— Я слышал, в девичьем корпусе значительно поредело, — наконец усмехаюсь, чтобы Курильщик понял, что ему не обязательно произносить свой вопрос вслух. Не заметить того, с какой неприязнью он смотрел на Рыжую, мог только незрячий. Нетрудно было догадаться, как сильно она ему не нравилась. Вижу, как Курильщик кивает в нерешительности, но больше ничего не говорит. Единственное, что мне остаётся, чтобы не оглохнуть от давящей на уши тишины, продолжить разговор:
— Не переживай, это продлится не долго. Скоро выпуск, а там дальше…
Вот только теперь неожиданно замолкаю я. «А там дальше» что? Изнанка? До этого момента я даже как-то не рассматривал других вариантов развития событий, потому что на Той стороне чувствовал себя даже лучше, чем в Доме, не считая лёгких головных болей. То место и было моим домом. А теперь, после того как Мираж, никаким образом к Дому не привязанная, тоже оказалась Там, в мою душу начали закрадываться сомнения. Могло ли случиться так, что Изнанка откажется меня принять?
Курильщик молчал, покорно ждал, пока я закончу начатое предложение, но резко пришедшее осознание накрыло меня с головой и даже немного сбило с толку, совершенно выбивая из колеи. Я больше не собирался ничего ему говорить. Ему потребовалось несколько мучительно долгих секунд, чтобы это понять, но в конце концов он это сделал. Между нами снова повисла тишина.
Я прекрасно понимал, насколько нечестно поступаю по отношению к Курильщику, но ничего с собой поделать не мог. Наверное, стоило что-то ему сказать, как-то отвлечь, перескочить на другую тему, а я вместо этого лишь молча толкал его коляску. Впервые в жизни коридор от Четвёртой до Коффейника казался мне настолько длинным.
— Я слышал о том, что случилось с твоей сестрой, — неожиданно говорит Курильщик. Я напрягаюсь. В Изнанку он не верил, и на одно мгновение мне даже стало интересно, что именно он мог слышать о Мираж. И от кого, — с ней всё хорошо?
— Да, всё отлично, — бессовестно вру. Ничего такого я не слышал, знал лишь, что она лежит в Могильнике. Как бы Стервятник не брыкался, её всё равно не оставили в спальне. И всё, больше ничего.
На самом деле, от одной только мысли о том, что она сейчас Там, а я здесь, меня начинает тошнить. Не думаю, что это зависть или ревность. В конце концов, с Изнанкой я связан намного сильнее, чем Мираж, а её прыжок, я уверен, не больше, чем случайность или незначительная ошибка. Хотя, внутри всё равно что-то неприятно скребёт, заставляя раз за разом мысленно возвращаться к этому недоразумению. Но виду я стараюсь не подавать, и облегчённо вздыхаю, когда замечаю распахнутую дверь переполненного людьми Коффейника.
Народу там действительно много, и приходится приложить определённые усилия, чтобы протолкнуться к свободному столику. Он ютится в самом углу и кажется таким маленьким, что за ним едва могут уместиться хромой калека и колясник. Кругом снуют неугомонные Бандерлоги и Крысы, перекрикиваясь и переругиваясь между собой, что, впрочем, является привычной для них манерой общения. Кто-то задевает меня локтем, и если бы сейчас я опирался на костыль, а не на коляску Курильщика, то точно повалился бы на пол.
В целом, когда мы наконец уместились за этим несчастным столом, я понял, что нас практически не видно. Возможно, Кролик нас даже и не заметит, и я останусь без кофе. Вставать и подходить к стойке самому мне совершенно не хотелось, к тому же, я не был уверен в том, что какой-нибудь Лог не укатит Курильщика, впоследствии выкинув в окно, пока меня не будет рядом. Какое-то время мы молчали.
— Куда ты собираешься после Выпуска? — он интересуется тихо, осторожно, словно уже успел задать этот вопрос кому-то другому и сильно за это получил.
— Не твоё дело, — огрызаюсь. Почему-то от его вопроса, такого простого и безобидного, к моей ноющей в висках головной боли примешиваются воспоминания о прошлом выпуске. Всё становится таким ярким и чётким, словно я снова стою посреди залитого чужой кровью коридора, в то время как Макс (или это был всё-таки Рекс.?) тянет меня за рукав, призывая уйти. Та ночь осталась на каждом из нас несмываемым алым пятном, добавляя новых травм к щедрому букету уже имеющихся. О том дне не принято говорить.
