Габи отчаянно любила свою дочь. Ее мать была контрол-фриком, с ней непросто было ужиться, но Габи была ей благодарна за то, что она их приютила и так помогала с малышкой, как и ее кузен, который сидел с Джози, пока ее мама работала.

Габи рассказывала Сэм о жизни работников кухни, о которой та даже не догадывалась. Она рассказала, что Тине, женщине, которая внезапно уволилась в середине первого курса Сэм, было всего сорок пять, хоть и выглядела она на шестьдесят, что она была замужем четыре раза и что получила опеку над тремя внуками, потому что ее дочь была наркоманкой. Рассказала, что у мужа Делми была интрижка с какой-то женщиной из их церкви, и что Делми его вроде бы простила, но теперь косо смотрит на любую от шестнадцати до девяноста, кто хоть раз на него взглянет.

Паузы в разговорах Сэм и Габи заполняли, высмеивая студенток колледжа. Если в этом и было что-то неприятное, то Сэм закрывала на это глаза. Конечно, она была одной из них. Но если бы Габи воспринимала ее как всех остальных, она бы никогда их с ней не обсуждала.

Как-то раз, когда они раскладывали салат по тарелкам, Сэм рассказала Габи, как Лекси просила ее отложить для нее самые популярные блюда, когда она опаздывала на обед, хотя в то время сама Сэм не видела в этой просьбе ничего необычного. Она рассказала, как однажды Изабелла, встав из-за стола, передала ей свою грязную тарелку со словами: «Ты же все равно идешь на кухню, захватишь?»

– Я бы ей врезала, – сказала Габи.

Сэм вступилась за Изабеллу, рассказав, что та выросла с матерью, которая никогда не работала, зато на них трудились повар, няня и горничная.

– Ее просто избаловали до крайности, – заметила Сэм. – До того, как поступить в колледж, она никогда не стирала белье. Мне пришлось ее научить.

– Это место просто смехотворно, – заявила Габи. – Ты видела этот дерьмовый баннер, который они вывесили на воротах? «Celebrate Diversity»? Я смеялась в голос.

В каком-то смысле, подумала Сэм, у них в колледже и правда царило разнообразие.

Жизнь здесь стала для нее откровением – трансмужчины, лесбиянки с бритыми головами, в ее художественной студии занималась девушка, которая на первом же занятии подняла руку и уверенно сказала: «Пожалуйста, обращаясь ко мне, используйте местоимение «они», а не «она».

В колледже было много и иностранных студентов.

Сэм хотела было сказать: «Моя подруга Шэннон – черная, Лекси – кореянка, а Роза – с Филиппин. Ее отец дипломат», но она чувствовала, что каким-то образом эти примеры только подтвердят правоту Габи.

Вместо этого она рассказала Габи, что Шэннон поступила по элитной квоте для афроамериканских учеников, и хотя это было почетно, Шэннон говорила, что иногда чувствует себя неким символом равноправия. Ее пригласили принять участие в выпуске прошлогодней брошюры, рекламирующей колледж. Когда Сэм ее поздравила, Шэннон просто посмотрела на нее и ответила: «Да уж, интересно, почему они выбрали меня».

Колледж прославлял расовое и гендерное многообразие, но никто никогда не упоминал женщин, в основном цветных женщин, которые готовили еду и создавала уют в этом заведении, чтобы студенты могли расти, учиться и преуспевать. Хозяйственный персонал был почти полностью черным, в то время как черные студенты составляли не больше четырех процентов от общего количества учащихся. На парах они изучали историческое неравенство, читали о расовой и экономической несправедливости, но в жизни предполагалось, что неприятную правду они будут игнорировать и жить с ней.

Как-то раз в ноябре Габи пригласила Сэм на вечеринку за пределами кампуса. Для Сэм это был первый раз, когда она побывала в доме кого-то, с кем не была связана учебой в колледже или работой няни. Дом представлял собой маленькое ранчо на тупиковой улице. Перед ним уже стояли припаркованными с дюжину машин.

Они танцевали и много пили. Сэм флиртовала с очень красивым пожарным по имени Тревор, знакомым Габи со школы. В конце ночи даже поцеловалась с кем-то, кого приняла за Тревора, пока Габи не сказала ей, что парень ушел полчаса назад.

