Уже на подходе к лагерю нам встретилась компотная машина. Шофёр был злой как чёрт и весь взмыленный. Повариха в кузове начала разливать питьё в бумажные стаканчики, и к ней выстроилась очередь, а шофёр выскочил из кабины, оставив двигатель включённым, и начал оправдываться перед вожатыми:

— Ремень полетел! Только выехали, и полетел! И ни у кого запасного не было, пришлось в деревню пешкодралить, так его и растак…

— Вы бы двигатель заглушили, а то бензином пахнет, — попросила Люся.

— А она тогда хрен заведётся! — гаркнул шофёр. — Будешь меня до гаража толкать? Нет? Ну и не возникай, туда и растуда…

В ситуации был один плюс — компот остыл. Я стояла почти в самом конце очереди, дожидалась своей порции и в ус не дула, пока вдруг не обнаружила, что стаканчиков только десять. Да-да-да, освободившиеся бумажные стаканчики сдавали поварихе, и она в них снова наливала компот. Для следующих. При мысли, что придётся пить третьей по счёту — да хоть бы и второй! — я впала в ступор. У нас дома так было не принято, и я робко поинтересовалась:

— А почему один стаканчик три раза используют?

— Да их и на пять раз хватает! — радостно ответила повариха, плюхая очередную порцию в бэушный обслюнявленный стакан и выдавая Машке. Машка с довольным видом начала пить.

— На мою долю, пожалуйста, не наливайте. Я в лагере попью.

— Вот фифа нашлась! Тогда мне её порцию! — высказалась Танька рыжая.

Лишняя порция досталась пятерым. Кроме меня, от компота отказались Эрка, Бама, Игорь и ещё какой-то пацан.

====== IV ======

Кто-то в обход карантина привёз своему ребёнку целую кучу вьетнамских сушёных бананов, и зубному врачу прибавилось работы. В лагере зубного кабинета не было, и жертв под конвоем возили в районку. Те, кто боялся ехать, не жаловались и страдали молча. Если вам попадутся вьетнамские сушёные бананы — ни за что их не ешьте! Да, они сладкие и обалденно пахнут, но вкусно только первые пять секунд, а потом эта клейкая липкая масса застревает во всех зубах и проникает во все щёлочки, и начинается дикая зубная боль. Причём любую другую дрянь из зубов можно выковырнуть спичкой или ниткой-сороковушкой, а эти бананы — ничем и никогда, они остаются в зубах навечно. Но это я так, не будем о грустном.

После похода и истории с компотом Алевтина еле загнала нас в палату на мёртвый час: мы толклись возле умывальников и не могли отпиться. Как на нас ни орали, что сырую воду пить нельзя, мы всё равно её пили, пили и пили. Она лилась из умывальников прямо нам на кеды, заливалась в рукава, а мы всё равно пили, пили… А потом грязные и вспотевшие залезли в койки. До речки оставалось досидеть полтора часа.

На этот раз мы болтали не о мальчиках, свёкле и покойниках, а о космосе. Игорь всем головы захмурил, и мы не знали, верить ему или нет. Уж очень убедительно он рассказывал о корабле! Припомнили все космические фильмы… в смысле, оба космических фильма, и у нас разыгралась фантазия. Даже Бама, против обыкновения, не сидела, уткнувшись в свою потрёпанную книжонку, а тоже смотрела горящими глазами и слушала, что говорят умные люди — то есть мы.

Мы, конечно, понимали, что так не бывает. Космические корабли находятся не под пионерскими лагерями, а на космодроме, двигатели у них исключительно ракетные и о каждом запуске сообщают во «Времени». Но сама мысль о том, что россказни Игоря могут оказаться правдой, кружила нам головы и порождала массу вопросов.

— Если там и правда корабль, то почему нам не организуют нормальную экскурсию от лагеря? — спросила Иринка шестая.

— Так секретный же объект, — процитировала я Игоря. — Нельзя!

— Где?! — перепугались девчонки и начали оглядываться.

— Да чисто, успокойтесь. Идти туда, говорю, нельзя. Станция засекречена. А если тайком прошмыгнуть — то можно.

— На секретных станциях знаешь какой карантин? — скептически заметила Танька рыжая. — Туда муха не пролетит, не то что мы.

— Но у нас же есть там свой человек! — горячо возразила Эрка.

— А вдруг этот человек врёт? — спросила Машка.

— МНЕ бы Игорёк не стал врать, — с достоинством произнесла Эрка и скользнула по мне презрительным взглядом.

— А МНЕ — тем более, — сказала я и тряхнула своим светло-каштановым каре. — Он сам мне о корабле рассказал, ещё когда мы в лагерь ехали. Мы в автобусе рядом сидели.

— А я с ним песню для концерта репетировала, — влезла Иринка вторая, — но ни о каком корабле он мне ни слова не говорил.

— Ну, он же не может рассказывать об этом кому попало, — закатила глаза Эрка.

— Именно! Потому тебе и не рассказал, а рассказал только МНЕ, — как можно добродушнее сказала я.

— Ну, сегодня он убедился, что тебе доверять тайны нельзя…

— Где?!

В общем, мы еле досидели до подъёма. А потом быстро застелили койки, переоделись и побежали с вожатыми на речку отмываться после похода.

*

После речки мы отыграли концерт на открытой площадке, покидали мяч в корзину и съели на ужин полезные щи. До вечера оставалась ещё стенгазета и укладывание шишек перед бараком. У каждого отряда был квадратик с песком, и мы на нём каждый день выкладывали новое число — вели обратный отсчёт до конца смены. Мы это всё делали, а сами перешёптывались о сегодняшнем ночном совещании. Удастся или нет?

После отбоя, когда носки были проверены, свет — выключен, а газетные кулёчки с семечками зашуршали на каждой койке, напряжение достигло максимума. Мы ждали, когда стемнеет, и на нервной почве обсуждали мальчишек. За дверью раздались шаги, и мы мгновенно легли, изображая спящих. Вошла Алевтина Панкратовна, прогулялась туда-сюда по скрипучим половицам, заглянула нам в глаза, разя чесноком, но никто не проснулся, и она ушла. Мы тут же вскочили.

В начале одиннадцатого по стеклу тихо постучали пальцем. Взметнулись простыни, и мы с топотом ринулись к окну. Какой-то пацан, кажется, Эдька, энергично махал рукой, показывая на забор. Мы всё поняли.

Так быстро мы не одевались даже на утреннюю побудку.

— А ты куда? — зашипела на Баму Машка. — Ты председатель, тебе нельзя нарушать правила! Твоё дело — завтра на линейке объяснять Нельзе, почему ты нас не остановила.

Она, конечно, стебалась над ней, и любой нормальный человек ответил бы на такое шуткой. Но Бама приняла всё за чистую монету и залезла обратно под одеяло. Ну и спокойной ночи.

Даже во время «Зарницы» мы не крались так тихо вдоль бараков. Уже в который раз за смену я испытывала это странное и манящее чувство азарта — первый был, когда мы с Колькой купались в запрещённом месте, второй — когда я танцевала с Ванькой (я же не знала тогда, что он окажется придурком), а третий — когда мы горланили в лесу запрещённую «парамелу». Но сейчас было гораздо интереснее, потому что дело касалось Игоря. Всем девчонкам не терпелось узнать, врёт он или не врёт, и мы, как четырнадцать теней, перемахнули через забор.

Было свежо, но нас грело любопытство. Где же мальчишки? Что, если они над нами подшутили и теперь хихикают из кустов? Ну, тогда им не поздоровится…

— Смотрите, костёр! — шёпотом заорала Нинка, и мы различили за листвой жёлтый огонёк.

Побежали мы туда, словно лошади. Даже и не задумались, что этот костёр могли зажечь не наши пацаны, а какие-нибудь пьяницы. Но всё было в порядке — на лужайке посреди зарослей жёлтой акации вокруг костра сидели и стояли наши пацаны. В свете огня они были похожи на индейцев, а Игорь, ковырявший веточкой в костре — на вождя. Он казался совершенно спокойным.

— Ну, что? Не томи, Игоряша! Когда на Луну полетим? — закидали его вопросами девчонки.

— Короче… — начал он, и Колька-Парамела ввернул:

— Дело к ночи!

Все заржали.

— Короче, я узнал. На станцию нас не пустят. Запрещено.

— Кто бы сомневался, — брякнула Танька рыжая под общий недовольный хор, демонстративно зевнула и спросила: — Что, можно расходиться?

— Но у меня есть ключ от бункера, — будто не слыша её, продолжал Игорь. — Я был там сто раз и умею отключать сирену. Завтра в это время можем собраться здесь же и устроить вылазку.