– Зачем ты мне врешь? – задыхаясь от боли, спросила я. – Что я тебе сделала? Что?!

– Полина, она не врет, – осторожно сказал Игорь, вставая. Он явно не понимал, что делать – выглядел ошарашенным.

– Нет, Игорь! Она врет, врет! – замотала я головой. Зачем они издеваются надо мной? Почему так ненавидят меня? – Это ложь, Дима не мог умереть! Не мог, ясно вам? Не мог!

– Полина, вернись! – закричала мама, которая покинула скорую вместе с врачом, но мне было все равно.

– Она не врет, – сказал Игорь, аккуратно обнимая меня за плечи. – Полина, пойдем к врачу. Пожалуйста. Ты вся белая. Дрожишь.

– Игорь, я должна знать, почему Саша говорит неправду, – упрямо твердила я, отталкивая его. Происходящее казалось мне страшным сном. – Зачем она это делает?

Саша зарыдала еще сильнее, ее хрупкие плечи тряслись.

– Послушай, я знаю, что тебе больно, но… Это правда. Дима погиб, – тихо произнес Игорь.

– Нет, нет, нет, – снова замотала я головой, не понимая, что происходит и почему все лгут. – Вы выдумываете… Или… Может быть, это сон?

Я царапнула себя ногтями по руке и почувствовала боль. Нет, не сон. Реальность. Ужасная сокрушительная реальность.

И тогда до меня стал доходить смысл сказанных ими слов. Они не обманывают.

Мой Дима ушел.

Дышать снова стало тяжело, и я начала хватать воздух ртом, не слыша криков приближающихся мамы и врача.

– Что с ним произошло? – прошептала я с трудом, глядя на Сашу.

Она молчала. Смотрела на меня, плакала и молчала.

– Что произошло? – повторила я громче. Ноль эффекта. И тогда я закричала во всю мощь легких:

– Говори мне, что произошло!

Я кинулась к Саше и стала трясти за плечи. Ее тело было бессильным, и голова болталась из стороны в сторону.

– Говори! Говори мне!

– Полина, успокойся! – закричал Игорь и поймал меня в объятия. – Прошу, успокойся. Ей тоже нелегко.

– Он разбился на самолете, – ответила вдруг она хриплым от слез голосом.

– На каком самолете?! Куда он летел?! Слушай, Саша, этого не может быть, – проговорила я и подумала: наверняка это какая-то чудовищная ошибка. – Он был со мной до самого утра. А потом уехал.

– Они все разбились, вся его семья, – ответила Саша и взглядом, полным боли, посмотрела на меня. – Как теперь жить, Полина? Я ведь так сильно любила его…

Ее слова стрелой пронзили мое сердце.

Как.

Теперь.

Жить?

Силы снова покинули меня, и я осела на скамейку рядом с Сашей. И зарыдала, качаясь взад-вперед. В это время к нам подошли мама и врач, который выглядел не очень довольным.

– Парень, давай-ка помоги ее увести в машину, – велел он Игорю. – Успокоительное поставлю.

– А это не опасно? – спросила мама, гладя меня по волосам.

Врач покачал головой.

– Опасно ее в таком состоянии оставлять. У нее же истерика. Или вы хотите, чтобы она с собой что-нибудь сделала, дамочка?

– Полегче, – осадил его отчим, подошедший следом. – Какая она вам дамочка?

– А вы бы вообще подошли к дочери и сделали что-нибудь, – разозлился врач. – Видите, что у нее истерика. И столбом стоите, как идиот.

– Слушай, ты, – обозлился Андрей, – не указывай мне.

– А ты веди себя как отец, – нахмурился врач.

– Она не моя дочь, – процедил сквозь зубы отчим.

– Теперь понятно. Свою бы дочь успокоил, – хмыкнул врач.

– Ему и своя не нужна, – сказала вдруг Саша, и мама удивленно на нее уставилась.

– Андрей, это твоя дочь? – спросила она, держа меня за руку. Тот лишь коротко кивнул. А после велел Саше идти за ним. Она с трудом встала и пошла. Видимо, отчим решил увезти ее. Саша плакала, и ее плечи мелко дрожали, а он даже не обнял ее. Чертов козел!

Пока мама была рядом, врач поставил мне какой-то укол, от которого меня резко потянуло в сон.

– Я не верю, – шептала я, сжимая ладонь мамы. – Мой Дима жив, он жив!

