– Присаживайся, дорогой, рад тебя видеть, – сказал Михалыч Артисту и уселся сам. Но Артист не ушел, а подошел ближе к юбиляру, пожал тому руку, что-то сказал и протянул точно такой же футляр, в котором подарил Василине цепочку с подвеской. Потом вернулся к своим и спокойно сел рядом с ней, налив ей и себе шампанского. Василина пребывала в шоке. Ей казалось, что она присутствует на сходке уголовных воров в законе. По правде говоря, это так и было – сходняк воров по поводу днюхи авторитета. И съехались на него, действительно, все коронованные и некоронованные, все чего-то стоящие «деловые люди» криминального мира Советского Союза.

– Ты где взял эту долбаную цепочку? – спросила Василина, сжав до боли лежавшие на коленях кулаки, не глядя на новоиспеченного Артиста.

– Купил по случаю с рук у какой-то старухи, – с улыбкой ответил он.

– У какой старухи? – с ненавистью прошипела она.

– Лила, по-моему, зовут, армянка, могу познакомить, – опять спокойно и весело ответил Артист.

– А врать нехорошо и некультурно, – продолжила Лина.

– Когда очень надо, можно, но я не вру, – сказал он, взял свой бокал и продолжил: – Ты что, думаешь, в Ялте мало кабаков, где можно погарцевать? А я что-то вдруг к вам повадился.

Василину немного отпустило, и она спросила опять:

– А что это за люди на твоем балу?

– И здесь я врать не намерен, хочу, чтобы ты знала, кто к тебе клинья подбивает, – буркнул он.

Напротив из-за стола поднялся высокий кавказец в таком же бархатном костюме, как у Настиного цыгана Гривы, сидевшего спокойно рядом и ничем не показавшего своего знакомства с Василиной. Кавказец поднял бокал и произнес: «А теперь наш подарок юбиляру и всей уважаемой братве – встречайте, для вас поет Бока!» На сцене зазвучала явно восточная музыка на шесть восьмых. И вышел крупный черноволосый парень в спортивном костюме «Адидас». Вдруг он запел высоким голосом, никак не соответствующим его виду, да еще с таким сильным армянским акцентом, русскую блатную песню «Такова уж доля воровская». Да так здорово, красиво запел, что Василина вся поневоле переключилась на него. Бока спел песню, поприветствовал юбиляра и всех присутствующих, кого на армянском, кого на грузинском, кого на дагестанском, кого на чеченском, а потом, рассказав на русском какой-то очень веселый и очень короткий анекдот, объявил: «А сейчас для московских гостей – „Таганка“! Потом для ленинградцев – „Кресты“, ну и так далее!»

Отпел свое отделение и ушел. А Василина вдруг заметила за длинным столом и девушек – по виду явно валютных проституток. Путан, ничем не отличавшихся от нее. Таких же симпатичных, дорого одетых, в золотых цацках в ушах и на шеях. Она снова тихо спросила Артиста, по-прежнему не поворачиваясь к нему:

– А почему никто не танцевал?

– По понятиям западло, – ответил Артист, – не принято ни танцевать, ни хлопать.

Встал и пошел к сцене. Взял микрофон и объявил: «А теперь подарок от нашего стола. Любимая песня юбиляра „Путники в ночи“ в исполнении Луши».

И помахал Василине рукой, приглашая на сцену. Она ошарашенно, в который раз сегодня, поднялась в мертвой тишине и под оценивающие взгляды направилась к сцене. А Артист воткнул микрофон в стойку, сел за пианино и заиграл вступление. Василина поднялась на сцену и запела: «Stranger in the night…» Так она не волновалась никогда в жизни: ни до, ни после. Песня прозвучала, но никто не реагировал. Кузя – Артист, Баянист, Гитарист, и, как только что выяснилось, Пианист, подошел к ней и взял за локоть. Тут поднялся с места юбиляр и крупными ладонями стал медленно и громко хлопать. Следом поднялась вся братва и устроила ей такие овации, которых она также не слыхала в своей жизни: ни до, ни после. Минут десять лихая братва хлопала, кричала, свистела, орала, гремела, улюлюкала, барабанила по столам, с которых повалились посуда и бутылки, топала ногами, переворачивая и распинывая стулья за собой, неистово и бешено ликовала, пока к микрофону не поднялся Михалыч с бокалом и не сказал: «Ша, братва! Артист, позволь, я за всех поцелую по-отцовски твою Лушу! Никогда не слышал исполнения лучше, хотя люблю и знаю эту песню с детства».

Поцеловав полуобморочную Василину крепко в губы, осушил до дна бокал и с размаху, от души, долбанул его об пол. А потом неистово заорал в микрофон: «Давай, гуляй, братва жиганская!» И тут веселье покатилось, понеслось с новой силой.

– А нам пора, бал окончен, – услышала вдруг Василина голос Артиста.

– Уходим по-английски, – мотнув Шпигелю головой, продолжил он: – По-тихому, не демонстративно.

Взял Лину за локоть, и они направились через закулисье на выход. Выйдя под звездное небо в уличную прохладу, Василина спросила:

– А мое пальто и сумочка?

– Шпигель в курсах, принесет, – ответил бывший Кузя.

– И что дальше? – спросила она.

– Дальше тебе решать, – ответил он.

– Зачем тебе все это? Ты же хороший музыкант? – вновь спросила она после неловкого молчания.

Он снял с себя пиджак, накинул ей на плечи и ответил:

– Не хочу всю жизнь перебиваться с хлеба на квас, как моя мамка. Поднимусь, куплю нам хату и все, что надо, вот тогда завяжу и стану музыкантом.

– Нам хату? – спросила Василина и впервые за вечер посмотрела на него. – С чего бы это? Мне и под Чинарой неплохо.

– Не век же ты будешь с бабушкой там цветочки поливать? – сказал он жестко и так же посмотрел на нее.

У Василины что-то дрогнуло внутри, и она опять увидела его, но ответила сравнением: «Не надо мне от тебя никаких хат, добытых таким путем. Ни цепочек твоих, купленных с рук, ни шампанского – ничего не нужно». И она, как ни держалась от переполняющих ее эмоций, вдруг заплакала и отвернулась. Он взял ее за плечи, повернул к себе и неожиданно поцеловал – в первый раз за все время их знакомства. Василина не противилась, а он достал платок из кармана и вытер ей слезы, сказав: «Давай попробуем, а там видно будет». И повел ее куда-то на задний двор ресторана. Они подошли к одноэтажному домику, стоявшему невдалеке, он достал ключи из другого кармана, отпер дверь и распахнул ее перед ней. Василина в нерешительности стояла перед входом, и ей вдруг показалось, что из темноты на них смотрит цыган Грива. Она еще немного постояла и вошла внутрь. Он щелкнул выключателем, и они очутились в очень уютной комнате с мягким освещением и огромной кроватью. Закрыв дверь на щеколду, он подошел к ней и снова поцеловал ее, крепко прижав к себе.

Василина опять не противилась. Она просто не могла противиться и сказать себе «нет». Она так долго ждала этого. Он раздел ее неторопливо, взял на руки, положил на кровать и разделся сам. Посмотрев на него, она вздрогнула и сказала:

– Мне срочно нужна моя сумочка.

– Сейчас принесу, – ответил он и ушел в прихожую нагишом. А через мгновение вернулся с сумочкой в руках. Василина удивленно взяла ее, открыла и вынула из нее то, что вручила ей Лариса Ивановна.

– На, надень, – сказала она смущенно, протянув ему упаковку. Он с интересом взял ее, сел на кровать, покрутил в руках недолго и с увлечением, как кубик Рубика когда-то. Вскрыл упаковку и, произнеся: «Никогда еще не шпокался в гандоне», стал натягивать презерватив, нисколько не стесняясь. Василина смотрела на все это своими прекрасными, полными ужаса глазами. Закончив с одеванием, он с места запрыгнул на нее, без всякой необходимой в таких случаях хотя бы минимальной подготовки, и вошел бесцеремонно.

Когда все закончилось, он отерся краем простыни и завалился спать. А она долго сидела на краю большой кровати, прижав к груди голые колени, и смотрела в темноту. Потом встала, тихо оделась, взяла свою сумочку, нашла в прихожей пальто, принесенное, видимо, Шпигелем, отодвинула щеколду и, выйдя на улицу, пошла по ночному пустынному шоссе в сторону своего дома. Остановилась в задумчивости и пропела: «Strangers in the night…»

И ей опять показалось (даже не показалось, а почувствовалось), что кто-то наблюдает за ней. Но она двинулась дальше. Минут через десять ее, одиноко идущую по дороге, осветили фары легковой автомашины. Она испуганно остановилась на обочине. И машина остановилась, чуть проехав ее. Открылась водительская дверь, и из «Волги» вышел мужчина. Он не спеша пошел по ходу движения и оказался в свете фар. Василина с облегчением узнала Гриву, вечного попутчика Насти-цыганки. Цыган посмотрел на звездное небо, потом в ее сторону и сказал: