Девчонка, с которой Ульяна болтала, тоже глазеет на меня, приоткрыв рот. Видимо, от самой виновницы торжества это не ускользает, и она оборачивается. Ульяна в мгновение бледнеет и делает шаг назад, упираясь боком в парту. Я закрываю за собой дверь в аудиторию и быстро сокращаю расстояние, разделявшее нас с Ульяной.

Тебе не жить! Ты пожалеешь… Ох, как пожалеешь!

– Ничего от меня не нужно, говоришь? Даже просто деньги на ребенка не нужны? Хочешь всё и сразу вместе с замужеством? – шиплю я на неё, постепенно повышая голос до крика, и хватаю за руку. – Совсем сумасшедшая? Ну и аппетиты у тебя! Не ожида-а-ал! Честно, не ожидал!

Я смотрю в голубые глаза Ульяны и не могу понять, что ею движет. Почему нельзя было сразу, по-честному, высказать свои потребности?! Оглядываюсь по сторонам, понимая, что не хочу, чтобы эти зубрилы стали свидетелями наших разборок – и так многого повидали уже. Куча всяких сплетен поползет, что уж больше раздувать. Тащу Ульяну за собой и вывожу из кабинета, бросая через плечо:

– За мной иди, иначе пеняй на себя потом.

Она пытается что-то пискнуть, маякует в сторону кабинета, но я цокаю языком, всем видом показывая свою ярость. Лучше не надо со мной спорить! И она понимает это – медленно плетётся следом.

На улице во всю главенствует осень. Ветер поднимает осыпавшуюся листву и гоняет по земле. На небе образовались низкие чернющие тучи, предзнаменующие скорый ливень. Даже воздух пропитался прохладной влагой, холодящей кожу.

– Что это все значит? – рычу я на Ульяну, стискивая зубы.

Она вся сжимается, но не отводит взгляд.

– О чем ты? Я не понимаю!

Пытается сделать вид, что не при делах? Я усмехаюсь и ставлю руки в бока.

Ульяна выглядит измученной: под глазами синяки, старательно замазанные слоем тонального крема, щеки подчеркнуты румянами, контрастирующими с бледностью. Она какая-то вся уставшая, но я отмахиваюсь.

Мне всё это попросту кажется. Ей меня больше не провести.

– Не строй из себя овечку, Ульяна! Мне сейчас позвонили родители и рассказали, что твоя семейка наведалась к моим с намерением о браке, рассказали и о твоей беременности. Нас даже на ужин зовут, общесемейный, мать твою!

***

У меня дрожат руки. Я боюсь его. До чертиков боюсь… Никогда не видела Захара таким неуравновешенным. Всегда улыбчивый и самоуверенный, а сейчас?.. Сейчас он несется по коридору, как обезумевший, а я едва поспеваю за его размашистыми шагами. В голове ужасная каша: куча мыслей сменяют друг друга. Что на этот раз произошло? Что означают его слова про «замужество» и какие-то «аппетиты»? Я ничего не понимаю. Совершенно. А ещё начинает потягивать внизу живота, и мне становится ещё страшнее – вдруг ребёнок умрёт из-за этих нервных скачков? А я ведь ещё не решила твёрдо, что с ним буду делать, но больше склонна к тому, что хочу родить.

Захар спускается по лестнице и оборачивается. Его взгляд настолько жёсткий, что я останавливаюсь, будто парализованная, на середине пролета и не решаюсь двинуться дальше. Захар смотрит пронизывающе, словно прямо сейчас готов порубить меня на куски. Или боится, что я сбегу, раз проверяет: продолжаю ли за ним следовать? Я проглатываю слюну и спускаюсь медленнее. Захар снова поворачивается и идёт к пропускной системе. Из окошка проходной выглядывает взъерошенный охранник, но сразу успокаивается, как только Захар показывает ему пропуск.

Оболенского сочли за нарушителя? Возможно ли такое?

Я подбегаю, тоже прохожу через турникет и выхожу на улицу. Ветер щиплет щёки, заставляя поежиться от холода. Даже куртку не успела захватить в этой суматохе. Кто ж знал, что Захар поведет меня на улицу… Но и оставаться в аудитории было бы невыносимо. Представляю, как в кабинете все галдели от радости после нашего ухода. Это же столько новостей! Можно и пообсуждать Ветрову, тихоню-отличницу, залетевшую от крутого парня. Теперь точно пойдут слухи, а мне не избежать заковыристых вопросов и тупых шуточек.

С каждым днем всё будет хуже и хуже…

Оболенский – идиот! Что бы ни случилось, нужно контролировать свои эмоции и выбирать место для разговора. Сам же хотел держать всё в секрете от общественного мнения.

– Что это всё значит? – рычит Захар, стискивая зубы.

Чувствую себя как при оглашении приговора. Под свирепым взглядом Захара я словно задыхаюсь. Кровь стынет в жилах, тело бьёт озноб. Я обхватываю себя руками за плечи, создавая между нами преграду, и растираю кожу ладонями поверх рукавов блузки. Пытаюсь выдержать тяжелый взгляд Оболенского, но это очень сложно сделать: на меня ещё никто и никогда так не смотрел.

– О чём ты? Я не понимаю!.. – шепчу я непослушными губами.

Захар усмехается и, подбоченившись, закатывает глаза. От него так и пышет гневом: Захар едва сдерживается, но я действительно не понимаю это его бешенство. Меня прямо преследуют неудачи. Хоть от родителей вчера удалось скрыться. Разве что мама почти перед сном заглянула в комнату, пока я ворочалась, и мы немного поговорили. Я рассказала ей о Захаре. Правда, всё объяснять не стала: не хотела расстраивать маму, что у нее такая непутевая дочь. Приукрасила немного, добавив то, что у нас с ним были отношения, любовь даже, но недолго.

– Не строй из себя овечку, Ульяна! Мне сейчас позвонили родители и рассказали, что твоя семейка наведалась к моим с намерением о браке, рассказали и о твоей беременности. Нас даже на ужин зовут, общесемейный, мать твою!

Я округляю глаза, не веря собственным ушам, а Захар начинает ходить из стороны в сторону, запустив руки в карманы. И как ему не холодно в одной рубашке и джинсах?

– Ты что-то путаешь. Моя семья не знает о тебе… – пытаюсь я оправдаться, а голос предательски дрожит.

Ведь это невозможно!.. Чушь…

– Я четко расслышал: «родители Ульяны сегодня к нам заходили, и мы обсудили свадьбу»! Свадьбу, понимаешь? Какая, к черту, свадьба? – выплевывает Захар, злорадствуя. У меня перехватывает дыхание. Да быть не может… Или может? – Какого черта ты добиваешься? Говори же! – прикрикивает Захар, а я делаю шаг назад, ощущая себя в безопасности на большем расстоянии.

– Я… Я правда не понимаю. Сам посуди: как мои родители могли узнать о твоей семье? Если даже я не знаю твоих родителей, и тем более не знаю, где они живут… Моим действительно вчера стало известно о беременности, и маме я назвала твое имя, но больше ничего.

Захар щурится, явно не верит, но ярость его, кажется, слегка ослабевает. Плечи опадают, а челюсти расслабляются.

– Ладно, допустим. – Захар выдыхает. – Иди за вещами, поедем в медицинский центр.

– Зачем? – пищу я негромко.

Что ему в голову взбрело? Хочет вынудить сделать аборт?

– Затем… – Захар угрожающе надвигается и останавливается в шаге от меня.

Я проглатываю слюну и неуверенно поднимаю взгляд. Карие глаза по-прежнему прожигают, но теперь я ощущаю в нем того человека, которого полюбила. На лице Захара проклевывается щетина, и мне хочется провести по ней ладонью. Но я рублю этот порыв на корню.

– Затем… – снова начинает Захар, – что мы сейчас же сделаем этот чертов тест ДНК. Потому что, милая моя, я не собираюсь на тебе жениться.

Наши взгляды пересекаются и застывают друг на друге на несколько секунд. Я отворачиваюсь первой, не выдерживая такого отношения к себе.

– Иди же, Ульяна. Я жду тебя здесь. Только давай резче.

– У меня пары, – предпринимаю я попытку к бегству.

Я не готова делать никакие тесты ДНК! Я ещё даже срок беременности не знаю. А вдруг это вредно? Занесут чего? А сколько стоит?

– Прогуляешь… Немаленькая уже и неглупая – знаешь, что наплести, чтобы сбежать с занятий, – процеживает Захар таким голосом, от которого накатывает жуть.

Я послушно киваю и на ватных ногах плетусь обратно в здание. Вот почему родители даже со мной не поговорили сначала, а сразу же пошли к родителям Захара? Я, может, не хочу никакой свадьбы?! После его вот такой вот реакции точно не хочу… Но все всё решают за меня. Захар… Витя… Мама и папа… Почему так?