

– Ты – Сет? – спросил заключённый.

– Я, – кивнул Сет.

– Надо поболтать.