– Давайте уже урок начинать.
Постепенно класс заполнился. Зашел взлохмаченный и красный Толиков. Девчонки были ошеломлены, мальчишки притихшие. Начался урок, в кабинете стояла тишина, прерываемая периодическими всхлипами Наташки. Она пыталась успокоиться, но это у неё не получалось… Кто-то из мальчишек спросил тихо:
– А она-то почему плачет?
– Не знаю, – ответил другой голос. От этого шёпота слёзы снова подступили к горлу, и Наташка зарыдала пуще прежнего. Она очень хотела остановится плакать, но никак не могла.
– Ну хватит уже, – Нина Павловна начинала сама нервничать от постоянных всхлипов Наташки, – сходи и умойся! Лен, отведи её, – обратилась она к соседке Наташке.
Наташка с одноклассницей Ленкой пошли в школьный туалет. «Хорошо, что коридор пустой»: – подумала Наташка. Наташка набирала полные ладони воды и окунала туда свое лицо. И так много раз, наконец, холодная вода сделала свое дело, удалось перестать рыдать. Остались только периодические всхлипы. Наташка решила, что она сейчас подышит глубоко, и все пройдет. В туалете не было зеркала, и она спросила у Ленки:
– Я сильно страшно выгляжу?
– Ну да, – ответила та. Наташка по озабоченному лицу Ленки поняла, какое красное и опухшее её лицо, глаза с красными прожилками на белках. Наташка улыбнулась и, всхлипывая, сказала:
– Сама не знаю, что со мной. В-первый раз со мной такое. Сейчас я подышу еще немного и пойдем.
Через некоторое время они не спеша пошли в класс по пустому коридору. Зашли в кабинет русского языка, уселись на свои места. Наташка даже пыталась что-то писать, или делала вид, что пишет, но периодические всхлипы продолжались до конца урока.
Следующим уроком была физкультура. Не спеша она переоделась в белую футболку и черные шорты. Всхлипов уже не было. Пошла в спортзал. И в дверях замерла, не решаясь войти. На против входной двери у окна стоял и смотрел на неё Петров. Она тоже остановилась и не отрываясь смотрела на него. Кому-то из ребят нужно было зайти в зал и Наташку протолкнули внутрь. Ей пришлось зайти в зал. Словно на ватных ногах она прошла мимо Петрова, глядя перед собой в никуда, и села на скамейку рядом с другими девочками. Он продолжал смотреть неё. Она продолжала смотреть перед собой в никуда. Получилось так, что она села к нему боком. Её щека и ухо, обращенное к Петрову горело словно его взгляд пылал огнем. Он посмотрел на Игоря Сергеевича, Логинова, стоявшего поодаль и пошёл к выходу, кивнув другу, чтоб тот шёл за ним.
Начался урок физкультуры. Игорь Сергеевич выстроил детей. Как обычно рассчитались на «первый-второй». Игорь Сергеевич встал напротив Наташка вдоль противоположной стены упершись спиной о подоконник. Его вид был свирепее обычного. Его косые глаза смотрели на Наташку, но ей было не понятно куда они смотрят на неё или на дверь. От этого было жутко и неприятно. И вдруг он начал говорить вроде бы обычные слова, но с такой язвительной интонацией, поэтому каждое слово стучало по голове Наташки словно молоточком внутри фортепиано:
– Тут у нас некоторые возомнили о себе чёрт знает что! Считают себя избранными, если природа одарила длинными ногами, симпатичным личиком и прелестными голубыми глазками. Считают, что можно вот так просто играть чужими чувствами, перешагивать через людей. Вырастут тут под два метра, а мозгов ещё не нарастят! Зато корону отрастили такую, что теперь её и снять-то непросто, но ничего скинем насильно. Сегодня будем бегать весь урок всем классом, надеюсь после это у всех мозги встанут на место и не будет мучить парней. Да, Кокорина! Всем напрааааво!
И вдруг Наташке стало предельно ясно. Она всем мешает. Из-за неё у всех проблемы. Не будь её не дрались бы Петров с Толиковым. А сейчас из-за неё заставят бегать весь класс, а это опять бойкот и перед глазами промелькнули сцены из фильма «Чучело». Точно, она лишняя.
– Направо, Кокорина, я сказал! – кричал Игорь Сергеевич, – и все бегут, особого приглашения не будет!
Мальчишки уже начали бег. Наташка повернулась направо… и рухнула всем телом на пол. От громкого звука падающего тела начавшие бег мальчишки остановились. Последнее, что она помнила, это глаза закатились как бы ко лбу, и как бы через темечко она видела, как остановились мальчишки. Кто-то из них сказал:
– Вот оно как.
– А она не умерла? – чей-то испуганный голос. Скорее всего это был Толиков.
Очнулась Наташка уже в медкабинете, лёжа на кушетке. Медсестра водила возле носа ваткой, вдоль стены стоял бледный Игорь Сергеевич. Медсестра сказала:
– Сейчас я тебе поставлю укол. Ты захочешь спать. Потом ты пойдешь домой и будешь спать сколько хочешь, хоть весь день и всю ночь.
Наташке поставили укол в ягодицу.
– Ну что, подошла её сестра? – спросила медсестра. Зашла старшая сестра Лена. Наташке помогли встать. За руку вместе с сестрой они вышли из медкабинета. В коридоре стояли испуганные одноклассники Наташки. Она, не разбирая лиц, прошла по коридору, держась за руку сестры. Девочки принесли Наташкину одежду из раздевалки. Наташка оделась, и они с сестрой пошли домой. Наташка очень хотела спать, по дороге домой она очень часто закрывала глаза и шла с закрытыми глазами, держась за руку сестры. Дома она просто рухнула в кровать и упала в забытье до вечера.
Вечером она проснулась от того, что сестра разговаривает с Наташкиным классным руководителем, стоя в коридоре. Сестра говорила чуть громче, чем Любовь Александровна.
– Она либо спит, либо плачет.
– А она-то, кого выбирает?
– Да я тоже спросила кого она выбирает, но она ответила, что хочет сама исчезнуть.
– Так надо как-то контролировать….
– Да, я собрала все таблетки из дома и ношу с собой в школу.
Наташка подумала: «Да Димку, конечно же. И таблетки уносить не надо, не буду я их глотать…». Но очень хотелось спать, и она снова уснула. Она спала, ела таблетки и опять спала. Сколько дней прошло Наташка не помнила, но однажды подумалось, что чем же таким она болеет, что бы есть таблетки. У ней не болит горло, нет соплей, она не кашляет. Постоянно клонит в сон, но уже нет сил лежать. Она выпивала таблетку и организм как бы кричал, всё больше нет сил спать. Наташка догадалась, что сонливость из-за таблеток, которые она пьет, и просто перестала их пить. Она уже ничего не помнила, ни драку, ни физкультуру, ни обморок. Ничего. Она думала, что ее лечат от банального ОРВИ, и врачу на приеме говорила, что она не кашляет, у ней ничего не болит, и с ней всё хорошо. И очень обрадовалась, что её освободили от физкультуры не на 2 недели, как обычно, а на целый месяц.
В школе одноклассники её встретили как обычно. Подготовленные Любовь Александровной, ей никто ни о чем не напоминал. Разве что в школьных коридорах или по дороге в школу она слышала иногда шепоток: «это она», «вон она». Но Наташка не понимала, кто она такая, почему её выделяют. На уроке русского языка Нина Павловна спросила Наташку с места, не вызывая Наташку к доске:
– Расставь пропущенные знаки препинания в предложении.
Наташка встала возле парты, ведь если спрашивает учитель, положено встать.
– Да можешь не вставать, давай с места.
Но Наташка уже стояла и не знала, что отвечать. Вернее, она знала, где поставить запятые, но почему-то не могла сказать, глядя на Нину Павловну. Она стояла и молчала. В классе образовалась тишина. И этой тишины Наташка еще больше испугалась, и вообще не смогла произнести ни слова.
– Ладно, садись, – сказала Нина Павловна.
Наташка уселась на своё место. Но потом в классе пошли пересуды, что с Наташкой что не то, и она теперь ненормальная. А мальчишки годом младше окрестили её проще: «Ебанутая».
Со следующего урока, которым оказалась геометрия, её вызвали к завучу школы. Менжинская – завуч со стажем – ей не привыкать «ломать полено об колено». Наташка даже не знала ее имени отчества. Все её называли только по фамилии, а уроков в классе Наташки она никаких не вела, поэтому в памяти Наташки она так и сталась – Менжинская. Высокая, худощавая с искривлённым ртом после инсульта, когда она говорила у неё тряслись губы. В целом она создавала впечатление черствого и издерганного человека. Наташка и Любовь Александровна зашли к ней в кабинет. Менжинская восседала за своим столом в центре, Любовь Александровна села поодаль сбоку от неё, Наташку посадили с другой стороны, как раз напротив Любовь Александровны. Менжинская начала говорить тоном, не терпящим возражения:
