Боли я не почувствовала, только холод в груди, и в глазах начало стремительно темнеть.

Из последних сил повернув голову набок, я с удивлением увидела, что хоровод из осенних листьев — это мне не показалось. Это люди, одетые в странные лохматые костюмы, окружили Герасимова, скрутили ему руки. Один из людей бросился ко мне и стал трясти за плечи и что-то говорить. Я узнала Костю и улыбнулась. Еще немного сгущающейся темноты — и я перестала вообще что-либо чувствовать или ощущать.

В темноте возник огненный шар, стал приближаться, я почувствовала тепло и свет, потом увидела, что это горит взорванная мной высотка. Пламя расцветало на этажах, распускалось, как громадные круглые цветки, один за другим, двигаясь вверх, и огромное здание напоминало гигантский бенгальский огонь. Я пыталась убежать от него в спасительную темноту, но оттуда выступил мужчина и заступил мне дорогу. Это был Костя! Он мешал мне выйти из пожара, сам рискуя сгореть заживо. Мы дрались: он толкал меня в огонь, я выворачивалась из его рук. Потом мне под руку попался здоровый кусок оконного стекла. Мужчина попытался нанести мне в лицо удар, который мог бы снести мне голову. Но я ловко нырнула под его руку и ударила его осколком стекла в живот.

Теперь я ясно и четко видела мельчайшие подробности, чувствовала боль в порезанной руке, видела близко Костины отчаянные глаза, переливающиеся всполохами, как полированный янтарь. Потом нас обоих швырнуло очередным взрывом на пол, обдало жаром от ужасающего языка пламени, волной прокатившегося по потолку прямо над моим лицом. С каждой секундой жар становился все нестерпимее, и я змеей поползла к выходу из здания, таща за собой за шкирку потерявшего сознание мужчину, который почему-то ни в коем не должен был умереть здесь, в огне!

Не соображая, что делаю, я обхватила его руками и перекатилась с ним вместе по полу, взваливая его на себя. Встать с ним вместе не получилось, и я, упираясь ногами, придерживая его подмышки, глядя, как расплывается на его боку огромное кровавое пятно, добралась до огромной стеклянной стены, которую язык не поворачивался назвать окном. Когда мы, окутанные клубами горького черного дыма и преследуемые языками пламени, вместе вывалились из нее наружу, от не откололся огромный кусок толстенного стекла, рухнул, как гильотина, на то место, где мы только что прошли, и нас засыпало градом осколков. Я выпустила тяжелое тело на землю и сама рухнула рядом, пытаясь вдохнуть хоть один глоток свежего воздуха, выжженного на несколько десятков метров вокруг здания. Огонь вырвался вслед за нами из покинутого нами помещения, и у меня уже не было сил уползти от него подальше, туда, где было больше света и больше воздуха.

Когда пламя заполнил овсе вокруг, и глазам стало нестерпимо больно и горячо, я попыталась их закрыть и открыть. Теперь я увидела размытое и перекошенное Костино лицо, которое продолжало расплываться и перекашиваться, пока я снова не моргнула. Я дотянулась до его щеки кончиками пальцев и, к своему удивлению, почувствовала прикосновение к живой и теплой коже. Значит, это не сон? Костя поймал мою руку и прижал ладонью к своей щеке. Я это чувствовала!

Но почему вокруг все белое? Где огонь? Где хоровод из алых, желтых, оранжевых и коричневых листьев? Я вертела головой, пока не убедилась, что лежу в кровати, на белой подушке, под белым потолком, щурясь от белого слепящего света, льющегося из окна, а рядом сидит Костя в накинутом на плечи белом халате.

Через неделю меня навестил Клочков, сияя, как начищенный самовар. Он кокетливо приспустил с плеча ворот белого халата и сверкнул новенькой майорской звездой на погоне.

Костя не хотел пускать его в палату, но майор прорвался, а потом еще долго бубнил, что Костя, мол, чуть голову ему не отгрыз за то, что засада промедлила на несколько лишних мгновений, едва не оказавшихся для меня последними.