– Кто же это тогда был? – спросила Сэм, указывая на того, чей язык побывал у нее во рту пару мгновений назад.

Габи пожала плечами и рассмеялась, покачав головой.

На Рождество Сэм уехала домой и на протяжении всех каникул боялась возвращения в школу. Зимы в этой части света были особенно мрачными. Особенно без Изабеллы, которая варила им рамен, без горячего шоколада Лекси с корицей и ромом. Казалось, что она просто живет в ожидании возвращения друзей.

В ней начало подниматься негодование. Почему всем остальным было так легко уехать?

В конце января Изабелла сказала Сэм в скайпе:

– Родители сказали, что на свой день рождения я могу получить билет в любую точку мира.

– Как здорово, – ответила Сэм, понадеявшись, что на лице не отразились ее настоящие чувства. Было бы лучше, если Изабелла написала ей об этом в сообщении.

– Я выбрала Лондон, – продолжала Изабелла.

– Ты уже в Лондоне.

– Знаю. Это для тебя.

– Что? Не может быть, – произнесла Сэм. – Это слишком.

– Ты приедешь на десять дней, на весенних каникулах. Как раз на мой день рождения. Остановишься у меня.

Мама Сэм посоветовала ей принять приглашение.

– Ты такая несчастная последнее время.

– Никакая я не несчастная, – возразила она.

Но тот факт, что Сэм получила разрешение матери, которая учила ее никогда не оказываться в долгу, особенно перед друзьями, был тем толчком, в котором она нуждалась.

В самолете Сэм ради интереса заказала джин с тоником. Стюардесса принесла ей бокал, не моргнув глазом. После этого она попросила еще два. Потом посмотрела романтическую комедию и разглядывала в иллюминаторе облака, поклявшись, что никогда не станет человеком, которого хоть когда-то это все перестанет изумлять.

Изабелла встретила ее в Хитроу на машине с водителем. У нее появился легкий британский акцент и британские словечки в разговоре.

Следующие два дня Изабелла показывала ей Лондон. За свою жизнь она бывала здесь так часто, что носильщики в «Фор Сизонс» знали ее по имени. Они пили чай в Браунсе. После поехали смотреть на Букингемский дворец и были уверены, что видели Кейт Миддлтон, поднимавшуюся по лестнице, хотя и знали, что вряд ли это была она. Девушки глазели в «Хэрродс» на одежду, которую ни одна из них никогда бы не надела. Они купили джинсы в «Топ Шопе». Выпили шампанского в дорогущем баре. Изабелла достала свою карту Америкэн Экспресс раньше, чем принесли счет.

На день рождения Изабеллы на вечеринку приехала Шэннон из Парижа. Она выглядела постройневшей. Все потому, что ее колледж платил всем студентам небольшую стипендию на питание, но она обычно пропускала обеды, чтобы скопить на очки «Шанель». Шэннон теперь казалась более озабоченной модой, чем помнила Сэм. В колледже в Америке она ходила на пары в старых спортивных штанах. Сейчас на ней красовались обтягивающие черные джинсы и туфли от какого-то дизайнера, которого Изабелла сразу узнала.

Подруги пили шампанское, которое заказал отец Изабеллы, пока они с ее матерью собирались в номере на вечеринку по случаю ее дня рождения. Девушки ужинали с новым парнем Изабеллы, Тоби, который на год уехал учиться в Лондон из Джорджтауна.

– Все довольно серьезно, ребят, – прошептала Изабелла, когда он отошел в уборную. – У нас один аккаунт в Netflix на двоих.

Шэннон поймала взгляд Сэм и, изумленная, покачала головой.

Вечеринка проходила в баре «Зу» в центре Лестер-сквер. На праздновании дня рождения Изабеллы собралось не меньше сотни человек. Сэм не понимала, как она с августа успела завести столько знакомых.

Подруга тащила ее за руку и всем сообщала: «Сэм – мой подарок на день рождения!»

Изабелла заказала каждой из них коктейль «ДТВ». Когда Сэм спросила, что в нем, Изабелла была потрясена ее невежеством.

– Джин, текила и водка, – ответила она.

– Боже, – только и смогла вымолвить Сэм.

Она выпила половину, а потом сказала Изабелле, что ей нужно в туалет.