Курильщик смотрит на меня огромными, потерянными глазищами. От одного взгляда на него мне становится даже как-то стыдно за то, что я так резко ему ответил. В конце концов, откуда ему знать о прошлом Выпуске и о правилах, которые мы приняли, об уроках, которые мы извлекли? Он такого обращения не заслужил.
Мы замолкаем, и это молчание получается долгим и тяжёлым, каждый полностью погружается в свои мысли. Я думаю о том, что прошлой ночью видел Стервятника.
Одиноко стоящего посреди самого ближнего к Третьей туалета Стервятника, которого била мелкая дрожь. Стервятника, который, кажется, плакал и отчаянно кусал губы, тщетно стараясь придушить рвущийся наружу вой. Стервятника, в итоге кое как сползшего на холодный пол битой плитки и шептавшего имя брата. Эту картину я видел уже множество раз, но никогда не нарушал его одиночества и не пытался предложить свою помощь. В конце концов, в этом месте каждый несёт свой крест.
Я всегда поражался тому, насколько сильно Стервятник был привязан к брату, поражался его каждодневным страданиям и терзаниям. Ведь он, кажется, во всём винил себя. Я никогда не пытался залезть в его душу, узнать о нём что-то новое, почему-то боясь, что это знание слишком сильно, кардинально изменит мой взгляд на вещи и отношение к Стервятнику в целом.
Не знаю, как сам повёл бы себя, случись с Мираж то, что случилось с Максом, но почему-то мне кажется, что я не стал бы так уж сильно по ней тосковать. От этой мысли меня бросило в дрожь.
Комментарий к 11. Свист. Рубашки и лица
На что следует обратить внимание в этой главе: https://vk.com/coffeewithmilkanddecembrists?w=wall-203126037_227
========== 12. Мираж. Сказка о Прыгунах и Ходоках ==========
Если никогда не пойдёшь в лес, с тобой никогда ничего не случится
К. Эстес, «Бегущая с волками: женский архетип в мифах и сказаниях»
Дождь лупил весь день. Он барабанил по крышам Дома и Расчёсок, крупными каплями сбивая листву с деревьев и распугивая всех уличных кошек и собак. Временами дул сильный ветер. И это при том, что ещё утром нещадно палило солнце, от которого просто некуда было спрятаться. Как же я завидовала тем, у кого был свободный доступ в Коффейник с его разнообразием чая, кофе и всего, что мог намешать Кролик (а иногда он намешивал не такую уж и дрянь), ведь единственной доступной для меня вещью было распахнутое окно Могильника, практически не пропускавшее воздуха в комнату, в которой я, на удивление, оказалась одна. Обычно палаты были забиты до отказа, но незадолго до Выпуска и после случая с Помпеем многие, казалось, стали более осторожны.
Нельзя сказать, что Могильник мне нравился, нет, место это было жуткое, неприятное, а для многих оно становилось ещё и последним. Эти стены видели столько смерти, сколько не видел ни один даже в самых страшных ночных кошмарах. Могильник ненавидели практически все Домовцы, за исключением, разве что, Рыжего, который в его неприятных белых стенах вырос. Мне Могильник перестал нравиться после смерти Волка. Если говорить достаточно честно, только ради него я это место и терпела. Ни Стервятник, ни Тень, ни даже брат никогда не оказывали на меня такого влияния, как Волк. А теперь всё это прекратилось.
В Могильнике Голоса всегда были громче и отчётливее. Но почему-то не в этот раз.
Уничтожающая меня (и, надеюсь, не только меня) жара длилась недолго, в один момент резко потемнело и начался дождь, который всё никак не заканчивался вот уже несколько часов. Вся эта погода нагоняла ещё больше тоски, чем до этого нагонял Могильник, так что настроение всеобщего траура в этом месте лишь многократно приумножалось.
Я вообще никогда не любила дождь. В дождливые дни со мной случалось слишком много плохих вещей, чтобы это осталось незамеченным и чтобы не избегать такой погоды изо всех сил, насколько это вообще возможно. Помню, кто-то из старших даже делал мне специальный амулет, оберегающий от плохой погоды. Раньше я постоянно таскала его с собой, даже прятала под подушку, когда ложилась спать. И где он теперь.?
