Молодой человек сидел на краю односпальной кровати с опущенной вниз головой. Его белые впалые щёки намокли от обильно струящихся слёз, а покрасневшие глаза отекли, устав от бесконечных солёных капель. Поникший взгляд был устремлён в пол, не выражая абсолютно ничего: два зрачка с голубой радужкой, застеленные влажной пеленой, бесстрастно глядели в пустоту, в надежде отыскать в ней ответы на мучащие вопросы. Казалось, он избавился от навязчивых мыслей о побеге, о своей скорой кончине, о том какой он омерзительный и что нет ему никакого прощения, но раз за разом они возвращались, ходили по кругу, свивались в змеиный клубок; больно жалили, кололи и стояли горьким комом в горле. И этот случай не стал исключением: Стефану было страшно, противно; он знал, что это, вероятно, его последний день, однако, никто не может смириться с надвигающейся смертью. Никому не по силам просто взять и принять гибель со спокойным выражением лица, с необъяснимой лёгкостью на душе и холодной головой, не топя самого себя в пучине беспорядка собственных мыслей, и не подаваясь бесконтрольным эмоциям, что полностью овладели парнем. Стеф плакал, совершенно не сдерживаясь, не хныкая и не ревя, позволяя накопившемся чувствам взять верх, как советовала бабушка. «Иногда так нужно» — думал он. «Иногда от этого становится легче». Но легче не становилось. В последний раз брюнет позволил себе поплакать, когда умерла Николета. Он скулил, хлюпал, выплакал все слёзы, однако это действительно помогало выплеснуть всю скопившуюся боль, терзавшую мальчишку, что постепенно терял любимых людей. Михай такому поведению сына рад не был. И Стефан вспоминает, как здоровенный мужчина треснул ему по затылку с неимоверной силой. — «Тебе уже четырнадцать!» — хмельным голосом горланил тот. «Прекращай вести себя, как размазня! Что о тебе подумают люди?! А что подумают обо мне? Неужели я воспитал дочь, а не сына?!» — и ещё одна затрещина не заставила себя долго ждать. «Вытри сопли и скрой жалость, которую вызываешь. Не хочу это больше видеть. Слюнтяй». — Молодой человек крепко сжимал в кулаке красный рубин и до боли стиснул челюсть. «Ты не заслужил маму» — начал прогонять воспоминания брюнет, жмурясь от подступающих слёз. «Не заслужил меня. Не заслужил никакую помощь. Не заслужил всеобщего уважения. Ты не заслуживаешь ничего» — Стеф прислонил сжатые в кулак руки ко лбу и удручённо вздохнул. «И я такой же, как и ты. Не заслуживающий ни черта».
Парень протёр красный опухшие глаза костяшками пальцев, поправил волосы и встал с кровати. Хоть в его комнатушке было слишком темно, — лишь белый свет пробивался сквозь щель под дверью — он был полностью уверен, что близился день, оставляя утро позади. Да и торопливые шаги, с громким стуком каблуков, отлично слышались за пределами комнаты. Скорее всего, Камелия уже была с головой погружена в дела. Удивительно, но к молодому человеку главная камеристка ни разу не вошла; не отсчитала за то, что тот не на рабочем месте, не нагрузила новыми обязанностями…она словно знала, что в этом всём уже не было никакого смысла — парню оставалось недолго. Но почему-то проскальзывала догадка, что дело было совершенно в другом. Могла ли она как-то повлиять на то, что Даниэла оказалась в оперной неслучайно? Особенно в такой поздний час. Камелия единственная знала о том, что он идёт навстречу со старшей дочерью Госпожи и это заставляло задуматься…
Стефан потряс головой, отгоняя сумбурный поток мыслей, полный паранойяльных догадок; и накинул на себя грязную, всю выпачканную кровью, рубашку. Брюнет совершенно не знал, что ему делать дальше; как быть в ситуации, в которую он сам себя загнал. «Герцог был прав. Рано или поздно, но меня убьют». И тут его как будто парализовало. «Герцог!» — немыслимое облегчение наполнило душу разом. «Он же хотел меня видеть. Найду четвёртую маску и сбегу. Сбегу подальше отсюда. К чёрту эту проклятую деревню!». Последнее время Стеф частенько противоречил сам себе, меняя стороны и выборы, как легкомысленная девушка наряды. Но что поделаешь, когда твоя жизнь вновь висит на волоске? Он не стал бы возвращаться к плану побега, не пошёл бы к торговцу; его бытьё в замке начало налаживаться и приобретать смысл, — а может, ему просто так казалось — однако, теперь всё вернулось к тому, с чего начиналось, а то и намного хуже. «Лучше умереть, давая отпор Димитреску, застав её врасплох своей нежданной выходкой, чем выжидать кончины, когда она сама того захочет. А если мне повезёт выйти из этой битвы живым — не посмею тронуть девочек. Убегу. Исчезну из их жизни словно меня никогда и не было…». Мысль о том, какою неизмеримую боль он принесёт каждой девушке, убив единственного дорогого, любимого человека, заставляла всё внутри сжаться в ледяной ком, а чёткое осознание того, что молодой человек раз и навсегда потеряет Бэлу и нарушит обещание данное Даниэле — тут же нагоняло слёзы. Определённо нездоровые чувства жертвы к своим мучителям, истязателям, извергам не подавались никаким объяснениям. Стефан не понимал, что происходит с ним на самом деле: испытывает ли он по-настоящему искреннее влечение к трём сёстрам, и его ли губы говорили о том, как сильно любят старшую дочь Госпожи; или же это всё результат мощных аттрактантов, что выработали в нём натуральную зависимость, принуждая организм желать источник приятного запаха всеми способами? Брюнет резко ударил себя по щеке. «Прекрати, идиот, ты делаешь только хуже!» — он сунул в карман чиносов красный драгоценный камушек, пальцами вытер намокшие глаза, глубоко вздохнул и покинул свою кладовку, в большой надежде на то, что сегодня он покончит со всеми проблемами и выберется отсюда чего бы ему это ни стояло.
Спускаясь по лестнице в Главный Зал, Стеф заметил чёрный силуэт, сидящий на корточках и копошащийся в какой-то тёмной ткани, будто стараясь что-то в ней спрятать. И пусть фигура сидела к нему спиной — её тонкая талия, ровная осанка, гордо приподнятая голова, будто при ним окаменевшая статуя, и мрачное одеяние так и кричало о том, кто же возиться подле камина, тщательно пытаясь укрыть какую-то вещицу.
— Кассандра? — тихо, удивлённым тоном спросил он, медленно ступая по нижним ступеням.
— Чтоб меня! — дёрнувшись выругалась ведьма, и быстро выпрямилась. Она положила ладонь на грудь, томно выдохнула, разворачиваясь на источник её небольшого смятения. — Ты ещё живой? — брюнетка мгновенно сменила свою тревогу на ехидство, как это отлично умела.
Но Стефан ей не ответил. Он внимательно рассматривал ведьмин наряд и с каждым разом удивлялся всё больше. На Касс была надета уличная одежда, но совершенно не такая, в коей ещё недавно предстала перед ним Бэла: чёрный шерстяной плащ с меховым капюшоном и воротником выглядели угрожающе, а ажурная аппликация сзади придавили готический вид; верхний наряд не был застёгнут, что позволяло разглядеть кремовую мужскую сорочку, заправленную в чёрные брюки, казавшиеся ему слишком знакомыми, и длинные такого же цвета ботфорты, но без высоких каблуков. Бледные ладони облачены в тонкие хлопчатые перчатки, а прядь смоляных волос перекинута через плечо, едва виднеясь сквозь меховой колпак капюшона. Одета средняя сестра была очень удобно и по-мужски, что не могло не вызвать вопросов.
— Куда ты? — бестактно вырвалось у него с губ, когда брюнет сошёл с последней ступени.
— Не твоё дело. — в ответ буркнула она. — Ха, живой, а выглядишь хуже покойника. — колдунья невежливо оглядела парня с головы до ног и усмехнулась.
Внешний потрёпанный вид молодого человека и правда оставлял желать лучшего: мало того, что его одежда была мятая, грязная, испачканная в собственной крови, так ещё и лицо казалось таким утомлённым, слегка опухшим, словно он неистово пил всю ночь, не просыхая ни на минуту. Но Стеф вновь проигнорировал язвительность и остроумие Кассандры.
— Ты собралась на охоту? — взволновано спросил тот, вглядываясь в непроглядную ткань, что лежала на полу. Брюнетка не успела полностью скрыть свою вещицу; и из-под шерстяного полотна выглядывала внешняя сторона лука для стрельбы с эластичной, хорошо натянутой, тетивой.
