Василина стояла смущенная, растерянная и не знала, что сказать. А Елена, видимо, ощутив это, произнесла:

– Василина, позволь тебе представить своего учителя и друга – Опетов Сафрон Евдокимович.

«Какое странное, красивое и старинное имя», – подумала Василина.

– Очень желанное знакомство с Вами, Василина. Хоть я давно не верю в Деда Мороза, Снегурочку, в леших, гномов, эльфов и других персонажей из сказок, чрезвычайно рад, что наше знакомство случилось в новогоднюю ночь, – проговорил он.

«Странно, а ведь у меня нет подруг. Все детство с Миколькой проиграла, были товарки-одноклассницы, но одни – зазнайки красивые, другие – дуры набитые, третьи – шалавы от рождения, а эта и вправду могла бы стать моей подругой сердечной», – подумала Василина.

Тут Слива громко крикнул:

– В забой, лабухи, а то публика упьется. Лина, ты начинаешь.

– Ну, я пойду? – спросила она негромко Сафрона Евдокимовича.

И он весело мотнул головой. Ей вдруг стало легче, и она отправилась на сцену, а они – в зал. В следующем перерыве они опять зашли в гримерку – попрощаться. Когда после Сливы и музыкантов Сафрон Евдокимович и Елена подошли к Василине, ее опять что-то будто дернуло и взволновало.

– Ну, еще раз с Новым годом, Василина, счастья тебе, и не грусти – все будет хорошо! А то, что празднуешь в шумном одиночестве – это временно, – произнес Сафрон Евдокимович.

Василину опять слегка тряхнуло.

– Правда? – неожиданно для себя вдруг спросила она.

– Правда-правда, – весело ответил он. – Ты одарена таким большим даром и красотой, что они этого не понимают, но чувствуют, и поэтому боятся тебя как огня – все до единого, не зная, как подступиться к такому сокровищу. Это плата твоя за столь великий дар, Василина, – и он опять улыбнулся весело, по-доброму, одними губами.

– И как мне быть? – опять неожиданно для себя спросила она, изумившись этому.

– Готовься к экзаменам, Слава тебе поможет. Он ведь дирижер-хоровик из Харькова, – беззаботно проговорил Сафрон Евдокимович.

– К каким экзаменам? – испуганно спросила Василина.

– К вступительным, девочка, к вступительным. Весной приезжай в наш прославленный институт поступать, – без иронии ответил он ей и протянул визитную карточку.

– Но я ведь даже музыкальную школу не закончила до конца, дура, – вдруг как со своим ровесником заговорила Василина и замолкла от испуга.

– Но школу-то ты закончила? – спросил он утвердительно.

– Да, с серебряной медалью.

– Ну вот, а нам медалистки ох как нужны для показателей по успеваемости. А тому, что ты умеешь в музыке, не научит никакая музыкальная школа, никакое училище, никакая консерватория и даже наш орденоносный институт. Этому учат не здесь, а там, – сказал он, подняв руку вверх, – на небесах. – Напиши на чем-нибудь свой адрес, и тебе вышлют всю методическую литературу для поступающих, а мы поможем с жильем.

– А мне не нужно жилье, у меня мама Даша в Москве живет, – произнесла она как-то по-детски.

– Тем более, позвони, как будешь готова, протестируем. А теперь нам пора, Василина. Еще раз – с праздником! – поздравил он ее, и они с Еленой Прекрасной направились к выходу.

Василина, спохватившись, быстро схватила свою сумку-рюкзак, достала ручку и бумагу, написала свой адрес и догнала красивую пару в коридоре.

– Сафрон Евдокимович, вот мой адрес, – проговорила она и протянула записку.

– Спасибо, Василина, значит, тебе это надо, и я рад за тебя. До встречи весной, – сказал он, опять улыбнувшись, и они ушли.

А Василина осталась стоять в коридоре, не веря такой удаче. Она вдруг все сразу поняла: что ей надо делать, как и зачем. Вернувшись в гримерку, она застала там одного Сливу. Все уже разъехались, а он ждал ее. Василина протянула визитку Сафрона Евдокимовича. Слива взял ее и стал без интереса читать: «Опетов Сафрон Евдокимович. – И уже удивленно: – Проректор по научной работе Института имени Гнесиных? – И уже совсем удивленно: – Профессор, кандидат искусствоведческих наук, член РАХ?»

