– Ну…
Я правда не знал, как пройдет завтрашний день. Как меня примет Колобуся и коллектив, будут ли сдергивать очки и травить свои дохлые шутки. Я не знаю, как вообще закончу одиннадцатый класс, как стану ходить на консультации и какие вообще буду сдавать экзамены. Я понятия не имею, что я хочу в будущем и куда мне стремиться.
И Игорю я решаю не лукавить.
– Я не знаю, Игорь Павлович.
Он отвечает мне горькой усмешкой.
И снова на протяжении всей дороги ее хранит.
Но я больше не чувствую его скрытой обиды на себя. Я знаю: он молчит не от злости, а из принципа не лезть в мою душу, пока я сам не захочу пойти на контакт. Он был до боли простым, но в то же время я видел в нем какую-то увлекательную загадку. Не стесняясь, я рассматривал его по пути из-под очков и пытался ее разгадать, но напрасно: навряд ли это удастся кому-то без желания самого Игоря.
– Ты дорогу запоминаешь или запоминаешь меня?
Я чуть не спотыкаюсь о любезно брошенную кем-то прямо на тротуар бутылку с подозрительной жидкостью внутри. Отфыркиваюсь:
– Чего?
– Ничего. Это последний раз меня в роли навигатора. Заблудишься – мне будет похрен.
– Не заблужусь.
– Ты номер-то мой хоть запиши.
– А у меня… – тоскливо кошусь на двух цыганят, прыгающих через перила нашего крыльца. – У меня нет телефона.
– Бомжара?
– Я его потерял, – решаю не вдаваться в подробности.
Один цыганенок что-то шепчет второму, косясь при этом в нашу сторону. Тянет пацана за собой и подходит с ним ко мне с щенячьими глазами. Но только я останавливаюсь, как Игорь резко дергает меня за руку и затаскивает в подъезд.
– Ага, – фыркает. – Или подарил. Какому-нибудь бомжу-попрошайке.
– Может, им реально помощь нужна?
– Мне тоже помощь нужна! А кто мне помогает? Никто, я же не инвалид, не беременная цыганка и не черный. Так че с мобилой у тебя? Может…
– Не надо, – быстро протестую. – Не надо мне ничего покупать и дарить.
Игорь останавливается прямо перед лестницей. Резко поворачивается ко мне. Опирается локтями на перила.
– Не-е, Данко, все-таки насчет твоей самооценки я промахнулся. Никто тебе ничего дарить не собирался.
– А…
– Бэ. Я хотел предложить дать денег в долг. Как на работу устроишься – вернешь мне с процентами.
– Я кино видел, – тут же возражаю. Поднимаюсь по лестнице, держась стены. – Там мошенники дурачков так же обманывали, а потом деньги с них трясли.
– Кино случайно не "След" называлось? Как хочешь, мое дело предложить, твое – отка… екарный Касперский! Поналили тут какой-то хлорированной блевотни, а люди потом поскальзываются и лбы расшибают! Чтоб у них эта хлорка поносом из задницы…
– А сколько денег? – затая дыхание, спрашиваю. – А процент какой?
– Я тебе че, банк? Не знаю. Придумаю. А деньги отдам не сразу. Частями.
– В размере? – я вдруг ощущаю себя настоящим важным дядькой, который пришел просить кредит в банке. А эти взрослые и солидные слова только разжигали мой интерес к Игоревской идее.
Правда, на секунду мне кажется, что он рассмеется от моей напускной серьезности. Но он так же серьезно, словно разговаривает с клиентом, отвечает:
– Размер будет колебаться в зависимости от ваших действий, Данила… как вас там по отчеству?
– Артемович. А действий каких?
Он останавливается на лестничной клетке. Кладет ладонь на перила, но тут же в отвращении ее отдергивает. Кажется, они были запачканы в чем-то мокром и не особо приятном.
– Действий в школе, Данила Артемович. О чем документально будет свидетельствовать твой… простите, ваш – дневник. За пятерку получите пятьсот рублей, за четверку – четыреста, за тройку…
– Триста, – завороженно завершаю его внезапно прерванную молчанием речь.
Он лукаво улыбается. Хочет что-то сказать, но передумывает и взмахивает рукой:
– Ладно, не буду тебя драконить. Да, триста. За двойку – двести, ну а единиц наша гуманная система образования не предусматривает.
– И… а если я получу две пятерки в один день?
– Получишь косарь.
– А пять двоек?
– Тоже косарь. Ты решил испытать мои познания в матане?
– Так я по сути могу хватать двойки и все равно зарабатывать?
– Можешь, Данко, но на пятерках ты на тел заработаешь быстрее, а мое предложение не резиновое и тоже ограничено. Получить пять двоек в один день – еще постараться надо, а эти старания в итоге окупятся копейками, подумай над этим.
– И какой же у вашего предложения срок? – я останавливаюсь, чтобы затянуть растрепанные и вечно развязывающиеся шнурки.
– Две недели. Это десять дней. Если каждый из них получаешь по две пятерки – зарабатываешь десять косарей и покупаешь приличную мобилу. Ну а если получишь тыщенки три – сам смотри, на что их хватит. И больше я такого предложения тебе не сделаю, учти.
Предложение действительно было заманчиво. Отказываться означало быть полным дураком. Игорь словно понимал, что на работу я устроиться в ближайшее время не смогу не только из-за возраста, но и из-за незнания города и ксантофобии.
– Ну хорошо… – осторожно соглашаюсь, пока Игорь, напевая под нос какую-то песню, отпирает замок.
Распахивает передо мной дверь молча. Я жду, пока он зайдет – напрасно. Свою миссию он уже выполнил, а сейчас вместе с Валерой отправится назад в школу.
Я осторожно захожу в черно-синий коридор. Быстро оборачиваюсь, пока Игорь не закрыл за мной дверь.
– Так все? – уточняю. – Сделка в силе?
Он неопределенно пожимает плечами.
– Вступит в силу, когда ты получишь хоть одну оценку, Даниссимо.
Разворачивается, но я хватаю его за край куртки.
– Подождите! А маме-то мне что сказать? Правду?
– Кривду. Я за тебя еще и отмазки должен придумывать?
– Какие такие отмазки? – вдруг раздается за моей спиной. От неожиданности я отпускаю Игоря, и тот успешно ретируется.
А я застаю мать в длиннющей, почти в пол, бежевой с черными веснушками гусеничной шубе. Я моментально опешиваю, потому что под шубой красовались не ботфорты с каблуками, а серенькие носочки с корги, напяленные прямо на голые ноги.
– Ты чего? – вылетает у меня, потому что такого модного приговора я не видел даже по телеку. – Ты куда?
Она смеется. Встает к зеркалу, упирает руки в бока и горделиво вздергивает голову, сделав взгляд настоящей Снежной королевы. Снежной королевы в носочках с корги.
– На ледниковый период иду, – она поворачивается к зеркалу задом, любуясь своей спиной в гусеничной шубе.
– А? На какой?
– Да ни на какой, Дань. Шубу, говорю, заказала. Вчера еще пришла, но забрать только сегодня смогла. Дорогу-у-ущая! Угадай, из кого?
– Из норки? – осторожно предполагаю.
– Ну скажешь! Какая норка, я же не жена нефтяника! Ну? Ну пощупай ее! Из песца, по скидке заказала. Там в закупках все так дешево! Я еще летом ее выписала, а шубы летом вообще… Тебя, кстати, чего так рано с уроков отпустили?
– А ты почему не на работе? – отбиваю, медленно протискиваясь в свою комнату.
– Так сегодня же не моя смена. Зато шубу успела съездить и забрать! А Игорь чего не зашел? Он тебя провожал?
– Ага, – буркаю и закрываю спасительную дверь.
Натыкаюсь на незаправленную кровать и на кружку недопитого чая на полу возле нее. Подбираю ее, чтобы не споткнуться и не пролить остатки. Задерживаюсь возле ромбовидного зеркала, прикрепленного к раскрытой дверце шкафа. С усмешкой цепляюсь взглядом за отпечаток маленьких губ на высоте моего живота: видимо, раньше здесь жила семья с маленькой дочкой, которая целовала зеркало и представляла на месте своего отражения принца или любимого актера.
А затем поднимаю взгляд на свое больное, осунувшееся лицо.
На Баскова я уже не походил точно. И даже волосы потеряли тот басковский цвет и стали тусклыми, соломенными, совсем неживыми. Если бы Знаменитого Николая укусил зомбак, певец, возможно, стал бы и походить на меня.
Кривлюсь. Хлопаю дверцей шкафа и бухаюсь на кровать. Слава богу, мать теряет ко мне интерес и больше не лезет со своей шубой, а я могу спокойно поиграть в глючную охоту на ноуте. Мой охотник останавливался каждые три секунды, животные странным образом телепортировались с одного места на другое, а пуля летела по полчаса. В конце концов, на уровне с саванной и стадом слонов игра пошла быстрее, ведь в такие огромные туши сложно промахнуться, да и бегают они медленно, а у меня есть конь. И все равно я должен был приспосабливаться к капризам ноута, терпеть каждый глюк и радоваться, когда их не появлялось хотя бы минуту.
