– У меня было несколько студентов, они хорошо справились, – сказала она. – Достаточно хорошо, дом никто не спалил.

Элизабет поблагодарила ее за совет и предположила, что Стефани не любила своих детей и вполовину так же сильно, как она любила Гила.

Но в конце концов все-таки решила попробовать поискать студентку колледжа. Для начала можно нанять кого-то на три дня в неделю, понять, сработаются ли они. Если нет, то в конце семестра их пути разойдутся сами собой.

Неделю назад Элизабет толкала коляску к кампусу, сжимая в руке флаер.

– Где находится Колледж-холл? – спросила она коротко стриженную девушку.

Та взглянула на ее, вынимая наушник.

– Простите, – сказала Элизабет, – Колледж-холл?

Студентка указала на здание из красного кирпича с башенками.

Внутри было тихо и темно. Стефани сказала ей, что где-то там есть доска объявлений, где люди не из колледжа могли размещать просьбы о помощи. Но стены напротив нее оказались увешаны портретами директоров школы – двенадцать мрачных белых мужчин с разной степенью облысения и, в самом конце, триумфально улыбающаяся черная женщина. Элизабет засмотрелась на нее, пока не закричал ребенок, напоминая ей о цели их визита.

Она завернула за угол. Там, между приемной комиссией и отделом по связям с выпускниками, на стене висела большая пробковая доска с приколотыми на ней объявлениями. Одно сообщало об ужине в местной пресвитерианской церкви. В другом – искали волонтеров для приюта для животных. Большинство объявлений были от матерей, тоже ищущих нянь, хоть и, в отличие от нее, им всем требовалась помощь только на несколько часов в неделю или возможность оставить ребенка по звонку в ночь свидания.

Пока Элизабет осмысляла прочитанное, тишину нарушил мужской голос. Этот звук ее поразил.

Сам мужчина появился в поле зрения через пару мгновений. Седовласый, привлекательный, в сером пиджаке и темных джинсах, идущий рядом со студенткой, которая хотела знать, не продлят ли ей срок сдачи работы, потому что, как уверяла она, у нее умерла бабушка.

Преподаватель не продемонстрировал ни тени сочувствия.

– Мне понадобится копия некролога, – сказал он.

«Сурово», – подумала Элизабет. Весьма своеобразный тип.

Нельзя выходить замуж за мужчину, который преподает в женском колледже. Это то же самое, что выйти замуж за гинеколога. Есть в этом что-то извращенное.

Или нет.

Некоторое время назад Элизабет дала себе обещание поменьше осуждать людей. Когда она пыталась забеременеть, она прочла в блоге о том, как негативные мысли женщины способны повлиять на ее способность к зачатию. С тех пор, каждый раз, когда ей хотелось сказать что-то осуждающее, вместо этого она говорила «банан». Были дни, когда ее речь напоминала письмо, прошедшее цензуру во времена Второй мировой: «И я люблю сестру, но она может быть таким бананом. Я знаю, что парень, с которым Шарлотта встречается, банан, но разве она заслуживает что-то большее, чем банан, после всей той банановой фигни с банановым парнем?»

Однажды ночью ей приснилось, что она родила банан.

В ответ на объявление ей позвонили четыре потенциальных няни. Троих она уже забраковала.

Первая, Сильвия, к удивлению Элизабет, была не студенткой, а взрослой женщиной из Сальвадора, сама с подросшими детьми.

Сильвия раскритиковала массаж, который Элизабет делала Гилу от коликов. Решив, что ему холодно, женщина предложила одеть его потеплее. Элизабет это не раздражало. Она часто считала себя единственным человеком, который знал, что нужно ребенку, поэтому забавно было слушать тех, кто считал, что она понятия не имеет, что делает.

Она планировала предложить работу Сильвии, но в последний момент решила спросить, как она наткнулась на ее объявление.

– Я работаю в колледже, убираюсь по ночам, – ответила Сильвия. – Я как раз ищу вторую хорошую работу.

– Но если вы уже работаете по ночам, когда же вы будете спать, если я вас найму?

– Мне много времени на сон не нужно. Вздремну вместе с малышом.

Это было нормально? Для няни – спать на работе?

Сильвия оглядела Элизабет с ног до головы.

– Ты уверена, что это ты родила этого ребенка? Ты крошка.

Многие задавали ей тот же вопрос. Элизабет предполагала, что он задумывался как комплимент, но звучал обвиняюще. От природы она была маленькой и худенькой, и сейчас собственное тело казалось ей чужим. Мешок кожи на месте плоского живота. Груди, все еще маленькие, но уже недавно обвисшие. Бедра стали шире, ступни влезали не во всю прежнюю обувь. Все это, она знала, должно быть ей неприятно. И иногда так и было. Но еще это было доказательством того, что случилось в этом теле, подтверждением совершенного ею обыденного и вместе с тем необыкновенного чуда.

Вторая кандидатка, второкурсница с синей прядью, ответила на телефонный звонок посередине интервью. Она не сказала: «Извините, я должна ответить, это срочное», она просто подняла палец, перебив Элизабет на полуслове и сказала: «Привет».

Третья работала до этого только в лагере с детьми постарше. Она не придерживала головку ребенка, пока его держала. Элизабет излишне драматично выхватила Гила обратно и сказала, что обязательно перезвонит.

Четвертая кандидатка должна была прийти к девяти. Она прислала электронное письмо в ответ на объявление Элизабет, написав, что прошлым летом работала няней в Лондоне. Элизабет знала, что не стоит питать ложных иллюзий, но не могла перестать думать о том, как Гила станет обожать нежная, но строгая англичанка.

Джули Эндрюс в роли Мэри Поппинс.

Джули Эндрюс в роли Марии фон Трапп.

За пять минут до назначенного времени, со спящим на плече Гилом, она наблюдала в окно, как пухлая юная брюнетка в мешковатом платье-футболке и шлепанцах идет по улице.

Девушка прошла мимо дома, не сбавляя скорости.

Элизабет решила, что это не та.

Она сварила кофе и выложила на поднос маффины и круассаны, как если бы ждала к завтраку гостей. То же самое она делала и для других. Девушка с синей прядью спросила, можно ли забрать оставшуюся выпечку с собой.

Элизабет никогда никого раньше не собеседовала. Когда она была моложе, то представляла, что к тому времени, как ей придется это делать, она будет знать, как себя вести. Статус начальника обязывал к уверенности и контролю над происходящим.

Она открыла список дел на телефоне. Ужин с Фэй и Джорджем. Душ. Няня. ПИСАТЬ? Иногда она дополняла список уже сделанными делами, чтобы потом их вычеркнуть. Знак вопроса после задачи означал, что делать это она не собирается.

Звонок в дверь раздался ровно в девять. На пороге стояла девушка в платье-футболке, с широкой улыбкой на лице. Неужели она наматывала круги, чтобы не прийти раньше? Или она заблудилась?

– Ты, должно быть, Сэм, – прошептала Элизабет, толкая дверь одной рукой, другой прижимая спящего младенца. – Я Элизабет. А это Гил.

– Привет, – поздоровалась девушка.

Она вошла, оглядываясь по сторонам.

Мягкая голубая ковровая дорожка тянулась через прихожую, открывая дощатый пол. Слева виднелась большая залитая солнцем гостиная. Справа – деревянная лестница с крашеными белыми перилами. Она заканчивалась у витражного окна, в которое Элизабет влюбилась, едва переступив порог дома, уже тогда зная, не посмотрев еще ни одной комнаты, что они его купят.

– Мне так нравится ваш дом, – сказала Сэм. – Здесь очень уютно.

Элизабет едва не фыркнула, но потом словно посмотрела на себя со стороны: простая белая рубашка и черные леггинсы. Босиком, на голове – небрежный пучок. Серебряный поднос с выпечкой, фоном играют Саймон и Гарфункель. На младенце – мягкая белая пижама. Она могла понять, почему со стороны эта картинка казалась безмятежной.

Девушка не смогла разглядеть, что у нее внутри. Элизабет это понравилось.

– Боже мой, только посмотрите на его кудряшки! – воскликнула Сэм.

Именно это говорило большинство, увидев Гила впервые. Эти слова наполняли Элизабет глуповатой гордостью, как будто это она задумала его таким.