— Неужели ты ни капельки не волнуешься? — не удержавшись, спросила я.
— А ты что, волнуешься, что ли? — рассмеялась она. — Ах, ну да! Наша Настенька вечно нервничает. Она боится тараканов, темноты и незнакомых мужчин. Что уж там говорить о парашютных прыжках!
Ответом на эту милую шутку был многоголосый громкий смех. Это сидящие вокруг нас парашютисты с удовольствием оценили Юки но остроумие — все, кроме Генчика. Тот даже не улыбнулся.
— Лик, ну она же в первый раз прыгает! — серьезно объяснил он, а я почему-то покраснела. — И тебе тоже в первый раз было очень страшно, и мне, и всем остальным.
— Да я просто пошутила, — пожала плечами Юка и отвернулась.
— Не нервничай, — Генчик пожал мою похолодевшую ладонь, — все будет в порядке, гарантирую!.. Внимание, Настя, видишь, лампочки загорелись? Сейчас будут выбрасывать, не стой на проходе!
— Генчик… А может быть, не надо, — побелевшими от волнения губами прошептала я, — может быть, ещё не поздно отказаться?
— Перестань. Замолчи, Настюха, потом ещё благодарить меня будешь.
Первыми из самолета выходят опытные парашютисты.
Я видела, как Юка подошла к двери, быстрым машинальным движением проверила, плотно ли прилегают к лицу специальные массивные очки, потом обернулась, подняла большой палец вверх и шагнула вперед.
Я видела, как воздушный поток швыряет из стороны в сторону удаляющуюся фигурку в черном комбинезоне.
Девятибалльная волна удушающе колючего страха накрыла меня с головой, я теперь была не привычной застенчивой и милой Настей, а одушевленным воплощением самого испуга. Я понимала, что самым лучшим было сейчас твердо сказать: «Нет!» Не будет же Генчик насильно выталкивать меня из самолета!
Но в то же время мне было мучительно стыдно — перед храбро улетевшей вниз Юкой, перед синеглазым Генчиком, к которому я уже была намертво пристегнута огромными карабинами.
И я промолчала.
Я позволила ему подтащить меня к краю, я послушно поджала ноги и скрестила руки на груди.
Все произошло стремительно, словно в классическом голливудском боевике. Разумеется, я зажмурилась изо всех сил и поэтому не видела, как мы отделились от самолета.
А потом небо превратилось в бесконечную американскую горку. Кажется, Генчик говорил мне, что свободное падение продлится недолго, всего сорок-пятьдесят секунд. Он обманул. Там, на земле, сорок секунд считались ничтожно коротким временем. За сорок секунд не успеешь выкурить сигарету, завязать шнурок, подкрасить ресницы… Здесь те же самые секунды были длиннее и важнее самой жизни. Оказывается, за сорок секунд можно вспомнить о себе все — начиная с самого детства. За сорок секунд можно успеть помолиться или выкрикнуть в никуда все известные тебе бранные слова.
Я выбрала второе.
Я кричала, широко распахнув рот навстречу ледяному пространству, я визжала, верещала, вопила — и боялась приоткрыть глаза. Мне казалось, что я останусь здесь навсегда, что больше не будет земли, Юки, аэродромных посиделок вокруг оранжевого костра… Отныне моя судьба — вот этот бесконечный монотонный свист в ушах и агрессивный толкающийся воздух.
Я самозабвенно орала, пока не услышала рассудительный Генчиков голос:
— Настя, Настя! Ты меня слышишь? Хватит орать, я сейчас умру от твоего визга! — Он изо всех сил ударил меня по спине. Больно ударил, но я обрадовалась этой боли и доверчиво обернулась. Ах да, Генчик, мы по-прежнему висим в воздухе, над нами — яркий полосатый купол.
— А что, уже раскрылся парашют? — подозрительно спросила я.
— А то ты сама не видишь! — Генчик смеялся. — Причем давно уже раскрылся, а ты все орешь.
— Слава Богу, — выдохнула я, — как же хорошо, что всё наконец кончилось! Знаешь, а я больше никогда не буду прыгать! — Я говорила и не узнавала свой голос, дрожавший и севший.
— Погоди, пройдет шок, по-другому заговоришь!
— Ни за что!
Через несколько минут мы приземлились. Я ещё не успела поднять на лоб очки и стянуть с дрожащих пальцев перчатки, как к нам подбежала разгоряченная Юка. Она уже успела переодеться и накрасить глаза.
— Ну как! — Юка схватила меня за руки. — Здорово, правда? Теперь-то ты понимаешь, почему я этим занимаюсь?! Теперь будем вместе прыгать, да?
— Ну… я… — я попыталась придумать достойный предлог для отказа, — у меня вообще не очень хороший вестибулярный аппарат. Меня в самолетах всегда укачивает!
— Да врешь ты все! — хмыкнула Юка. — Просто испугалась, наверное!
— Нет!
— Готова поспорить, ты так кричала, что это было слышно даже на земле, правда, Генчик?
Я умоляюще посмотрела на Гену, укладывающего парашют. И снова он почему-то встал на мою сторону:
— Да что ты к ней привязалась, Лика? Она не кричала, а смеялась! Она парашютистка от природы! А вот ты кричала, когда мы с тобой два года назад в первый раз прыгали! Я помню. А потом и плакала ещё, когда уже приземлились.
— Юка плакала? — удивилась я. — Ты ничего не путаешь?
— Плакала — это слабо сказано! Рыдала в голос, весь аэродром её успокаивал.
— Надо же, какой ты злопамятный, — холодно сказала Юка.
— Я. Лика, не злопамятный, просто злой. И память у меня хорошая, — пошутил Гена.
Но она даже не улыбнулась.
А ведь однажды я видела, как она плачет.
Это было два года назад, когда Юка участвовала в конкурсе красоты.
Она так серьезно относилась к этому конкурсу! За день до финала она вдруг вручила мне огромный букет темно-бордовых роз.
— Это мне? — удивилась я, машинально зарываясь лицом в хитросплетенье нежных бутонов. Мне никогда не дарили таких дорогих благородных цветов.
— Не тебе, не надейся, — усмехнулась Юка, — и прекрати их нюхать, ещё помнешь! Завтра на конкурсе ты должна будешь мне их подарить.
Я коснулась ладонью её лба:
— У тебя температура? Зачем это я буду тебе их дарить?
— Это у тебя температура. На конкурсах красоты всем фавориткам дарят цветы. Ты передашь мне их из зала, после первого выхода. Я приму их с легким удивлением, и все обратят на меня внимание.
— Юк, по-моему, ты что-то путаешь, — нахмурилась я, — никогда не видела, чтобы на конкурсах красоты кому-то дарили цветы. Ты же не эстрадная звезда!
— Значит, я буду первой! — Юка немного повысила голос, и я поняла, что она нервничает. — В общем, я не собираюсь с тобой спорить, подаришь мне цветы — и точка!
Я пожала плечами и на следующий день сделала в точности, как она просила.
Конкурс красоты «Мисс Спорт» проходил в одном из модных столичных ночных клубов. Юка достала мне билет за один из лучших столиков, очень близко к сцене. Меня тронула эта забота, хотя, подозреваю, она волновалась больше не о моем комфорте, а о цветах, которые я должна была оперативно доставить на сцену в конце первого выхода.
— Это столик номер четыре? — вдруг услышала я мягкий баритон за своей спиной.
Я обернулась и не поверила своим глазам — в ожидании ответной реплики передо мной стоял Сергей! Стасюк! Ведущий популярного вечернего ток-шоу на первом канале!
Надо сказать, в жизни знаменитый ведущий выглядел ничуть не хуже, а может быть, и ещё лучше, чем на голубом экране. Высокий, дорого одетый, изящно небритый… И потом, у него были такие потрясающие волосы — густые, мягкие, цвета выгоревшей на солнце соломы. Интересно, этот редкий цвет достался ему от природы или здесь не обошлось без таланта опытного стилиста?
— Так я не понял, столик номер четыре здесь?
— О! Да! Разумеется! — Я почувствовала, как по щекам весенним паводком разливается предательский румянец.
Сергей снисходительно улыбнулся и присел на стул рядом со мной.
Наверное, рассматривать в упор незнакомого человека противоречит правилам приличия. Но я ничего не могла с собой поделать. Тем более что раньше никогда в жизни мне не приходилось сидеть на расстоянии вытянутой руки от звезды всероссийского масштаба.
Мой жадный взгляд ловил и запоминал каждое движение знаменитого соседа. Вот он достает из внутреннего кармана миниатюрный портсигар и массивную серебристую зажигалку. С наслаждением закуривает, и тонкая коричневая сигаретка слегка дрожит в его пальцах. Вот он протягивает руку и наливает себе шампанского. Берет с тарелки канапе с красной икрой. Машинальным движением поправляет галстук. Искоса смотрит на меня. И вдруг насмешливо произносит:
