На следующий день Миколька по-хозяйски зашел к ним на участок и с заговорческим видом шепнул, наклонившись: «Приходи в сарайку – поучу».

– Да иди ты в Красную армию, Колька, да не болтай много, – ответила Василина и ушла в дом.

В ноябре он и вправду ушел в армию защищать Родину. Отправили его служить в Казахстан. Там он служил в городе Серебрянск под Усть-Каменогорском в ракетных войсках, охраняя озеро Зайсан. Писал оттуда Василине нудные длинные письма с ошибками, которые ей приносила его мамка, Глашка-хохлушка. Да только Василина не отвечала на них. Когда познал что-то от начала до конца, то оно уже не интересно…

Родом Глашка-хохлушка была из городка Каменец-Подольский. Но не из самого городка, а из близлежащего хутора, в котором она не бывала уже бог знает сколько лет.

Жила она там в небольшой беленой хатке с матерью. И уже с 9 класса стала немного погуливать. Мать ее, Кристина, именуемая сельчанами Кристя, тоже погуливала, но дочь в этом не поощряла. А уж когда застукала доченьку в родительской кровати с соседом Миколой, то отхлестала их обоих вожжами. Микола убежал, сверкая задом, а дочь осталась дома, спрятавшись под кровать. Кристя грозилась ей, что все расскажет отцу, когда он вернется. На что Глаша, предварительно выбравшись из-под кровати, спокойно ответила: «И никогда он не вернется, потому что он предатель Родины, фашистский прихвостень – полицай, убежавший вместе с фрицами при отступлении. Враг народа, а я – дочь врага народа. А ты, мамочка, пособница врага народа, приспешница и подстилка немецкая».

Мать, услышав такое, сначала окаменела, а потом, указав на дверь, заорала: «Вон из моего дома, у меня больше нет дочери!» – и в рыданиях упала на разобранную сластолюбцами кровать. Глашка покачала головой и с улыбкой на лице сказала, что в таком случае у нее больше нет родителей, взяла паспорт и ушла из дома, попутно прихватив деньги матери из платяного шкафа.

На следующий день, переночевав у подруги, она отправилась в Каменец-Подольский. Этот городок стал известным в Советском Союзе после съемок в нем художественного фильма «Старая крепость». Там, действительно, есть полуразвалившаяся старая крепость. Но главная достопримечательность его – глубокий каньон, разделяющий город, и мост через него – соединяющий. Вот на этот-то мост и пришла наша Глафира с намерением броситься вниз. Но когда посмотрела в пропасть, то так испугалась даже мысли этой, что плюнула туда и пошла искать столовую – проголодалась. В столовой она, съев супчик, макароны с котлетой и выпив чайку, призадумалась: а что же дальше? К ней подошла неопрятная женщина в грязном белом халате и сказала: «Закроваемся мы, освободите помещенья». Глашка подняла на нее глаза и вдруг спросила: «А начальник у вас где?»

– В кабинете оне сидят, а чего надо-то? – ответила и спросила одновременно женщина.

– Поговорить надо, – сделав жалостное лицо, произнесла Глафира. Делать лица она умела виртуозно.

– Иди говори, там она, – сказала женщина и указала на дверь.

Глаша постучалась в дверь и вошла. На нее смотрели глаза уставшей, умной, опрятной пожилой женщины. Глашка умела и это сразу определить.

– Что вы хотели? – спросила начальница.

Глафира сделала несчастное лицо и поведала ей всю свою горемычную жизнь. И отца-то убили на войне, и матушку любимую схоронила, как три дня назад померла от болезни коварной… Одна-одинешенька на всем белом свете осталася. Сирота-сиротушка круглая…. Есть, правда, бабушка, но она сослана еще до войны в Воркуту, вот к ней, кровинушке родимой, и пробирается она: ни крыши над головой, ни гроша в кармане. Начальница выслушала все с печалью в глазах и сказала: «Сегодня здесь переночуешь, на диване, а завтра посмотрим. Если бабы будут пытать, скажешь, что посудомойкой принята». Встала и пошла к выходу: «Закрою я снаружи, такой порядок, еда тут есть, уборная тоже». Сказала и ушла.

Глаша села на предложенный диван, а когда хлопнула наружняя дверь, сделала другое лицо и улыбнулась. Потом встала и пошла на разведку. Нашла на плите котлеты, рядом хлеб, накрытый материей, плотно поужинала и завалилась спать. Подняли ее рано – ни свет ни заря, и это ей не понравилось.

– Приступай к работе, – сказала начальница.

– Тетенька, а можно мне сначала на вокзал сходить, посмотреть, когда идет поезд на Магадан? – спросила Глаша с детским выражением лица.

– Можно, только ты вчера в Воркуту собиралась, – усаживаясь на стул и не глядя на гостью, проговорила тетенька.

– Ой, заспала я, конечно, на Воркуту, – ответила Глаша.

Поднялась, умылась, позавтракала, оправилась и ушла. Больше ее там никто и не видел.

Придя на вокзал, она посмотрела расписание движения поездов. Ближайший отходил в Симферополь. Она подошла к вагону-ресторану, позвала начальника. Начальник оказался тоже начальницей. Рассказала и ей свою душещипательную историю жизни, но уже без бабушки, и та ее тут же определила в посудомойки.

Через двое суток Глафира уже гуляла по Симферополю, выглядывая столовую. А еще через день наслаждалась красивыми видами Ялты и морскими пейзажами, которые раньше видела только на картинках. Про Крым она знала из школы, что это полуостров – всесоюзная здравница. Что там есть Севастополь – город-герой, и Ялта, которая стоит на берегу моря. Что там всегда тепло. Вот ей и захотелось на море, в тепло.

В курортной столовой на набережной она вновь рассказала свою печальную историю очередной начальнице, и та снова определила Глашу в посудомойки. Позвякав один день посудой, она на следующий, вместо посудомоечной, пошла на пляж. Но не на центральный (у нее ведь не было купальника), а на окраинный.

Там она и познакомилась с Полиной, симпатичной девицей, бойко торгующей квасом, рассказала ей свою историю.

– Слышь, сирота казанская, могу платить тебе 50 рэ в месяц, будешь мыть стаканы. Ну и еще кое-что. Жить пока можешь у меня и столоваться тоже. 30 рэ койко-место и двадцать – питание. Что сверху зашибем – 70 на 30. Годится?

– Годится, – ответила Глафира.

– Тогда иди в душевую, пока не закрыли, омой там сиротские слезы и свою кормилицу. Вечером на танцы идем, в санаторий дальней авиации. Кроме мытья стаканов из-под кваса, Глафира должна была делать еще много чего. Но главным делом была торговля из-под полы водкой, чачей и самодельным вином «Изабелла». Хотя и без левых продаж торговля квасом была для Полины очень доходным делом – с каждого стакана, проданного за три копейки, две оставались у продавца.

Расширить штат Полине посоветовал ее знакомый, милиционер Ашот, молодой красавец-армянин.

– Поля, ты возьми себе какую-нибудь дэвку стаканы мыть, пусть она и спиртным торгует, а ты ни при чем, если что.

Вот тут как раз Глашка-то и подвернулась. А поскольку она была еще девкой в теле и в полном соку, то и на другое сгодится, подумалось Полине. Ашот был участковым милиционером Предгорного района Ялты. А Полина была его внештатным сотрудником-осведомителем и штатной любовницей, которая приносила неплохой доход с торговли квасом и ему, и начальству. Два раза месяц он приходил к внештатному сотруднику за деньгами. И – не только. Когда появилась Глафира, он стал являться чаще. Ему очень нравились женщины в теле и с выдающимися формами. Полина была тоже ничего, но чуток суховата. Зато эта…

– То, что доктор пропысал: буфера во какие, джуф, задница ее, как у кобылицы, ай-вай какая! – хвастался он своим дружкам-сослуживцам, жестикулируя и запивая шашлык армянским коньяком.

– Э, ара, на сэбэ не показывай, примета плохой! – возбужденно кричали сослуживцы в ответ.

Очень скоро и Глаша стала его штатной любовницей.

– Тебя надо пропысать, Глафира, – лежа на кровати Полины и почесывая волосатую грудь, проговорил Ашот. – Давай мне паспорт, я подумаю.

На следующий день, пробив ее паспорт в отделении милиции, участковый Ашот громко ругал Глафиру: «Э, ара, что это за паспорт? Ты где его взяла? Он же во всесоюзном розыске! Тэбэ это надо? Надо новый паспорт делать, Глафира! Я снова подумаю. Иди работай».