В половину первого прозвенел звонок – четвертый урок только что закончился. Я стояла снаружи школы, с содроганием сердца «дежуря» парадную дверь. Когда она открылась, шум словно из ниоткуда разразился в тишине школьной территории. Детишки выходили парами, группами, кто поодиночке, а кого-то – самых маленьких – встречали родители. Пару раз я обозналась, приняв двух девочек за свою сестру – хотя глупо с моей стороны их перепутать. Школьная форма отсутствовала, все одеты по-разному, да и если приглядеться в лицо каждому школьнику – никто не был похож на Акико. Она обладала слишком выразительными чертами лица – аккуратным лицом, тонким носом и «живыми» глазами. «Живыми» я называла глаза, в которых читался сам человек, его мысли и через которые чувствовалась его аура. Ни у одного школьника, вышедшего из школы, я этого не увидела. Или, быть может, чрезмерное волнение играло со зрением злую шутку.

– Коан?

Я услышала звонкий голосок у себя за спиной. Обернувшись, тяжело выдохнула и на мгновение потеряла равновесие.

– Акико…

Опешив увидеть меня, она выронила книгу, пока я, застыв на месте, будто растеряла все навыки общения. «Живые» глаза, в которых скопились слезы, смотрели в изумлении. В них отражалась боль. Акико заплакала, бросившись ко мне, и я тут же заключила ее в свои объятия. Сжала крепко-крепко. Какая же она хрупкая, подумалось мне, и беззащитная.

И я ее бросила.

– Прости, прости меня… – прошептала я, и слезы невольно полились по щекам.

В ответ Акико лишь укрепила объятие. Уткнулась носом мне чуть выше живота и тряслась в плаче. Школьники и их родители проходили мимо, бросая недоумевающие взгляды. Но большинство, все же, старалось просто пройти мимо.

– Почему ты не в школе? – спросила я, посмотрев в ее заплаканное лицо.

– У меня сегодня три урока. После школы Йоко позвала к себе, она живет совсем рядом, через дорогу.

Я подняла голову от сестры и заметила вдали девочку, сильно смущенную происходящим. Стояла она одна, держа красный портфель с рисунком полумесяца. Этот портфель я подарила Акико, когда она перешла в пятый класс весной. Видимо, это и есть Йоко.

– Я скучала по тебе! – всхлипнула Акико. – Так сильно! Как твое путешествие?

– Путешествие… – в замешательстве повторила я. – Оно прошло… своеобразно. Главное, мы снова вместе.

– Не бросай меня больше! – попросила она. – Хотя бы предупреждай! Не письмом, а на словах! Я пойму, мне же не девять лет!

– Тебе десять, – рассмеялась я.

– Вот-вот! Уже большая девочка!

Мы еще раз обнялись. Акико познакомила меня со своей подругой Йоко поближе, и та сменила удивление на восторг, услышав мое имя. Видимо, Акико обо мне рассказывала. Что-то очень хорошее. Йоко не стала нам мешать – пожелала хорошего дня и зашагала домой, изредка с восхищением оглядываясь на меня.

– Изэнэми-сан, значит, ошиблась, – прошептала я. – Сказала, у тебя сегодня четыре урока.

– Нет, вовсе не ошиблась, – помотала Акико головой. – Это я солгала.

– Солгала? – с улыбкой изогнула я бровь. – Ладно, расскажешь по дороге. Пошли.

Я взяла одной рукой портфель, другой обняла сестренку за плечо, и вдвоем мы направились по улочке домой. Акико делилась новостями о школе, друзьях, словом – обо всем, что я пропустила. Я шагала рядом и не могла избавиться от слез, будто заледеневших в глазах. Сгоняла их легким взмахом руки, но они снова появлялись. И я поняла, отчего.

От облегчения.

На душе стало легко и непринужденно. Огромный тяжелый груз, висевший на душе последние месяцы, рухнул в черную бездну океана.

И нырять в него вновь я не собиралась.

«Чтобы изменить строй, необходимо создать хаос, и в воздухе каждый ощутит свободу.

Хаос рушит.

И хаос строит.

Из хаоса рождается порядок».

Неизвестно, кем определялась власть в городе. Неизвестно, кто этой властью являлся. Загадочные голоса, шепчущие после восьми ударов Часовой Башни, или же Букер, благодаря Обри очнувшийся после долгого сна глухой слепоты?

Будь город вымышленным, была бы в его существовании мораль? Пока Букер чувствовал лишь толстый слой обмана и отвращения к этому месту. Никакой морали здесь близко быть не может. Кто бы ее, в конце концов, придумал?

Нет, город не настоящий. Его точно нет на картах. И не было никогда. Все это вымысел. Кто-то тешится над беспомощностью Букера.

– Город служит результатом, а я – причиной, – прошептал он.

С неба сыпался нескончаемый снег, ложась едва слышно. Тяжелые железные цепи, напротив, со звоном рухнули на каменную заледенелую плитку. Кусачки сменились ломом. Поддев замок, Букер всей силой надавил на лом, и громадная дверь под натиском сдалась – замок продавился в дереве, шлепнулся вниз, и из темного проема подул ледяной воздух.

– Храм Знаний взломан, – довольно объявила Обри. – Можем заходить.

Букер помедлил.

– Что-то там не так.

Он вгляделся в дверной проем. Беззвучный сквозняк, дующий ему в лицо, был пропитан чем-то мертвым и безжизненным.

– За этой дверью Смерть, Обри. Я туда не пойду.

Девушка нахмурилась.

– Букер, это Храм не Смерти, а Знаний.

– Ты сама назвала город непростым. А сейчас рассуждаешь столь поверхностно.

Он говорил, не отрывая взгляд от тьмы, таящейся в узком проеме. Обри сочла его замечание справедливым и решила не торопиться. Подобрала кусачки, лом и спрятала в сумку. Букер тем временем не двигался. Стоял спиной к Обри, точно застыл.

– Почему ты считаешь, что за дверью Смерть? – спросила она.

Он не ответил. Не шевельнулся даже, продолжая таращиться в проем.

– Ты слышишь? Букер!

Обри взяла его за плечо, развернув в пол-оборота к себе, и в ужасе отскочила. Лицо Букера сделалось как у мертвеца: побледнело, очерствело, осунулось, под кожей проявились сине-красные вены, глаза обратились двумя размытыми стекляшками.

Чья-то массивная рука захлопнула дверь Храма. Обри оттолкнула полуживого Букера, лицом к лицу встретившись с незнакомцем. Им явился пожилой мужчина. Полноватый, с длинными седыми волосами и идеально ровной бородой. Одет в черный костюм, на ногах – блестящие туфли, во взгляде читалось отчаяние.

– Глупцы! – воскликнул он. – Кто дал вам право взламывать Храм Знаний? Негоже сюда было соваться! Хорошо, я подоспел!

Букер, пошатываясь, пришел в себя. Цвет кожи наладился, вены исчезли, зрачки сфокусировались на старике.

– Кто вы такой? – спросила Обри. – И как здесь оказались?

– Меня предупредили, – осмотревшись по сторонам, тихо изрек старик. – Благо, шепот призраков доносится быстро.

Обри недоверчиво скрестила руки на груди.

– Вы – тот самый Часовщик, в честь которого установили табличку на фасаде?

Старик обернулся к Храму и прочел предупреждение.

– Хм, нет, – покачал он головой. – Часовщик давным-давно пропал. Я не видел его очень давно. К сожалению, время в городе течет иначе, и предположить, сколько точно, я не в состоянии.

– Т-так к-кто вы? – с трудом вымолвил Букер.

Мужчина вытянул из кармана пиджака очки, протер их специальной салфеткой и аккуратно надел. Указательным пальцем постучал по оправе, чтобы они сели на нос как можно удобнее, и поправил голос.

– Я Профессор. Единственный в своем роде. Часовщик был моим давним другом. Когда призраки заговорили о ком-то, кто появился у Храма Знаний, я понадеялся, что это он. Неужели вы обо мне ничего не знаете?

Букер и Обри переглянулись, пожав плечами.

– Ах, точно, точно, – взялся он за переносицу, – вы наверняка ни черта не помните о себе… Чего уж обо мне говорить.

– А вы, значит, о себе все помните, – пробормотал Букер.

– Я и не забывал, друг мой.

Профессор подобрал с земли поломанный замок, измятый от лома, убрал в нижний карман пиджака, а в дверной проем сунул салфетку от очков. Удивительно, но дверь держалась закрытой.