Я твердила это до тех пор, пока Игорь молча не показал мне статью с известного портала, заголовок которой красноречиво гласил:

«Бизнесмен Сперанский и его семья погибли в авиакатастрофе.

Десять человек погибли в результате крушения частного самолета, который направлялся в Москву. Самолет принадлежал известному бизнесмену Владимиру Сперанскому. На борту кроме него также находились его супруга, сын и две дочери, а также личный помощник, два пилота и стюардесса. Все они погибли.

По предварительным данным, авария произошла во время взлета. Наш источник сообщает, что на взлете произошел отказ техники. Обстоятельства произошедшего устанавливаются…»

Я читала и не верила.

Слезы катились по лицу градом, но я не издала ни звука – как будто потеряла возможность говорить. Дело было то ли в статье, то ли в уколе – я вдруг обессилила. Руки и ноги стали тяжелыми, в голову будто запихали вату, и глаза начали закрываться. Я плохо помнила, как мама и Игорь довели меня до квартиры – прямо до кровати. Как я уснула, уткнувшись мокрым от слез лицом в подушку. И как провалилась в сон – точно в бездну.

Он пришел ко мне во сне. Такой же сильный и уверенный, как обычно. На нем была футболка с короткими рукавами, и я могла рассмотреть его татуировку в японском стиле с изображением чудесной птицы хоо – азиатского феникса.

Мы вдвоем сидели на нагретой крыше и смотрели в высокое голубое небо – такое бывает лишь летом. Дима обнимал меня, а я положила голову ему на плечо. Тихое счастье окутывало меня подобно облаку.

– Дим? – привычно позвала я его по имени, щурясь на ярком солнечном свете.

– Что, малыш? – нежно спросил он. Он редко бывал таким, и я особенно ценила эти мгновения.

– А что тебе во мне нравится больше всего?

– Все, – спокойно ответил Дима, и его слова одарили сердце радостью.

– А тогда что не нравится? – не отставала я.

– Сказал же – мне нравится в тебе все. Ты же моя девочка. – С этими словами он повернулся и поцеловал меня в щеку, на несколько секунд задержав горячие губы на коже. Приятный легкий поцелуй заставил меня улыбнуться. И я потерлась головой о его плечо.

– Твоя, – эхом повторила я и снова позвала его по имени: – Дим?

– Что?

– А ты… Ты меня любишь? – осмелилась спросить я.

Мы никогда напрямую не говорили о любви. И мне важно было знать – любит или нет?

Ведь я очень люблю.

Он повернулся ко мне, и его губы тронула грустная улыбка.

– Люблю, синеглазка. И всегда любил.

Я потянулась к нему за новым поцелуем – уже в губы. Но Дима вдруг стал растворяться в воздухе.

– Дима! – испуганно закричала я, пытаясь удержать его. – Дима! Не уходи!

Не получилось. Он стал солнечным светом на моих глазах.

Я осталась одна. Снова. Небо потемнело, и зарядил дождь.

– Дима, – прошептала я в отчаянии и… распахнула глаза.

Передо мной темнел потолок комнаты. Лицо было мокрым не от дождя, а от слез. Я плакала во сне.

Встав, я подошла к окну, за которым царила ночь, и нашла взглядом окна его квартиры, в которой было темно. Свет в них больше не загорится. И в его глазах – тоже.

Именно в этот момент до меня дошло окончательно, что его больше нет. Я осознала это всем сердцем, всем телом, всей душой.

Мой Дима ушел. Ушел навсегда. Его забрало небо – как и моего папу.

Я снова осталась одна.

Одна. Как всегда. Навечно.

Беззвучно заплакав, я опустилась на холодный пол и сжала надетый на руку браслет. Тот браслет, который хотела подарить Диме на день рождения. Но который он так не получил. Не успел.

Дима умер за день до своего совершеннолетия. Навеки остался семнадцатилетним. А мое сердце навеки осталось разбитым.

Меня трясло от слез, я давилась ими, закрывала рот ладонями, чтобы не закричать от отчаяния. Царапала бедра и ноги, оставляя следы, надеясь, что боль физическая заглушит боль душевную. Получалось плохо.

Не знаю, сколько я просидела на полу, беззвучно рыдая и заламывая руки. Впервые в жизни я поняла, что рвать на себе волосы – это не просто слова. Это один из символов отчаяния, когда ты перестаешь контролировать себя, свои эмоции, свое тело.