^{Рисунок моего брата Вити, в 13 лет.}

В безлесной степи редко строили дома из деревянных срубов. В основном они были из дубовых каркасов, а проёмы стен заполнялись матами из хвороста или камыша, которые шпаклевались с двух сторон крепким известковым раствором и белились. Иногда саман служил наполнителем стен.

Полы из досок были также невиданной роскошью. Поэтому, хотя они и назывались земляными, на самом деле таковыми не были. Они имели свою конструкцию: котлован в полметра глубиной, заполненный щебнем из мела с песком. Все это утрамбовывалось, а сверху укладывалась саманная стяжка, в которую добавлялся коровяк для связи и крепости. Весь пол устилался половиками-дорожками. Для освежающего аромата его посыпали чабрецом или седой полынью. Такие дома зимой были сухими и тёплыми, а жарким летом (в степи это уже зной) – ничего не было приятнее, чем распластаться на таком полу и ощутить спасительную прохладу родной земли.

Степь. Деревня, родные мне люди, друзья, дом, домашняя живность – это конечно мой первый и главный мир, но степь – для меня, мальчишки, начинающего познавать окружающее, – была таинственной калиткой в нечто большое, часть того огромного, манящего внешнего мира, в который входит взрослеющий человек.

Степь поражала моё детское воображение своей широтой – это необозримый простор, со всех сторон очерченный дымчатой кромкой горизонта, над которым вздымается огромный хрустальный купол голубого неба. Он хорош, а иногда и просто потрясающ, при восходе или закате солнца.

Особое впечатление оставляет рождение дня: освежающая прохлада, притихшая степь, светлеющее небо с изумительной сменой красок, – от тёмно-фиолетового, ярко-бирюзового, багряно-красного, до голубого. В широкой степи эта картина проявляется в полной чистоте без отвлекающих деталей – только земля, небо, горизонт, солнце. Эта завораживающая картина запечатлелась в моей памяти на всю жизнь.

Недавно меня глубоко поразили слова одного, довольно популярного сериального актёра, также родом из степного края, который не увидел красоты родного края и поэтому в одном из телеинтервью назвал степь… пустотой! – Бедный.

Конечно, вся наша Россия отличается богатством и разнообразием красоты природы. Слов нет, красив Среднерусский лесной край, с его берёзовыми рощами, сосновыми борами, холмами и живописными долинами рек, извилистыми голубыми лентами бегущих в берегах заливных лугов сквозь пушистое обрамление серебристых ив. А беспримерной красоты картины таёжных долин и ущелий и горных рек Алтая? А неотразимо притягательная строгая красота Урала и Кавказа, с белыми вершинами гор, их ущелий и долин. А пышность субтропиков Черноморского побережья?

Любой край нашей необъятной страны красив, однако особую любовь каждый человек несёт в своём сердце к родному краю, к месту его первых впечатлений, возбуждаемых окружающей природой. Для меня это степь. Пустой и безжизненной она кажется только на первый взгляд, а на самом деле наполнена особой красотой и богата самой разнообразной живностью.

Привожу здесь некоторые наблюдения и впечатления от встреч с миром степи в годы моего деревенского детства, в том виде, как они сохранились в моей памяти, без прикрас и вымысла.

Ковыль. Бесспорно неотделимая часть общей картины степи. Это высокая степная трава с длинным (до полуметра) шелковистым колосом, похожим на пушистую метёлку. Кормовая ценность этого злака невысокая из-за жёсткости листьев, зато красота травы неописуема. Как только ковыль выбросит свой колос, степь с весны и до самой осени преображается, это уже не просто некий край суши, а настоящее море, – море сверкающего серебристо-серого, а к осени и золотистого, цвета. Его волны одна за другой бегут, переливаясь по ветру, от края и до края, сколько глаз хватает.

Я рад, что эту чудесную, захватывающую картину мне довелось видеть в детстве своими глазами. Дело в том, что сквозь всю глубину веков ковыль был неотъемлемой составляющей и украшением девственной степи. Именно в основном его стараниями (простите за одушевление) был создан наш, на весь мир знаменитый чернозём, – золотая кладовая естественного плодородия, дарованная нам Природой.

Теперь же, в связи с почти полной распаханностью, к сожалению, этот древний житель степи находится на грани исчезновения и даже занесён в Красную Книгу, в связи с чем, учёные биологи организовали в Липецкой области, на знаменитом Куликовом Поле, особый заповедник по сохранению ковыля. Вместе с тем надо сказать, что красота зелёного покрывала степи не исчерпывается только этой царь-травой.

Рядом с ним прекрасно уживаются многие представители растительного мира, такие как: разнообразные злаки: полевица, мятлик, мышей, лисохвост, костёр, ежа и др.(слова-то какие – мягкие, ласковые!); красавец козлобородник (мы, мальчишки, называли его молочаем так как при сломе бутона, который мы съедали, из стебля выступало молочко). Это совсем не маленькое растение красиво своим цветком, а затем и пушистым «одуванчиком» – в два-три раза крупнее обычного.

Растёт там и дикий паслён со своими чёрными сладкими ягодами, из-за которых, в сезон их созревания, у всех деревенских пацанов руки, губы и языки все иссиня-чёрные. Много душистых трав: чабрец, седая полынь, розмарин и др. Всё это разнотравье придаёт аромат и вкус траве и сену. От этого и молоко деревенское такое вкусное и душистое. В ложбинах и по оврагам растут низкорослые кустарники: колючая дереза и не менее колючий шиповник.

Белая акация. Красивое дерево произрастающее в южных районах нашей страны. Оно среднерослое с компактной кудрявой кроной. Лист перистый, сборный: по обе стороны длинного черешка добрая дюжина пар листочков. Особенно хороша акация во время цветения. Несмотря на то, что отдельные белые цветки мелкие, но так как они собраны в пышные гроздья, длиннее чем у сирени, то придают дереву нарядный вид. Красота белой акации явилась главным мотивом знаменитого романса "Белой акации гроздья душистые". Его проникновенно исполняли самые популярные певцы двадцатого века.

Аромат цветов бесподобен – медовый с каким-то особым нежным оттенком, поэтому акация хороший медонос, причём мёд, собранный пчёлами с её цветов высоко ценится, так как обладает целебными свойствами и, единственный из всех наших медов, не засахаривается, так как содержит много фруктозы.

Нектара в цветках так много, что его хватало не только для пчёл, – доставалось и нам. Мы, пацаны, тоже любили им лакомиться. Возьмёшь всю гроздь в рот, отожмёшь языком несколько капель нектара – кайф, сладко! Но, вместе с тем, дерево это строгое, запросто на него не залезешь – ветви усыпаны большими, и очень острыми и шипами-колючками, уколы которых долго дают себя помнить. Однако нас, любителей полакомиться цветами, это не останавливало.

Три таких красавицы росли перед палисадником дедушкиного подворья. В их тени дедушка сделал широкую скамью, вокруг которой часто по вечерам, а часто и до утренней зари, собирались молодёжные посиделки – «Улица» с гармошкой или с балалайкой.

Очерет. Так называют у нас камыш, трубчатый тростник – наш северный «бамбук». Как материал он намного прочнее и долговечнее соломы, поэтому применялся в основном для кровли деревенских хат зажиточных мужиков, так как стоил несравненно дороже соломы. Использовали его также и для изготовления циновок, матов и изгороди.

Его привозили из села Меженка, и с пойм Дона и Чёрной Калитвы. У нас он рос в илистом хвосте пруда, и мы, мальчишки, делали из него стрелы для луков, свистульки и удочки-ловушки для сбора вишен. Для этого на последнем коленце длинного камышового стебля делали продольный разрез, расширяли его и распирали палочкой (спичкой) длиной чуть больше размера вишни. Получалась маленькая лодочка широкая в месте распорки и узкая к концу разреза. Такая удочка подводилась под дальнюю (как правило, самую вожделенную, сладкую) вишенку и слегка дёргалась на себя, вишенка отрывалась.