Комментарий к 10. Мираж. Время перемен

Я знаю, что главы не было с марта, и мне стыдно. Но сейчас я сдаю экзамены, и на работы остаётся очень мало времени, за что прошу меня простить.

Но могу предложить заглянуть в мою группу, где периодически мелькает информация о статусе работы, появляются эстетики и тому подобное:

https://vk.com/coffeewithmilkanddecembrists

На что стоит обратить внимание при прочтении: https://vk.com/coffeewithmilkanddecembrists?w=wall-203126037_170

========== 11. Свист. Рубашки и лица ==========

Истина здесь, ты её ощущаешь всей кожей,

Слишком близка, но не даст прикоснуться к себе,

Век твой молчит, для него твоя жизнь невозможна,

Вызов был брошен, стремительным вышел разбег

Кипелов, «Безумие»

Благодаря практически могильному мраку Гнездовища определить точное время за окном было практически невозможно, так что после того, как я проснулся, мне ещё минут пять пришлось просто лежать и вглядываться в темноту. Меня ужасно клонило в сон, и в постели хотелось провести весь оставшийся день, — если не всю оставшуюся жизнь, по крайней мере до Выпуска точно, — не показываясь никому на глаза. Оглядев совершенно пустую Стайную, я подумал о том, что остальные, наверняка, уже отправились на завтрак и просто не стали меня будить. Ну и пусть.

Слезть с кровати казалось практически нереальным, потому что спина снова начинала ныть при каждом неосторожном движении. Когда я был младше мне даже казалось, что особенно острые боли приходятся на определённые дни или фазы луны, и я стал вести календарь. После полугода такого «исследования» я просмотрел записи за все шесть месяцев, испещрённые красными цифрами и днями недели и понял, что эта проклятая боль не подчиняется никаким законам.

Я медленно проковылял мимо стремянки Стервятника, оглядев каждый цветок в комнате, словно они могли дать мне подсказку, сказать, что делать дальше. С другого конца комнаты на меня осуждающе смотрел Алонсо.

Голова шла кругом. Мысли и без того путались, перемешивались, одна сменяла другую со скоростью света, мешая ухватиться хотя бы за что-нибудь. Такое иногда случалось после возвращения с Изнанки, но так сильно — никогда, так что я ещё не успел к этому привыкнуть.

Думаю, стоило бы выпить каких-нибудь таблеток, вот только на ум как назло не приходило название ни одного препарата. Да и сомневаюсь, что в моём ящике остались хотя бы какие-то упаковки, я же не Мираж, которая практически только таблетками и питалась, поглощая их пачками.

А тут ещё и Стервятник — вытянутый, бледный и сильнее обычного похожий на призрака, — снова строит из себя самого спокойного и рассудительного жителя Дома, а губы дрожат. Я-то вижу. То, с каким спокойствием вчера он говорил мне о том, что Мираж прыгнула на Изнанку, практически заставляет меня рассмеяться, пока я окончательно не понимаю смысла сказанных слов. То есть, как прыгнула?

Из груди рвётся какой-то истерический смешок. Быть такого не может! Ведь она никогда не была связана с Домом, об Изнанке слышала лишь из рассказов Слепого и Волка (ну, и иногда от меня, если мне вдруг хотелось разозлить её особенно сильно). За столько лет, что мы тут находимся, Дом так и не принял её, не сделал ей ни одного знака, всегда отвергал её попытки привлечь к себе внимание. А теперь, незадолго до выпуска — возьмите, пожалуйста! Распишитесь!

Стервятник тогда ещё долго стоял рядом, смотрел внимательно, стараясь уловить любое моё, даже самое мимолётное движение. Со стороны могло показаться, что он просто ждал моего ответа, но я-то знал, что он просто внимательно наблюдает за моей реакцией. В последнее время во мне всё сильнее и сильнее укреплялось мнение, что кличка ему досталась самая верная. Я молчал и почему-то не шевелился, хотя изнутри начинала раздирать злоба. На Стервятника, душившего своей чрезмерной заботой, на Мираж, умудрившуюся ни с того ни с сего прыгнуть, на себя, на Дом. На всё и на всех сразу.

Вожаку Третьей я тогда так ничего и не сказал, молча развернулся и похромал прочь, как можно дальше от Стервятника и глубже в коридор. Мне не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать, а где-то внутри лишь сильнее кольнуло осознание того, что мне просто необходимо вернуться Туда, к моей Лизе. Вернуться на Изнанку, где мне, в отличии от этого проклятого места, было хорошо. Но разве я мог сделать что-то против воли Дома?

Тогда я просто вернулся в Третью, откапал в шкафу бутылку мутной настойки, завёрнутой в старый, местами поеденный молью плед (и то, и другое, кажется, принадлежало Дракону), и надрался так, что раскрыть глаза получилось только этим утром. Честно говоря, даже без этого в последние дни я чувствовал себя просто отвратительно, так что хуже уже быть не могло.

Кое-как выйдя из Гнездовища, запутавшись по пути во вьющемся по подоконнику и полу клематисе, я вышел в коридор и осмотрелся по сторонам, заметив только несколько Крысят и тут же скрывшегося из виду Фазана. Действительно, а который сейчас час?

Казалось, надписи на стенах смотрели на меня с ехидным превосходством. Я отворачивался. Старался отвлечь себя мыслями о том, как было бы сейчас хорошо, окажись я Там, рядом с Лизой. Я прикрыл глаза и постарался представить её улыбку, её светящиеся теплотой глаза, нежные руки, все эти годы гладившие меня по спине и плечам. От мыслей о ней становилось действительно легче.

Дверь в Четвёртую оказалась передо мной как-то сама по себе. В последнее время я туда практически не заглядывал, времени было не так-то много. Не видел ни Шакала, ни Сфинкса, ни даже Курильщика. И каково было моё удивление, когда я приоткрыл дверь, а передо мной в короткой майке и красных трусах прошла Рыжая. С общей кровати на меня немного удивлённо, словно не ожидая здесь встретить, смотрела Русалка.

Я кивнул им в знак приветствия слегка неуверенно, почему-то стыдясь того, что сюда заглянул, словно подсмотрел за чем-то сокровенным и мне теперь недоступным. Вернее, за тем, чего Дом лишил меня насильно. Найти глазами Курильщика оказалось не трудно, а он, заметив мой взгляд, тут же всё понял без каких-либо слов и выехал ко мне в коридор.

— Прогуляемся?

Он неуверенно кивнул, теребя в пальцах какой-то дневник, но я не придавал этому значение. В конце концов, не моё дело, что он там пишет. Курильщик ничуть не изменился, разве что взгляд его стал чуть менее потерянный и более уставший. Стоит признаться, я по нему скучал. Но вслух я этого, конечно, не говорю, лишь передаю ему свой костыль, цепляясь за ручки коляски. Какое-то время по коридору мы передвигаемся молча.

Нельзя сказать, что перемены, произошедшие с Курильщиком, меня тревожат. Это не так. Но пока меня не было, с ним определённо что-то произошло, и это изменило его настолько, что выбивает меня из колеи. Может, он наконец-то стал замечать.? Находиться рядом с ним теперь как-то неуютно, словно его взгляд стал более цепким, внимательным, тяжёлым, замечающим немного больше, чем прежде. Хотя, я больше чем уверен, что Курильщик всё ещё не видит полной картины, утешая себя какими-нибудь глупостями.

— Слушай, а как ты относишься к девушкам? — я замираю, но всего на мгновение, уже через секунду возобновляя движение и стараясь вернуться к привычному темпу, хотя с моей перебитой ногой и больной спиной это не так-то и просто. Кажется, Курильщик моей заминки не замечает, голос его звучит тихо, как-то неуверенно и даже испуганно, а я стараюсь подавить рвущийся наружу смешок.

— Зависит от того, что ты имеешь ввиду, — мне не видно, но я практически чувствую, как в нём закипает неловкость. Меня это забавляет, — моя сестра — девчонка.

Он тихо вздыхает, даже не стараясь скрыть это от меня. Я прекрасно вижу, что его что-то… тревожит, что ли? Но должного внимания на это не обращаю, продолжая выхрамывать по коридору в сторону Коффейника. Стены всё ещё внимательно за мной наблюдали, посмеиваясь своим многоцветием.

Курильщик молчит, и его молчание, — тяжёлое, затянувшееся, — начинает давить на меня. Становится как-то мерзко и неприятно, появляется резкое желание как можно скорее разбить эту тишину, как в детстве я разбил мамину вазу, вот только я осознаю, что разбивать-то её нечем. Единственное, что мне остаётся — поддерживать уже начавшийся разговор и стараться не выводить Курильщика из равновесия, не смущать его своими комментариями. Потому что мой юмор он явно не понимал.