— Мы ж не ожидали, что он вот так. Сразу палить начнет! По своим же! — энергично оправдывался он, косясь на Константина, грозно нависшего за его плечом, сложив руки на груди. — А ты молодец, не растерялась! Если бы ты его ботинками не огрела, лежала бы там, рядом с Черняевым и Кругляком.

— Это кто?

— Это те двое, которые с тобой на поляну пришли. Роман Кругляк и Александр Черняев.

Я вздрогнула и едва не выронила апельсин, принесенный Клочковым, с которого уже успела содрать половину шкурки.

— А что с ними? — выдавила я глухо, боясь услышать и уже зная ответ.

— Оба мертвы. Без шансов.

Я проглотила комок в горле и дрожащими руками сунула в рот дольку апельсина, не чувствуя вкуса.

— А что с Герасимовым? — спросила я, проглотив апельсин, изрядно приправленный слезами, капающими мне на дрожащие руки.

Костя развернулся лицом к окну, а Клочков, подавая мне салфетку, фыркнул:

— Герасимов присядет надолго. Ух, у меня на него много чего. Да еще он нам такой подарочек подкинул… — он смущенно кашлянул, заметив, как Костя резко развернулся к нему всем корпусом, все так же держа руки сложенными на груди. Вид его был грозен, глаза полыхнули по-звериному из-под насупленных бровей. — А кисть ему отрезали! — сообщил Клочков, показав свою правую руку, а потом быстро ее спрятав и вытерев о штаны, пробормотав под нос, что на себе не показывают. — Ты ему выстрелом кисть разнесла, когда в пистолет выстрелила.

Он восхищенно качнул головой.

— А он рассказал, почему Левина убили? — задала я вопрос, который не давал мне покоя.

Клочков махнул рукой, потер макушку.

— Случайно, говорит. Нехорошо вышло с Левиным, говорит.

— Как это — случайно? — удивилась я.

— Пришли к нему эти двое герасимовских бойцов. На дачу. Стали спрашивать, куда вы делись. Тот отпирался, мол, не знаю, я тут ни при чем. Потом развернулся и одного рукой так по лбу — шлеп! Легонько шлепнул, а тот упал. На пол. Как подкошенный. Ну, второй в него в нервах и пальнул. Н-да. А у меня вот еще одно раскрытое убийство…

Следователь задумчиво покачал головой и почесал подбородок.

Я стояла у плиты и варила Косте борщ. На спор.

Я пересказала ему наш разговор с Романом, Костя сначала хмурился, а потом загорелся и начал меня подначивать: мол, носки ладно, с этим справится любая стиральная машинка. А вот борщ, мол, мне слабо. Я, мол, только и умею, что скакать босиком по лесам, палить из пистолета и выпрыгивать из поездов на полном ходу. Это сейчас он посмеивался, а сначала сам был готов рвать и метать, крушить кости и откручивать башки голыми руками.

Я, вооружившись своим новеньким смартфоном, залезла в интернет, с удовольствием поглядывая на вытянувшееся костино лицо, и, скачав пошаговый рецепт с фотками, приступила к исполнению кулинарного шедевра, не особенно веря в свои силы.

Он вызвался добровольцем на чистку и резку картошки, включил музыкальный канал на телевизоре, нацепил фартук поверх «боксерских» трусов и стоял возле плиты, дурашливо приплясывая и мастерски жонглируя устрашающих размеров ножом, которым кромсал почищенную картошку. Я подначивала его снять и трусы, чтобы фартучек смотрелся еще эффектнее. Костя поднял свою злодейскую изогнутую бровь, и я испугалась, что он согласится. Он развернулся ко мне с ножом в руках, и я улучила момент и щелкнула его на свой смартфон. Он пришел в натуральную, искреннюю ярость, и мне пришлось бегать от него по всей кухне.

Звонок в дверь прервал нас в тот момент, когда ему удалось зажать меня в угол, угрожая своим мясницким тесаком и вырвать из рук телефон. Он поцеловал меня в губы, сохраняя при этом злобное выражение лица, и пошел открывать дверь, так и не выпустив из рук ни смартфона, ни ножа. Я семенила следом за ним, шепотом причитая, что это, наверное, соседи вызвали полицию из-за грохота и моих визгов.