– Ни фига себе, – только и выговорил Слива.

Потом будто проснулся, помолчал и заговорил:

– Я столько лет знаю этого важного в моей жизни человека и ничего о нем не знаю. Представляешь, Лина? Я думал, что он просто хороший человек и прекрасный эксперт в области изобразительных искусств. А Сафрон – это его прозвище. Или псевдоним. Про него в Москве говорили многое, но что он профессор, и все, что здесь перечислено, – это за гранью моего понимания. На Неглине говорили, что он заядлый коллекционер старинных икон и всяких там гравюр, знаток живописи. Говорили, что он не просто датирует произведения искусства, проводит экспертизу и оценивает их, но и приторговывает ими – фарцует, значит. Говорили, что он и ювелирные изделия тоже оценивает и торгует ими. И камешками, бриллиантами, алмазами, сапфирами разными. Говорили, что пластинки собирает и двигает их, и шмотье всякое импортное. Говорили, на контору колотит внештатно, или штатно – на КГБ, вот и не трогают. Говорили, что артист он был когда-то знаменитый, вроде даже оперный певец и чуть ли не из Большого. Говорили, что знаком со всей богемой Москвы. И все его знают и уважают. И Владимир Высоцкий его другом был, и хоронил он его – лично через Моссовет у Гришина на Ваганьковском место выбивал. И театр Ленком Марка Захарова тоже пробивал лично, и участвовал консультантом в постановке рок-оперы «Юнона и Авось». И с Караченцовым, Севой Абдуловым – друг и собутыльник. И с Муслимом Магомаевым будто в Кремле дуэтом пел. И во всех престижных ресторанах Москвы, и на самых дорогих курортах перед ним швейцары с поклоном двери открывают. И на всех театральных и кинопремьерах он в первых рядах, и на всех выставках художественных. И говорили, что он любовник Галины Брежневой и Аллы Пугачевой. Даже говорили, что голубой, да сами же не верили. В общем, столько про него всего говорили, но такого – что профессор, проректор, член РАХ – это уже слишком, это уже из области фантастики, – закончил свою длинную извилистую речь Слива.

И оказался неправ. Все, что говорили о Сафроне, и о чем он только что поведал Василине, было абсолютной правдой. Или почти абсолютной.

Да и честно, если подумать – как это все может успеть один человек? Да вот так.

Родился Опетов Сафрон Евдокимович в Тобольской тюрьме. В пересыльной тюрьме каторжан, где отбывал наказание его отец – Евдоким Васильевич. В 1945 году отца амнистировали по случаю победы над фашистской Германией, но оставили на поселении. Там он и встретил будущую маму Сафрона, Ульяну Алексеевну. Ее, в свою очередь, после расстрела в 1938 году родителей – младших научных сотрудников Ленинградского Эрмитажа – привезли семилетней сиротой в детский дом для детей врагов народа в город Тобольск.

Но вернемся к отцу Сафрона. Его, молодого ученого, преподавателя изящных искусств, арестовали за антисоветскую деятельность как замаскированного врага – перерожденца. Он и правда был перерожденцем: родом из старинного московского купечества – староверцев, он страстно приветствовал революцию, социализм, диктатуру веками угнетенного народа, но ему не поверили и дали десять лет. Застряв на этапе в тобольской пересылке, он от нечего делать (а его, как грамотного, прикрепили библиотеку убирать) на рулоне старых обоев расписал детальный план реставрации Тобольского кремля. Уникальной жемчужины архитектуры, единственного каменного кремля на просторах Сибири – от Урала до Дальнего Востока. Памятника архитектуры XVII века, крестово-купольного сооружения, воздвигнутого зодчим Семеном Рамизовым при поддержке губернатора-бунтаря князя Гагарина, который был казнен царским самодурским режимом. В общем, Тобольский кремль – это достояние народа и молодой страны Советов. Его надо спасать!

Начальник пересылки почитал эту белиберду, ничего не понял и на всякий случай решил доложить по инстанции выше – там разберутся. Явился к начальству с докладом по другим вопросам и подсунул главному рулончик с писаниной. Губчека тогда командовал Семен Оскарович Забегай. Посмотрел он на дурака-начальника пересылки и спрашивает: