В тот день, когда погибла мама, всё утро шёл дождь. Я не люблю вспоминать этот день и стараюсь никому об этом не говорить, но слыша эту барабанную дробь дождя по крышам, воспоминания всплывают в голове как-то сами по себе. Вернее, самовольно скидывают огромные чугунные замки, которые я так старательно вешала в течение всех этих лет.
Не находись я сейчас в Могильнике, точно ушла бы бродить по коридорам или заглянула к Стервятнику. Он всегда умел подбирать правильные слова, по крайней мере те, в которых я нуждалась, рядом с ним Голоса чаще всего молчали. Рядом с ним было хорошо и спокойно, словно дома.
Пару-тройку раз ко мне заглядывала Спица, — забегала лёгкой влюблённой ласточкой, щебеча о своём ненаглядном Лэри и ничего не говоря о том, что происходит в Доме за Могильными стенами (хотя наивно полагать, что она вообще знает хотя бы что-то важное, пусть и постоянно находится в компании Бандерлогов), после чего снова убегала, — и каждый вечер приходил Стервятник. От него действительно можно узнать что-то полезное, вот только Рекс часто очень скуп на подробности. Хотя, я действительно люблю его компанию и мне всегда есть о чём с ним поговорить. Джек так ни разу и не пришёл.
Не то чтобы я его очень ждала, но он мог навестить меня хотя бы для приличия.
Всё от того же Стервятника я слышала, что брат снова связался со своим Фазаном из Четвёртой, хотя это было не удивительно. Временами мне казалось, что к Курильщику Свист привязался намного быстрее и даже сильнее, чем к Валету, хотя раньше они были неразлучны.
В последнее время с Джеком вообще творилось что-то странное, он становился каким-то слишком… Изнаночным. Создавалось ощущение, что с каждым днём Дом всё сильнее поглощает его, сливается с ним, превращая в единое целое, делая моего брата физически неотъемлемой частью этого места. Кстати о Доме и Изнанке…
Негромкий стук мгновенно нарушает царящую здесь, до этого прерываемую только шумом дождя тишину, и я невольно приподнимаюсь на локтях, чтобы лучше видеть своего гостя, хотя точно знаю, кто сейчас покажется в дверном проёме. Дверь тихонько скрипит, отворяясь лишь в маленькую щёлочку, в которую тут же протискивается чёрная фигура Стервятника. Он вежливо замирает на несколько секунд, глядя на меня с лёгкой улыбкой. Я не могу не улыбнуться ему в ответ.
— Как ты, Пташка? — он дохрамывает до кровати, останавливается передо мной, напротив окна, и падающий из него лёгкий свет делает фигуру Стервятника ещё более тёмной, а белые волосы слегка подсвечиваются своеобразным нимбом. Стоит, не шатаясь, только благодаря своей трости, я вижу. Мне хочется привстать ещё сильнее, чтобы быть к нему хотя бы чуточку ближе, и я полностью подминаю подушку под спину, садясь ровно. Только сейчас я ловлю себя на мысли, что смотрю на него слишком пристально. Красивый.
Несмотря на все его шрамы, хищный взгляд, несмотря на слишком длинные ногти с облупленным чёрным лаком, кольца, гремящие ключи и странноватые полушубки, несмотря на подводку, трость, хромоту и поломанное детство. Всё равно красивый. По крайней мере, для меня точно.
Стервятник внимательно изучает меня взглядом, я смотрю в ответ, и наши молчаливые гляделки затягиваются, наверное, на целую минуту. Потом он спешно отводит взгляд и, что-то пролепетав себе под нос, начинает шариться по карманам какого-то полушубка, накинутого ему на плечи, при этом звучно гремя связкой ключей на поясе и позвякивая массивными кольцами. Он так ничего и не говорит, вытаскивая, наконец, из кармана целую горсть конфет и протягивая её мне. Я улыбаюсь ещё шире. У конфет обёртки яркие, шуршащие, переливающиеся несколькими цветами и очень сильно контрастирующие с протягивающим их на ладони Стервятником.
Казалось бы, такая незначительная мелочь, но на душе становится так хорошо и приятно, что забывается даже плохая погода за окном. Одним простым жестом Стервятник умудрился произвести эффект гораздо бóльший, чем сотни любых талисманов и амулетов даже из-под когда-то могущественной руки Седого. Только сейчас я понимаю, что так и не ответила на его вопрос, но Птичьему Папе, кажется, мой ответ вовсе не нужен. И так ведь видно, что мне уже лучше.
— Они не хотят меня выпускать, — пожимаю плечами, — говорят, нужно подержать меня тут ещё несколько дней и попытаться определить, что со мной случилось. Так всё веселье пропущу…
Ни о каком веселье, конечно, не может идти и речи. Самые разумные жители Дома, понимающие, что наш выпуск может оказаться ещё хуже предыдущего, на грани истерики. А остальные просто закрывают на это глаза и стараются делать вид, будто всё нормально. Тот же Слепой просто собирается перейти в Лес насовсем, и явно не парится о том, что может произойти с остальными. Разве что, всё ещё печётся о Сфинксе.
— А что с тобой случилось? — Теперь уже сам Стервятник слегка наклоняется ко мне. Происходит это непроизвольно, но такое, казалось бы, лёгкое движение придаёт нашему разговору совершенно другой оттенок. Если у разговоров, конечно, были бы оттенки. По глазам видно, он знает, что дело тут вовсе не в передозировке, которую мне приписывают Паучихи, разводя в стороны своими лапками. Теперь он хочет узнать обо всём, что произошло со мной на Той стороне, узнать во всех подробностях и из первых уст.
Я вздыхаю, стараясь собраться с мыслями. В том, что Стервятник окажется единственным, кто действительно узнает всё, у меня не было ни малейших сомнений. Другой, и более важный вопрос заключался в том, с чего стоит начать и как обо всём рассказать. Я невольно провожу рукой по подбородку, отмечая, насколько сильно у меня подрагивают пальцы.
Столько лет я сгорала в тихой зависти к брату, которому Изнанка так быстро и просто отворила свои двери, столько лет я тянулась за Волком, потому что он всегда рассказывал мне истории о Том месте. Много лет я старалась идти на всяческие уловки, лишь бы самой оказаться Там. Я и писала на стенах, и создавала амулеты, и даже, кажется, молилась. Но Дом упорно не хотел меня слышать, отдавая всё своё внимание Джеку. А теперь моя заветная мечта сбылась, но в груди почему-то поселилось тянущее, неприятное чувство…
— Сколько ты была Там? — пружины скрипят слегка протяжно, легонько завывая, когда Стервятник присаживается на край моей кровати, отставив свою трость к изголовью. Я отворачиваюсь от него, стараюсь не смотреть, потому что так говорить намного проще, правильнее, но чувствую на себе его цепкий взгляд, принимаясь разворачивать одну из принесённых им конфет.
— Три месяца.
Эти слова даются мне легче, чем казалось сначала. Три месяца в непонятном, неизвестном мне месте. Три месяца в полном одиночестве и без возможности узнать, куда мне идти и что делать. Изнанка встретила меня густым лесом и высокой травой. Голова слегка кружилась, а горло пересохло так, что я сначала подумала, не смогу даже слова вымолвить. Если, конечно, встречу тут кого-нибудь, кто мог бы меня о чём-то спросить или ответить на мои вопросы. Паника накрывала с головой, а ужас стягивал горло цепкими холодными тисками.
Первое время мне было просто невыносимо, но ничего из этого я не смогла рассказать, как бы не старалась. Дом словно специально не позволял мне озвучить ни одной плохой мысли, превращая каждое искаженное страхом воспоминание в обыкновенный усталый вздох.
Стервятник кивает каким-то своим мыслям, незаметно даже для самого себя придвигаясь чуть ближе. Я бросаю на него мимолётный взгляд, всё ещё стараясь не смотреть, снова с головой погружаясь в этот тёмный лес, населённый непонятно кем и набитый непонятно чем, вспоминая, как несколько дней бродила в зарослях, стараясь найти хотя бы какой-нибудь выход, увидеть хотя бы какой-то луч света. Тогда мне было жутко и даже немного страшно, но нахлынувшие воспоминания почему-то казались в сотню, в миллион раз ужаснее и хуже того, что было на самом деле.
Может быть, Дом специально искажает моё восприятие?
Я чувствую, как длинные, окольцованные металлом пальцы переплетаются с моими, слегка сжимая ладонь. Только теперь я перевожу взгляд на Рекса, и он оказывается намного ближе, чем мне казалось до этого, и внимательно наблюдает за мной, стараясь тепло улыбнуться. Мне сразу становится немного легче.
